- Великим князем, конечно, Дмитрия выбрали?
- Его.
- Вася этого боялся. Как он к тебе-то? Митрий?
- Да ничего. На трапезе вместе пили, братом называл, сочувствовал, даже спрашивал: не помочь ли чем?
- А ты?
- А я сказал, спасибо, мол, сами управимся.
- Вот и правильно, сынок. Знаем мы эту помощь, только коготок за удел зацепить. Ну, ступай, Святослав, принимай гостя как положено да не забудь Мишу ему представить пользы грядущей ради.
За княжичем Михаилом из сеней прислали посыльного, когда уже пир там был в разгаре. Александр Маркович велел воспитаннику надеть лучший кафтан, причесаться, а на пиру держаться с достоинством.
- Помни, Миша, ты хоть и юн ещё, но Даниле ровня, тебе в грядущем Тверь светит, а это, брат, не какая-то там вшивая Москва. Так что душу ввысь держи и... не пей. Слышишь?
- Вот ещё. Нужна мне эта гадость.
- Станут нудить, у нас это принято, попроси сыты.
Они поднялись по скрипучей лестнице, ещё пахнущей смолой, вошли в горницу, где пировали гости. Впрочем, их не так и много было: помимо князей, трое или четверо тверских бояр и с десяток московских. Святослав с Данилой сидели рядом во главе стола. Увидев в дверях Михаила с пестуном, Святослав, видимо уже захмелевший, сказал громко:
- А вот и мой брат, Михаил Ярославич, прошу любить и жаловать.
Всё застолье оборотилось к дверям. Князь Данила вылез из-за стола, улыбаясь, приблизился к Михаилу, протянул руку.
- Ну, здравствуй, брат.
- Здравствуй, - протянул отрок свою.
Данила Александрович взял маленькую ладонь княжича, пожал не сильно, представился:
- Я князь Данила.
- А я Михаил.
- Ну, вот и славно, вот мы и друзья с тобой. Садись с нами, Михаил, выпей на помин души дяди нашего, Василий Ярославича, Царство ему Небесное.
- Я не пью.
- Как так? Почему?
- Это грех.
- Вот новое дело. Кто ж это тебе сказал, что пить грех? Уж не кормилец ли?
- Я сам знаю.
- Значит, пить не будешь?
- Буду.
- Ну, это другое дело.
- Сыту буду.
- Ну, сыту так сыту, - согласился князь Данила. - А ну-ка, подвиньтесь, дайте брату с пестуном место за столом.
Места было достаточно, пестун с княжичем присели к столу. Им налили сыты, заставили вместе со всеми выпить в помин великого князя Василия Ярославича. И тут же словно забыли о них. Начался, а точнее, по всему, продолжился разговор, прерванный приходом княжича Михаила.
- Вот я и опасаюсь этого числа, - заговорил князь Данила. - Как бы опять на Руси не повторилось то, что при отце моём случилось. Тогда ведь в Новгороде-то первых численников-то перебили. Отцу великих трудов стоило умилостивить Орду, уговорить не ратиться с Русью.
- Да, - вздохнул Святослав, - и Суздальщина баскаков перебила, тоже Невскому расхлёбывать пришлось.
- Что и говорить, досталось отцу лиха, может, оттого и пожил мало. Кабы нам того же хлебнуть не пришлось. С числом татары шутить не любят.
Когда, закусив жареной вепрятиной, пирующие снова взялись наполнять кубки, Александр Маркович поднялся и, встретившись с вопросительным взглядом Святослава, знаком объяснил: "Мы пойдём. Отроку спать пора". Даже правую ладонь к уху приложил, изображая подушку.
Князь Святослав кивнул согласно: "Ступайте".
Едва в опочивальне своей улеглись и свечу загасили, княжич спросил:
- Александр Маркович, а что это за число, про которое князь Данила говорил?
- Ох, Мишенька, то Орда окаянная наших людей пересчитывает, специально на то численников своих на Русь шлёт.
- Зачем?
- Как же. Чтоб каждую душу христианскую данью обложить.
- Как обкладывают?
- А так. Считают всех: и старых и малых. И больных и увечных. К примеру, в княжестве насчитают сто тысяч душ - это по полугривне с каждого. И велят князю: "Вези в Орду выход пятьдесят тысяч гривен".
- Ого! Это сколько ж денег-то надо.
- Вот то-то и оно. Хорошо хоть, можно не всё деньгами: татарва и хлеб, и мёд наш любит, и меха наши, особливо их ханши. У хана обычно несколько жён, всех ублажить их надо, одарить, а для них милое дело меха да сладости. Жёны ещё куда ни шло, так все приближённые хана, вся его родня подарки просят. Без подарков могут и к хану не допустить.
