Известный в своё время захватывающий роман советского автора о войне. О стойкости и самоотверженности, о честности и невзгодах, о смелости и о хитрости. В книге фигурируют Сталин, Троцкий, Будённый, Ворошилов.
Содержание:
Часть первая 1
Часть вторая 21
Часть третья 43
Примечания 71
Александр Листовский
Калёные тропы
Боевым соратникам -
бойцам и командирам
Первой Конной армии -
в день тридцатилетия.
Часть первая
Быстрой, уверенной походкой в хату вошел худощавый человек среднего роста, по виду командир, в длинной, до шпор, кавалерийской шинели. Черная с малиновым верхом папаха, заломленная набок и примятая спереди, открывала его полное жизни, смелое, молодое лицо с прямым крупным носом и пышными черными усами.
- Здорово, хозяин! - высоким голосом сказал он, щуря блестящие зеленоватого оттенка глаза на сидевшего у окна лысого деда в старых с лампасами казачьих шароварах.
- Здравствуйтя, - выжидающе сказал дед, подбирая под себя ноги, обутые в валенки, и опасливо косясь на живого и ловкого в движениях командира, который подошел к столу и быстро, но без суеты, снимал с себя маузер в деревянной лакированной кобуре и висевший на ремешке через шею бинокль.
За окнами, где в мглистых сумерках моросил мелкий дождь, слышался конский топот, звуки перекликающихся голосов, стук и дребезжание колес.
Дед осторожно глянул в окно. По улице сплошной колонной шла конница. Во двор въезжала запряженная тройкой тачанка.
Боец в бурке прилаживал у палисадника надетый на пику кумачевый значок.
- Ты что, отец, иль испугался? - спросил командир. Он снял шинель, положил ее на лавку и, подойдя к старику, внимательно посмотрел на него. - Я вижу, кто-то тебя напугал. А? Правильно я говорю?
Дед нерешительно повел худыми плечами.
- Да ить как сказать… - засипел он уклончиво, для храбрости покашляв в сухую ладонь. - Ноне время такое - хочь кого опасайся. Не знаешь, какую с кем обращению иметь. - Он помолчал и поднял на командира мутноватые со слезинкой глаза под густыми, как мох, седыми бровями. - Вы, начальник, кто будетя - красные аль белые? Вы извиняйте, что спрашиваю, а то бывает, иного не так обзовешь, а он зараз до морды кидается. Да. Старики-то ноне не дюже в почете.
- Красные мы, красные, отец, - улыбаясь в усы, сказал командир. - Ты не бойся, я правду говорю. И стариков мы очень даже уважаем.
- Красные, значится! Ну что ж, в час добрый, ежели верно гутарите, - заговорил дед, осмелев. - А вот надысь тоже конные заезжали, ночевали. Молодые ребята. Потом оказалось - юнкиря. А по одежде красные. Разведка, должно. Я возьми да и обзови их товарищами. Так они давай меня кастерить! И туды и сюды. Я шумлю: драться нельзя. А они смеются: это, мол, у красных морду отменили, а нам и бог велел… Да… - Дед поднял руку, болезненно морща худое в глубоких морщинах благовидное лицо, потрогал тощий затылок. - Вот и досе шею… ох!.. довернуть до места не могу. Видать, они, нечистая сила, главную жилу у меня повредили…
- Рано уехали?
- Кто?
- Да разведчики эти?
- Ищо не светало… А ночью у них тревога произошла. Какие-сь конные в станицу набегли, давай под окном стучаться. Ну, а эти-то, юнкиря, которые тут в горнице спали, повскакали и всё промеж себя Буденного поминали. Видать, они его дюже боятся.
- Так, говоришь, они Буденного боятся?
- Упаси бог!.. Они ить разобравшись спали. Так один со страху заместо шаровар гимнастерку надел. А другой в окно вдарился бечь. Ажник всю морду окровянил. Пришлось вот теперя окно подушкой заткнуть.
- А ты, отец, Буденного знаешь?
- Видать не видал, а дюже интересуюсь, - заговорил старик, оживившись. - Много про него наслышан. Геройский командир. Семен Михайловичем звать. Из генералов. А только при старом режиме служба ему не везла. Обратно сказать, ходу ему не давали. Потому что за простой народ крепко стоял. Он, видишь, в Петрограде полком командовал и в пятом году отказался на усмиренье выступить. По такому случаю царь с им поругался. Было, у них до драки дошло. Ну и…
Командир взялся за бока и громко расхохотался.
- Ну и ну! - сказал он, утирая ребром ладони проступившие слезы и подправив усы. - Да-а… Это кто ж тебе такое сбрехал?
- Старики промеж собой толковали… Да и наши усть-медведицкие казаки, которые у него служат.
