Роман нобелевского лауреата Исаака Башевиса Зингера (1904–1991) "Поместье" печатался на идише в нью-йоркской газете "Форвертс" с 1953 по 1955 год. Действие романа происходит в Польше и охватывает несколько десятков лет второй половины XIX века. После восстания 1863 года прошли десятилетия, герои романа постарели, сменяются поколения, и у нового поколения - новые жизненные ценности и устремления. Среди евреев нет прежнего единства. Кто-то любой ценой пытается добиться благополучия, кого-то тревожит судьба своего народа, а кто-то перенимает революционные идеи и готов жертвовать собой и другими, бросаясь в борьбу за неясно понимаемое светлое будущее человечества. Кто прав, покажет только время, но, возможно, любой выбор рано или поздно приведет к поражению…
Содержание:
ЧАСТЬ I 1
ЧАСТЬ II 72
Примечания 121
Исаак Башевис Зингер
Поместье
Книга II
ЧАСТЬ I
Глава I
1
События стремительно сменяли друг друга. Плохие вести шли чередой, как в Книге Иова: "Еще он говорил, как приходит другой…" Сначала бомба, брошенная в Александра Второго. Потом погромы в России. Потом погром в Варшаве! Три дня избивали людей, грабили дома, били стекла, ломали мебель и рвали перины. Двадцать два еврея оказались в больнице. Как ни странно, нашлись среди варшавских евреев и те, кто оказал сопротивление. Двадцать четыре погромщика были ранены. Еврейская община протестовала. Польская пресса негодовала. Это значило, что агенты Игнатьева потерпели поражение. Польский народ не ведется на провокации. Варшава - это не Елисаветград, не Киев и не Одесса. Но стыд и разочарование, охватившие евреев России, не миновали и Польшу. В шестом номере своей нелегальной газеты исполнительный комитет "Народной воли" напечатал прокламацию для украинских крестьян. Прокламация призывала к новым погромам. Приветствовал погромы и "Черный передел" . Оказалось, что среди тех, кто сочинял прокламацию, нашелся один еврей. Йойхенен, маршиновский ребе, не удивился. Почему бы злодеям не устраивать погромов? И какая разница между одним и другим злодеем? Если еврей связался с преступниками, чем он лучше них? Йойхенен считал, что наступают времена Мессии, он нашел в "Зогаре" намек, что скоро начнется война Гога и Магога и настанет конец. Отец Азриэла, реб Менахем-Мендл, тоже был ранен. Тирца-Перл сделала мужу холодный компресс на руку, и реб Менахем-Мендл тут же сел изучать Талмуд. Бьют евреев, и что? Обычное дело.
Но среди тех, кто сбрил бороду, стал одеваться, как гой, и говорить на чужом языке, началась паника. В Киеве, когда оплакивали жертв погрома, вдруг несколько студентов вошли в синагогу и один из них, Олейников, поднялся на биму и заявил:
- Мы - ваши братья! Мы такие же, как вы! И мы сожалеем, что считали себя русскими. События последних недель - погромы в Елисаветграде, Балте и у нас в Киеве - открыли нам глаза. Мы совершили трагическую ошибку. Мы - евреи!
Еврейские издания на русском языке "Русский еврей", "Рассвет" и "Восход" вели дебаты. Что многие евреи вынуждены уехать, это ясно. Но куда? Появились "американцы" и "палестинцы". И те и другие собирались основывать социалистические и коммунистические колонии. И те и другие проповедовали, что еврей должен бросить торговые махинации, начать обрабатывать землю и заняться производительным трудом. Арон-Ушер Липман и Миреле поссорились. Арон-Ушер стал "палестинцем". "Что может быть глупее, - твердил он, - чем жертвовать собой ради мужиков, которые убивают евреев? Как еврей может состоять в партии, которая поддерживает резню?" У Арона-Ушера была небольшая библиотечка - несколько десятков запрещенных книг, брошюры и газетные подшивки. Он порвал их, швырнул в печку и плюнул в огонь, а еще топнул ногой и крикнул на древнееврейском: "Да сотрутся ваши имена! Мерзость из мерзости!.."
Когда он рассказал об этом Миреле, она ответила:
- Это ты погромщик!
А затем указала ему на дверь и велела убираться.
Арон-Ушер вытаращил глаза:
- Ты что, хочешь смазать революцию еврейской кровью?!
