- Мне очень жаль, но сейчас я ужасно занят.
- Недолго, всего десять-пятнадцать минут, - вмешалась женщина. - Мистер Пешелес приезжает ко мне раз в полгода или даже реже. Он, чтоб не сглазить, богатый человек, дай Бог каждому, и если вы ищите квартиру или не знаю что, он может оказать вам услугу.
- Что за услугу? Я не оказываю никаких услуг. Мне самому приходится платить за квартиру. Здесь Америка, but если вам нужна квартира, я могу вам посоветовать, это, как говорится, вас ни к чему не обяжет.
- Ладно, заходите. Простите, что принимаю вас на кухне. Моя жена переодевается в комнате.
- Какая разница где? Он не к вам приехал, чтобы вы принимали его с почетом… Ему, чтоб не сглазить, и так везде оказывают почести. Его только что сделали президентом самого большого дома для престарелых в Нью-Йорке. Вся Америка знает, кто такой Нэйтен Пешелес. Он недавно построил две ешивы в Иерусалиме. Не одну, а две, в них сотни молодых людей учат Тору, и все это за его счет.
- Прошу вас, госпожа Шраер, не делайте мне publicity. Если мне нужен будет рекламный агент, я найму человека, и that's all. Им не надо знать о моих ешивах и обо всем прочем. Я делаю это не для того, чтобы прославиться или чтобы меня, как говорится, с почетом вызывали к Торе.
Мистер Пешелес говорил тихо и быстро. Он выплевывал слова, как горошины. Его рот ввалился, нижней губы почти не было видно. Он улыбался с умным видом и снисхождением богача, пришедшего в гости к бедняку. Весь разговор происходил у двери.
- Я лучше пойду, - сказала Тамара.
- Не торопитесь, не надо уходить из-за меня, - отозвался мистер Пешелес. - Я уже не молодой человек, а вы юная красивая женщина и все такое прочее, но не надо от меня убегать. Я не медведь и, как говорится, не ем людей.
- Заходите, садитесь, - сказал Герман. - Не уходи, Тамара, - продолжил он. - Я вижу, что не хватает стульев, но мы скоро перейдем в другую комнату. Одну секундочку!
Герман оставил всех на кухне, а сам пошел в среднюю комнату. Ядвига стояла посреди комнаты. Она больше не плакала, но глядела на дверь в смятении и тревоге, с крестьянским страхом перед городом и его сложностями. Она спросила:
- Кто там?
- Соседка, миссис Шраер. Она привела с собой какого-то мужчину.
- Что ей нужно? Я не могу никому на глаза показаться. Посмотри на мое лицо!
- Они не хотят уходить, дикари!
- А пани Тамара еще не ушла? Ой, я сойду с ума!
- Только этого мне сейчас не хватало…
Герман вернулся на кухню. Госпожа Шраер уже сидела на стуле за кухонным столиком. Попугай Войтуш уселся Тамаре на плечо и дергал ее за сережку. Герман услышал, как мистер Пешелес говорит Тамаре:
- Всего несколько недель назад? Вы не выглядите новенькой. В наше время, когда кто-нибудь только приезжал в Америку, его было видно за милю. Мир, как говорится, переменился. Вас можно легко принять за американку, абсолютно.
- Что вы! Здесь я чувствую себя чужой…
VI
- Ядвига плохо себя чувствует… Она, скорее всего, не выйдет, - начал Герман, сам не зная, к чему приведут эти слова. - Но может быть, вы пройдете в спальню? Там будет удобнее.
- Удобнее? - подхватила миссис Шраер. - Гитлер научил нас довольствоваться минимальным комфортом…
- Вы приехали оттуда, да? - спросил Герман.
- Да, оттуда, - повторила миссис Шраер.
- Из лагерей?
- Из России.
- Где именно вы были в России? - спросила Тамара.
- В Джамбуле.
- В лагере?
- И в лагере тоже. Я жила на берегу.
- Отец Небесный, я тоже жила на берегу! - воскликнула Тамара. - Вместе с раввиншей из Цевкува и ее сыном.
- Ну, мир тесен, мир тесен! - Мистер Пешелес даже хлопнул в ладоши. У него были маленькие руки с длинными пальцами и ногтями со свежим маникюром. - Россия вроде бы страна большая, но, когда встречаются два беженца, всегда оказывается, что они или родственники, или были в одном лагере, или еще что-нибудь подобное. Знаете что? Давайте все-таки пойдем к вам, - обратился он к миссис Шраер. - Я пошлю за бубликами, лососем и за бутылочкой коньяка. Раз уж вы обе из Джамбула, у вас будет о чем поговорить. Пойдемте с нами мистер… э-э-э… Бродер. Я запоминаю людей, но забываю имена. Однажды я забыл, как зовут мою собственную жену.
