- Почему? Стрела должна быть острой.
- Нет, Михаил Ярославич, нет. От веверицы мы что берём? Шкурку. Верно? Значит, она должна быть целой, непорванной. Вот ты такой стрелишь, веверицу оглушишь. И всё, шкурка не попорчена. А на птицу и рыбу лучше делать стрелу с двумя рожками, а на более крупного зверя, на волка, к примеру, идёт стрела как копьё, с железным остриём. Этими же стреляешь и по врагу.
- У врага панцирь, его не пробьёшь.
- Надо целить в места открытые, скажем, в горло или в глаз.
- Но это ж больно.
- Хе-хе-хе, милый княжич, - засмеялся Прохор. - Конечно, больно, а то и смертельно. Но с врагом для того и сходятся, чтоб выяснить: кто кого? Если ты его пожалеешь, то уж он-то тебя обязательно поразит. Ты этого хочешь?
- Нет, не хочу.
- Значит, целься быстро, стреляй метко. И помни: тугой лук - что верный друг. Он всегда тебя выручит, если ты с ним дружить будешь.
Помимо разных стрел изготовил Прохор княжичу и сагайдак - чехол для лука из тиснёной кожи, колчан для стрел и даже щиток-наруч.
- Вот наруч. Будешь всякий раз перед стрельбой надевать на левую руку, чтоб тетива не била тебя по запястью.
Всё показал мастер княжичу, даже как целиться и стрелять из его лука. И, выпустив для примера три стрелы, все их всадил в затесь одну к одной. Михаил поразился такой меткости:
- Ну, ты молодец, Прохор!
- То навык, Михаил Ярославич, - спокойно отвечал умелец. - Какой бы я был мастер, если б не умел стрелять. И ты, если постоянно будешь натариваться, будешь стрелять так же.
Михаил последовал совету Прохора и очень скоро неплохо стал стрелять. Не отставал от него и Сысой, правда, лука настоящего у него не было, обходился самодельным. Но, главное, молочный брат княжича хорошо набил руку в метании ножа, и это ему отчего-то больше нравилось.
За три года, что прошли после пожара, Тверь отстроилась, и, дабы снова не загорелась, князь Святослав Ярославич настрого запретил летом топить печи в избах, а чтобы готовить пищу, велел устраивать летние печи на огородах, подальше от построек и плетней. В избах велено было свечи зажигать и ставить лишь на тарелях с водой. А у кого светцы лучинные, тем велено было обязательно под светцом ставить лагушку с водой или другую широкую посудину, чтобы искры от лучины, падая вниз, в воду, гасли.
За исполнением этих велений строго следили тиуны, десятские, сотские. И если у кого из мизинных обнаруживали горящую лучину без посудины с водой, того нещадно секли. А ежели в этом уличали кого из вятших людей - дружинника или боярина, - на того налагался штраф от двух до десяти гривен. Это были немалые деньги, если корова тогда стоила гривну.
Призвав к себе однажды Михаила, князь Святослав заговорил:
- Ну что, брат, тебе уж одиннадцать лет, пора, наверно, и в поход идти. Дед-то наш, Ярослав Всеволодович, Царствие ему Небесное, в эти годы и отправился в свой первый поход.
- Я готов, - отвечал Михаил, не скрывая радости. - На кого пойдём?
- На великого князя Дмитрия Александровича.
- Как? На своего? - удивился княжич.
- А вот так, Миша. Он ведь за рубеж бегал от Андрея-то, привёл чуженинов, сейчас сидит в Переяславле, сбирает полки, сказывают, на нас идти готовится.
- Но он же со своим братом Андреем поссорился, мы-то при чём?
- Ты что, трусишь, Миша?
- Я? Трушу? - покраснел от возмущения княжич. - Да я... Да если хочешь знать...
- Ну, значит, едешь, - сказал Святослав, вполне удовлетворённый, что заставил возмутиться брата.
Для отрока обвинение в трусости страшнее смерти.
- Ладно, не сердись, - полуобнял Святослав брата. - Андрей Александрович сейчас в Орде, так что мы должны упредить Дмитрия. Я же не один иду, со мной и московский князь.
- Данила Александрович?
- Ну да. И новгородцы полк прислали.
- А Сысоя можно взять с собой?
- Какого Сысоя?
- Брата моего молочного.
- Он зелен ещё для рати.
- Но я же еду.
- Ты - другое дело. Ты - будущий князь, тебе пора натариваться полки устраивать, исполчать. А Сысою подрасти надо. Заусеть хотя бы.
