Колонну вел командир полка Кудряшов, худощавый человек лет тридцати. За Кудряшовым ехали два сигналиста и чубатый боец, который вез полученное еще от Калинина на польском фронте красное знамя со сверкавшей на солнце звездой. Два ассистента с обнаженными шашками бок о бок сопровождали его. Блестя трубами, скакал хор трубачей. За ними в густых облаках пыли, сотрясая воздух мощным топотом, неслись эскадроны. Всадники были в летних шлемах с двумя козырьками, красных рейтузах и в гимнастерках с тремя поперечными синими клапанами на груди, или "разговорами", как их тогда называли. Над эскадроном мелькали на пиках красно-желтые язычки флюгеров. Полк замыкали тачанки, санитарные линейки и обозные фуры.
Бондаренко подвел Буденному вороную лошадь командира бригады. Буденный проверил, хорошо ли подогнано стремя, немного прибавил и, взявшись за луку, легко сел в седло.
С крыльца хорошо было видно, как Кудряшов, салютуя выхваченной из ножен шашкой, пустился в галоп навстречу Буденному.
До Вихрова донеслись слова рапорта. Потом он увидел, как Буденный, отчетливым движением приложив руку к фуражке, поздоровался с полком и поехал шагом вдоль фронта.
- Что это он хочет делать-то? - соображал Бондаренко, увидев, что полк спешивается. - А-а! Коней будет смотреть.
Теперь Вихров имел возможность пройти к своему эскадрону. Он спустился с крыльца и, придерживая шашку, направился через площадь.
Прозвучала команда. Полк перестроился.
Буденный, сопровождаемый Кудряшовым и Делармом, пошел по рядам. Вдруг он остановился и, сдвинув широкие черные брови, стал оглядывать большую рыжую лошадь, которую держал под уздцы смугловатый боец.
Деларм сердито взглянул на Кудряшова, тот пожал плечами, и оба с выражением тревоги и озабоченности покосились на нахмуренное лицо командующего.
- Поднимите правую переднюю, - сказал Буденный бойцу.
Боец поднял ногу лошади. Буденный нагнулся посмотреть.
- Хорошо кована, - сказал он, выпрямляясь.
- У нас, разрешите доложить, ковка как следует быть поставлена, товарищ командующий, - повеселев, придерживая у козырька загорелую руку, бодро заговорил Кудряшов. - Сам чуть не каждый день проверяю.
Буденный ничего не сказал и направился дальше.
- А! Харламов! Здорово! - с радостным удивленаем сказал он, узнав старшину и останавливаясь подле него. - Что это ты так похудел?
- В тифу лежал, товарищ командующий. Всего две недели, как вышел.
- Ну, как живешь?
- Хорошо, товарищ командующий!
- Как отец?
- Живой. Письмо прислал. За вас спрашивает.
- Ну, кланяйся ему. Хороший старик… Да, а что-то я того кавказца не вижу? - Буденный оглянулся. - Толстый такой, пожилой. Ведь вы с ним одного эскадрона?
- Уволился он. По болезни. Стало быть, поехал домой.
Буденный испытующе посмотрел на Харламова.
- Та-ак… Может быть, и тебе домой хочется? - спросил он, прищурившись.
- Никак нет, товарищ командующий! Я еще послужу, потому как я полагаю про себя - я есть боец революции, - сказал Харламов.
- Молодец!
Буденный крепко пожал руку Харламову и, кивнув головой, направился дальше.
- И Латыпов тут?! - сказал он, задерживаясь около молодого бойца с рябоватым лицом, - Ну, как твой плащ тогда, так и пропал?
- Пропал, товарищ командующий, - блеснув косящими глазами, с виноватым видом ответил Латыпов.
По лицу Буденного пробежала улыбка.
- Хорошо, брат, что ты тогда мне не попался… Как он у вас, командир полка? - спросил Буденный, оглядываясь на Кудряшова.
- Хороший боец, - сказал Кудряшов.
- Хороший? Гм… Ну, значит, исправился, - заметил Буденный и, более не задерживаясь, прошел к следующему эскадрону.
- Латыпов, слышь, о каком плаще Семен Михайлович спрашивал? Ты что, потерял, что ли, его? А? - заговорили бойцы. - Скажи, Латыпов; скажи.
Рябоватое лицо Латыпова помрачнело. Он с досадой махнул рукой.
- Да ну вас, ребята. Пристали. Честное слово! Мало ли что когда было…
Было уже поздно, когда Вихров сменился с дежурства, пришел в эскадрон и по срочному вызову явился к Ладыгину.
- Нового ничего не слыхал? - спросил тот, пытливо глядя на Вихрова.
- Слышал. Командующий остался очень доволен… Сейчас он уехал в 62-й полк.
- И больше ничего?
- Нет. А что?
Иван Ильич прикрыл дверь и, понизив голос, сказал:
- Бригада в спешном порядке уходит в Баку.
- В Баку? - удивился Вихров. - Да там никогда конница не стояла!
- Ну уж не знаю. Таков приказ. Вечером грузимся в эшелоны… - Иван Ильич с участием взглянул на огорченное лицо Вихрова. - Да, дружок, твой отпуск, конечно, пропал. Ничего не попишешь. Дело наше - военное, - сказал он с необыкновенно добрыми нотками в голосе.