- Это забывают все мужчины, - отозвалась миссис Шраер, подмигнув.
- К сожалению, я не смогу спуститься, - сказал Герман.
- Почему нет? Берите свою жену и спускайтесь. Христианка, принявшая иудаизм в наше время, - это впечатляет. Ходят слухи, что вы жили у нее на сеновале в течение двух лет и тому подобное. Какие книги вы продаете? Меня интересуют редкие книги, однажды я купил книгу с автографом Линкольна. Я люблю посещать аукционы. Мне говорили, что вы пишете. Что вы пишете?
Герман хотел ответить, но зазвонил телефон. Тамара сделала шаг вперед. Войтуш взлетел с ее плеча. Телефон находился рядом с кухней, в узком коридорчике, ведущем в спальню. Как бы тихо Герман ни разговаривал, в кухне все было слышно. Герман разозлился на Машу. Что она названивает? Она же знает, что он приедет… Может, вовсе не отвечать? Несмотря на это, он поднял трубку и сказал:
- Алло!
Ему тут же пришло в голову, что это может быть Леон Торчинер. "Вот ведь проклятый денек", - сказал себе Герман. С того дня, когда Леон Торчинер позвонил и встретился с ним в кафетерии на Серф-авеню, Герман каждый день ждал, что тот опять позвонит. Герман ясно почувствовал, что Леон копает под него, следит за ним, плетет интриги. Иногда у него возникало смутное ощущение, будто Леон слышит каждое его слово…
Из трубки раздался мужской голос, но не хриплый глубокий голос Леона Торчинера, а громовой бас.
- Is this mister Herman Broder?
- Yes.
- Это рабби Лемперт.
Наступила тишина. На кухне все молчали.
- Да, рабби Лемперт.
- То есть у вас есть телефон, и не в Бронксе, а в Бруклине. Эспланада два - это где-то на Кони-Айленде.
- Мой земляк переехал, - пробормотал Герман, зная, что эта ложь ни к чему не приведет и лишь повлечет за собой новые трудности.
Раввин покашлял и пробурчал:
- Переехал и установил телефон. Sure, sure, я, конечно, damn fool, но не настолько damn fool, как вы думаете. Мистер Герман, - раввин повысил голос, - вся эта комедия, которую вы играете, бесполезна, совершенно бесполезна. Я знаю все, абсолютно все. Вы женились и даже не сообщили мне, чтобы я пожелал вам счастья. Кто знает? Я бы, наверное, подарил вам хороший подарок, подарок для жениха, как это называлось раньше. Но если вы так хотите, это ваша право, как говорится, рецойной шел одем зе квойдой… Я вам звоню потому, что в вашей статье о каббале вы допустили несколько ужасных mistakes - ошибок, которые не к лицу ни вам, ни мне.
- Каких ошибок?
- Я не могу вам сказать сейчас. Мне позвонил рабби Москович. Статья уже набрана и отдана в печать. Завтра должны были отсылать сборник переплетчику. И вдруг они нашли mistakes, им надо будет вынимать pages и переделывать весь журнал, исключив статью. Вот как вы работаете на меня.
- Рабби Лемперт, мне очень жаль, но, если так произошло, я отказываюсь от работы. Вы мне ничего не должны за то, что я сделал до этого.
- А чем это мне поможет? Я рассчитывал на вас. Я верил в вашу аккуратность. Почему вы невнимательны? Я вас нанял для того, чтобы вы делали research и не выставляли меня перед всем миром дураком и невежей. Вы сами знаете, что я busy и…
- Не знаю, какие ошибки я допустил, но если они есть, я больше не вправе заниматься этой работой.
- Где мне теперь взять нового человека? У вас были тайны от меня, что это за тайны? Если вы любите женщину, в этом нет греха. Я не фанатик и не выискиваю грехи. Я принял вас как друга и открылся перед вами, но вы мне втюхали историю с земляком, жертвой Гитлера и другие глупости. Здесь, в Америке, у людей нет секретов. Все знают, чем занимается и президент, и каждый из нас. Здесь тайны есть только у гангстеров. Не хочу вас обижать, это свободная страна, но почему я не могу знать, что у вас есть женщина? По меньшей мере, у меня есть право пожелать вам счастья.
- Конечно. Большое спасибо.
- Почему вы говорите так тихо? У вас болит горло?
- Нет, нет…