- Ну, старики-то еще куда ни шло, а служилые казаки вряд ли. Они его хорошо знают. Скорей всего эти слухи сам Мамонтов распустил. Ему-то неловко, что его красные бьют, - твердо сказал командир с видимым неудовольствием, хмуря широкие черные брови. - Врут! Все это врут, отец, про Буденного. Никакой он не генерал, а самый обыкновенный мужик. Станицы Платовской. А служил он в драгунском полку вахмистром.
- Ну да! - обиделся дед. - Он, видать, где-сь тебе дорогу переступил, что ты такие слова выражаешь. Вахмистром! Да я сам когда-сь вахмистром был.
- Да ну!
- Вот те и ну! - Дед поднялся и распрямил спину, причем оказалось, что он высок ростом и широк в костях. - Вахмистр первой сотни Третьего донского имени Ермака Тимофеевича казачьего полка Харламов Петр Лукич! - лихо просипел он, весь подтянувшись и выкатывая с красными прожилками мутные глаза. - Ты, товарищ командир, не гляди, что у меня один шкилет и шкура остались, - продолжал он с азартом. - Я, как был молодой, пять с половиной пудов весил. Ажник бугай. Эх, ну и лихой казак был! Геройский. Под Карсом с турками воевал. Эрзерум брал. Сколько крестов-медалей имел! На весь полк разведчик и рубака был. Меня сам турецкий главнокомандующий Мухтар-паша знал, грозился: я, мол, Петрушку Харламова поймаю - с его шкуры барабанов понаделаю… - Лукич задумался и поник головой. - Да, было делов… Лихую жизню прожил. Есть чего вспомнить. А теперь и помирать пора. Девятый десяток пошел. В чужой век зажился. Мне на том свете черти, небось, давно аппель трубят. Я ить, товарищ командир, на всю станицу один такой остался. За прошлый, семнадцатый год последний мой односум помер. Вместе Мухтар-пашу воевали…
Старик замолчал и тяжко вздохнул.
Командир с ласковой улыбкой смотрел на него.
- Ничего, Петр Лукич, еще поживем, - сказал он задушевно. - Ты вот что… Да, а где твоя хозяйка?
- Нема хозяйки. В подводах. Кадеты как выбирались, забрали с собой. А чего тебе хозяйка занадобилась?
- Самоварчик бы надо поставить.
Лукич с пренебрежением пожал плечами:
- А на кой нам хозяйка? Разве мы без нее не управимся? Эка делов!
Он отошел к печке, нагнулся и дрожащей рукой с тонкими черными пальцами взял пустое ведро.
В сенцах послышались шаги, дверь приоткрылась, и появился молодой, лет тридцати, рябоватый боец в брезентовом дождевике и черной кубанке. Он остановился у порога и стал зябко потирать большие красные руки.
- Ну, как кони, Федя? - спросил командир.
- В полном порядке, Семен Михайлович. Соломы наложил - как на перине спят. А седла…
Буденный быстро оглянулся. Дребезжа и подпрыгивая, по полу катилось пустое ведро.
Лукич, раскрыв рот, ошалело глядел на него.
- Бо-оже ж мой! - вдруг воскликнул он, всплеснув худыми руками. - Семен Михайлович! Так как жэ это?! - Он поглядел на Федю и покачал головой: - Как я, старый хрен, такого человека не признал?!
Буденный подошел к старику и дружески похлопал его по плечу.
- Ничего, Петр Лукич, всяко бывает. А в том, что ты меня не узнал, твоей вины нет.
- И не серчаете на меня, Семен Михайлович?
- Нет!
- Ну, спасибочка… А я ведь зараз всего вам и не сказал, все сомневался: сынок мой у вас служит в девятнадцатом полку, в четвертой дивизии. Младшенький. Степкой звать. С той войны его не видал. Точь-у-точь на меня похожий, как я смолоду был… Старших-то у меня ищо в германскую поубивали… Ах, Семен Михайлович, и как это я доразу… - Лукич закрутил головой, потом нагнулся и поднял ведро. - Слышь, сынок! - обратился он к ординарцу. - Тебя, кажись, Хведором звать? Добежи, Хведя, до колодца, воды почерпни. У тебя ноги-то молодые. Зараз самоварчик наставим. А я пока в пече пошукаю. У меня там рыбка есть. Ну и ищо найдем кое-чего…
Лукич засуетился, хлопоча по хозяйству, молодо заходил по хате, слазил в печь, в чулан и уже хотел было просить дорогого гостя за стол, как в дверь постучали и чей-то басистый голос спросил разрешения войти.
Держа подмышкой папку с бумагами, вошел начальник полевого штаба Зотов - невысокий, кряжистый человек с худощавым лицом. Остро подкрученные рыжеватого оттенка усы придавали его лицу суровый и строгий вид. Зотов бросил по сторонам быстрый взгляд и, подойдя к Буденному, спросил густым басом, чуть напирая на "о".
- Доклад примете, товарищ комкор?