Слушая его, Вихров не мог и предполагать, что бригада уходит не в Баку, а на долгие годы в Восточную Бухару.
13
Уже несколько суток эшелон был в пути. Давно проехали Ростов. Подъезжали к Баку.
Военком второго эскадрона Ильвачев, переходя на остановках из вагона в вагон, всю дорогу ехал с бойцами.
Вчера вечером было объявлено, что полк прямым сообщением идет в Бухару. Естественно, что это обстоятельство породило много вопросов, и Ильвачеву приходилось терпеливо растолковывать все то, что он сам знал об этой далекой окраине. Наконец вопросы были исчерпаны. И только лекпома Кузьмича и трубача Климова, ехавших в этом же вагоне и беседовавших между собой, занимал вопрос, правду ли говорят, что в Бухаре очень жарко, а воды напиться негде.
Вечерело. Поезд шел пустынной степью, изредка поросшей мелким кустарником.
Ильвачев лежал на нарах у стенки вагона и, заложив руки за голову, прислушивался к разговорам бойцов.
- Нет, наши украинцы - спокойный народ, - говорил Бондаренко. - Вот послушайте. Наладил один в степи чугунок. Налил воды, положил сальца, крупы, а сам похаживает вокруг, ждет, когда будет готово. Вдруг зацепил ногой, все упало, пролилось. А он говорит: "Ой, боже ж мий, як же тисно на билом свити!" И все. А другой бы что сделал?
- Другой? - подхватил Латыпов. - Ого! Другой бы такое загнул, что вся бы трава полегла.
Бойцы рассмеялись.
- Чтой-то нашего Лаврннкевича не видно? - спросил Латыпов, оглядываясь.
- А ты разве не знаешь? Вчера его кобыла убила, - сказал Барсуков.
- Совсем?!
- Нет, зачем. Как даст задом! Так он под самый потолок взлетел. В лазарете лежит.
- И поделом, - вмешался взводный Сачков, небольшого роста пожилой человек с большими рыжими усами и кривыми ногами. - Плохо смотрит за ней. А думаешь она не понимает? Очень даже хорошо понимает. С конем завсегда ласка нужна, ну и, конечно, твердый карахтер.
- Правильно, товарищ взводный, - подтвердил Барсуков. - Вот у меня случай был в девятнадцатом году. Я тогда совсем молодой был. Лет восемнадцати… И вот, как сейчас помню, посылают нас несколько человек из Тулы - мы там формировались - в город Скопин. В кондепо. Лошадей получать. Туда поездом, а обратно походным порядком. Приезжаем, а там самые монахи.
- Почему монахи? - спросил Латыпов.
- Тогда трудовая повинность была. "Кто не работает - тот не ест", - пояснил Барсуков. - Вот их и приспособили к этому самому делу - за конями ходить. Ну, хорошо. Пошел я на конюшню, смотрю: жеребчик буланый. Сытый. Так и играет. Только я хотел его подседлать, а он вдыбки! Хвост распушил, зубы оскалил. Подходит тогда тот самый монах в солдатской шинели, борода рыжая, и говорит: "Отрок, если ты доедешь на нем до Тулы благополучно - то считай себя святым". "Почему?"- спрашиваю. "А потому, что он змей, а не жеребец! Иначе сказать, людоед, нечистая сила! Как ухватит зубами, как труханет! До смерти убьет! Было меня за зад ухватил, так я только успел из штанов выскочить. Сущий враг! Сатана!"
- Ну и как же ты?
- Да ничего. Обломал я его. Лаской взял. Так потом всю войну на нем ездил. И на Черном море побывал. А вот на махновском фронте убили его…
В открытую дверь потянуло крепким запахом нефти. Бойцы зашевелились и подняли головы.
- Баку! - сказал Ильвачев. Он поднялся, надел очки и подошел к двери. Бойцы столпились позади военкома. На багровом фоне неба вырисовывался черный лес нефтяных вышек. То тут, то там, как светильники, мерцали синеватые огоньки.
- Горит что-то, - сказал Барсуков.
- Это вечные огни, подземные газы, - пояснил Ильвачев, - Я где-то читал, что в древние времена здесь жили огнепоклонники. Вот они и поклонялись этим самым огням.
- Делать им больше было нечего, - заметил Кузьмич при общем молчании.
- Товарищ военком, далеко еще нам? - поинтересовался Латыпов.
- Далеко. Вот погрузимся на пароходы, переплывем Каспийское море и поездом до Бухары.
- А кони как же?
- И лошади пароходом.
Замедляя ход, поезд подходил к станции. Вдали, на холмах, показались утопавшие во мраке мягкие очертания города.
Командир полка Кудряшов стоял на Каменной пристани и, наблюдая за погрузкой, посматривал на маслянистое у берега спокойное море.
Рядом шипел паром серый борт парохода.
На пристани шла обычная суета. Во все стороны сновали матросы и грузчики с обнаженными, блестящими от загара плечами. Жужжащая лебедка, словно огромным скрюченным пальцем, подхватывала тюки, ящики и, описав кривую, опускала их в трюм парохода.