- Как заусеть?
- Ну, ус отрастить...
Отпустив брата, князь Святослав призвал к себе его кормильца.
- Поедешь в поход с Михаилом ныне. Идём на Переяславль. Мне будет не до отрока, объясняй ему всё сам. Если случится сеча, пусть со стороны смотрит, не суётся. Скажешь, мол, князю самому не обязательно лезти в пекло, на то воины есть. Его, мол, дело - управлять.
- Хорошо, Святослав Ярославич, я знаю своё дело.
Из Москвы от князя Данилы прискакал гонец с грамотой, в которой было сказано, что он будет ждать Святослава у Дмитрова, откуда они и пойдут вместе на Переяславль.
Новгородцев к Твери привёл посадник Семён Михайлович - уже немолодой муж с прошитой проседью окладистой бородой, в бахтерце из тускло поблескивавших блях.
Дружина тверская выезжала из города через Владимирские ворота. Новгородцы в это время уже уходили вдоль Волги за своими телегами, на которых везли не только своё пропитание, но и доспехи с оружием. С их стороны доносилось пение.
- Давай догоним их, - предложил Михаил пестуну.
- Давай, - согласился Александр Маркович.
И они поскакали, обогнали свой полк, догнали новгородцев, перевели коней на шаг. Новгородцы пели весело и лихо, и эхо в лесу им вторило:
Эх, заратились славяне,
Скидавали сапоги, ги-ги-ги,
И врага рубили славно,
Как положено всегда, да-да-да.
Отзве-отзвенела сеча,
Обуваться нам пора, ра-ра-ра,
Но остались без хозяев
Сто четыре сапога, га-га-га.
Тонкий голос хватал ввысь со слезинкой:
Ох, не жди, хозяйка, к дому
Славянина своего, го-го-го.
И хор подхватывал:
Ему оченьки вынает
Чёрный ворон во степи, пи-пи-пи.
Но всё равно веселье перебивает слезинку:
Кружат вороны над нами,
Ждут поживы поклевать, вать-вать-вать,
Но пока нам светит солнце,
Мы не станем горевать, вать-вать.
И словно эхо звучало повторно и звонко:
И-эх, мы не станем горевать, вать-вать.
- А кто это - славяне? - спросил княжич пестуна.
- Это новгородцы так себя называют в отличие от полян.
- А поляне - это киевляне? Да?
- Совершенно верно. Молодец, что помнишь.
- А зачем они сапоги сымают?
- Да у них, у славян, от веку так заведено - в сечу босыми идти.
- А зачем?
- А спроси их. Може, для бережения сапог, а може, как раз для того, как в песне поётся, чтоб легче потери считать после драки. А може, для того, чтоб с мёртвых после не сдирать обутки.
Вечером, когда уж село солнце и стали полки останавливаться на ночёвку, княжич с пестуном вернулись к своим тверичанам.
Александр Маркович расседлал обоих коней, привязал к княжьей повозке, задал им овса. Стали с княжичем постели устраивать, расстелили потники, под головы сёдла уложили. Рядом дружинники разожгли костёр, чтобы дымом унять комаров.
Пестун укрыл княжича своим корзном, сунул пирог капустный.
- Пожуй, Михаил, пока домашнее есть.
Их отыскал Святослав, спросил:
- Ну, как?
- Всё ладом, князь, - отвечал пестун. - Не хочешь ли пирога, Святослав Ярославич?
- Давай. - Князь взял пирог, присел около, стал есть. Потом, вздохнув, сказал: - Вот никак не думал, что на родной город ратью пойду.
- А ты в Переяславле родился? - спросил княжич.
- Ну да. Там и постригали. А когда татары пришли, город сожгли, мать убили, меня мальцом в полон увели.
- Так ты и в плену был? - удивился княжич.
- Был, брат. Там и татарскому языку выучился. Отец потом выкупил меня за немалые деньги. Так что, брат, я тоже сиротой возрос, маму едва помню. Тебе больше повезло, Миша, мать вон в поход пирогами нагрузила.
- Бери ещё, князь, - предложил Александр Маркович. - Нам их целый туес наложили. Бери, пока свежие.
Святослав взял ещё пирог. Пестун, помолчав, сказал:
- Святослав Ярославич, под твоим княженьем Тверь, считай, десять лет в тишине прожила. А вот ныне в поход вышли, да не на литву или немцев, а на своих.