- А почему мы им платим-то, Александр Маркович?
- Потому, Миша, что вот уж скоро сорок лет тому, как они победили и покорили Русь. Да-да, сынок. Не хотел я тебе раньше времени об этом, да, видно, придётся, - вздохнул пестун и умолк.
Долго молчал Александр Маркович, княжич не выдержал, подхлестнул:
- Ну так рассказывай.
- Что рассказывать? Они силищей страшной пришли с восхода, все наши города как орехи перещёлкали. Рязань, Владимир, Суздаль, Переяславль. И это ещё куда ни шло, взяли на щит, пограбили б и ушли, но они ж всех людей убивали. Ни старых, ни малых не щадили, города с землёй ровняли. Это хуже пожара было.
- А что ж наши-то князья?
- А что наши? Они сражались, погибали в битве. Каждый за себя дрался. Если б сразу объединились бы, может, и отбились бы.
- А что Невский?
- Александр в тот год ещё не был Невским. Едва из отрочества вышел, семнадцати лет был, только что в Новгороде вокняжился. На его счастье, татары не дошли до Новгорода, а то бы и он разделил судьбу остальных.
- А ты где был, Александр Маркович?
- Я-то? - усмехнулся пестун. - Меня, Миша, ещё и на свете тогда не было. Я после того лишь через двадцать лет родился. Вот с того-то времени татары и тянут из Руси выход и великих князей по своему хотенью назначают.
- И наши платят?
- А куда денешься? Попробуй не уплати, тут же Орда рать шлёт, и уж тогда не жди пощады - города пожгут, порушат, кого не убьют, в рабство угонят. Вот и откупаемся выходом. Всё лучше, чем кровью платить.
- А про каких ещё баскаков Святослав говорил?
- A-а. Запомнил. Молодец. Баскаки - это откупщики. Он откупает, например, у хана Рязанское княжество и распоряжается в нём полным хозяином, в свою пользу дань собирает. А кому нечем дань заплатить, того в рабы, на продажу. Иной баскак хуже татар, Миша. Вот князь Святослав и говорил про то, как суздальцы на баскаков ещё при Невском поднялись. Ему, Александру, тогда уж великому князю, и пришлось в Орде за них отдуваться. Как ещё живота не лишили. Хотя, конечно, здоровье ему крепко там повредили, больной к дому выехал. До Руси добрался и помер. В Городце помер, Царствие ему Небесное, мученику.
Александр Маркович перекрестился несколько раз, помолчал.
- И Василию Ярославичу нашему Царствие Небесное тож. Поди, там, на небе, за нас перед Богом старается.
- А Бог его послушает?
- А как же? Чай, добра нам просит. Не зла. А Бог любит тех, кто к добру наклоняется. Вспомни-ка заповеди. Хоть одна ко злу зовёт?
- Нет.
- Вот то-то.
- А ведь он мой крёстный отец.
- Знаю. За тебя князь Василий тоже там молиться станет. Тебя он крепко любил, своих-то у него не было.
- Эх, зачем только хорошие помирают, - вздохнул отрок.
- Так Богу надо, он тоже любит хороших-то. Злодеев-то никакая холера не берёт.
6. ПОРА-ПОРА
Годы летели. Михаил набирался княжьих премудростей. К десяти годам уже хорошо писал, читал. Крепко держался на коне, неплохо говорил по-татарски и даже умудрился численнику, приехавшему из Орды пересчитывать тверичей, что-то сказать на его языке. Это очень понравилось татарину, он даже погладил княжича по голове, а княгине сказал:
- Ваша сына очшень будет любить хана.
Ксения Юрьевна так и не поняла: Мишу будет любить хан или Миша хана. Переспрашивать не стала: как истая христианка, презирала поганых.
За это время княжич отлично наловчился стрелять из лука, который на его глазах ему мастер Прохор изготовил, как и положено, из гибкого корня лиственницы, с витой из жил тетивой.
Подёргав пальцем туго натянутую тетиву, мастер спросил:
- Слышь, Михаил Ярославич, как поёт-то тива, а?
Тетива, и верно, пела, как струна на гуслях, только басом.
- Теперь наготовим тебе стрел разных для лука.
- Почему разных, Прохор?
- Ну как же? Для разного зверя разные стрелы делаются. Ну, скажем, для веверицы стрела тупой делается. Мало того, с тяжёлым набалдашником.