Он вышел, и Миреле заперла дверь на засов и цепочку, будто боялась, что он вернется. Все это произошло не вдруг. До этого они спорили не одну неделю. С Ароном случилось то же самое, что со многими молодыми евреями в России: они испугались действительности, их ослепил чад национализма. Неужели эти болтуны думали, что революцию делают в шелковых перчатках? Неужели они считали, что в борьбе против угнетателей и паразитов будут щадить еврейских лавочников? Как же эти трусы не понимали, что погромы - это только начало великого бунта, в котором будут участвовать и крестьянство, и рабочий класс? А как иначе они хотели бы сбросить абсолютизм? Громкими фразами? Голой пропагандой? Странно, но ведь это Арон научил ее понимать, что к чему. Он приносил ей книги и брошюры, штудировал вместе с ней "Историю цивилизации" Бокля, "Политическую экономию" Милля, "Что делать?" Чернышевского и "Сущность конституции" Лассаля. Они изучили "Кто чем живет" Яна Млота , Арон познакомил Миреле с произведениями Белинского, Писарева, Герцена и Лаврова. Он вел ее за руку, как ребенка, а теперь, когда она духовно созрела и встала на ноги, он оказался ренегатом. Он хочет разрушить все, что сам же построил. Все надежды он возлагает на Палестину - пустынный клочок земли, где какой-то барон пытается основать колонию для пары-тройки сумасшедших студентов. Разве это не глупость?
Евреи, евреи! Все он меряет еврейской меркой. Но разве русские, польские и немецкие шовинисты не поступают точно так же? Разве все несчастья происходят не от того, что какая-то группа готова все человечество принести в жертву своим ничтожным интересам? Азриэл рассказал Миреле, что отца избили на улице. Конечно, ей жаль его, но как можно строить мировоззрение на отдельном случае? И кто такой ее отец? Фанатик и паразит, который ничего не производит, ест крестьянский хлеб, пользуется плодами чужого труда, распространяет среди людей ложь и суеверие. Да, это не его вина, его так воспитали. Но сколько еще народ будет спать?
Миреле было нелегко порвать с Ароном. Ведь они собирались жить вместе. Но теперь все кончено, все кончено… Миреле шагала по комнате из угла в угол. Посмотрела в окно на Павяк . Мало того что они вставили в окна решетки, но поверх решеток они еще натянули проволочную сетку, чтобы внутрь не мог попасть ни свежий воздух, ни луч солнца. Пусть заключенные умирают от голода, сырости и темноты… Миреле так ничего и не сделала для спасения человеческого рода. Это Арон ей мешал. Он никогда не перейдет от слов к делу. Все, что он умеет, - это философствовать, как ешиботник. Но теперь она свободна. Надо войти в контакт с теми, кто не говорит, а действует, в России, Польше, Германии, Франции, Швейцарии - везде, где есть эксплуататоры и эксплуатируемые.
2
В газетах об этом не писали, цензура запретила сообщать подробности, но хулиганы перебили стекла во дворце Валленберга. Не удалось сразу найти новых стекол подходящего размера, и высокие окна несколько дней оставались закрыты ставнями. Несомненно, это был ужасный позор для семьи, которая смешалась с древней польской аристократией, а теперь так же пострадала от погрома, как еврейская беднота с Гжибовской. Но Валленберг не растерялся. Наоборот, несколько камней, брошенных бандой хулиганов, побудили его к действию. Дело в том, что пан Валленберг уже давно планировал издавать либеральную польскую газету. Еще он подумывал о книжном издательстве и научно-популярном журнале. Пан Валленберг подозревал, что позитивизм стал терять популярность в польском народе. С одной стороны, здесь начали перенимать русские революционные идеи. С другой стороны, разные мечтатели и фантазеры снова заговорили о том, чтобы поднять восстание против царя. И то и другое могло привести к кровопролитию, репрессиям и ссылкам. Польская пресса вроде бы лояльна к России, но большинство газет отвратительно редактируется. В них печатаются невнятные статьи со множеством иностранных слов, непонятных малообразованным людям. Однако простой народ начал читать. И тут, ни раньше, ни позже, обанкротилась газета "Час". Валленберг чуть ли не даром приобрел печатный станок и перечень подписчиков. Тот факт, что в польской столице возможны погромы, доказал пану Валленбергу, что нельзя откладывать дело в долгий ящик.