- Эх, - вздохнул отрок, - поздно я родился, ни дядю своего, ни отца не видел.
- Ничего, сынок. Зато ты наследовал их кровь и дух. Спи.
4. ПОЖАР
Александр Маркович проснулся среди ночи от шума, донёсшегося снаружи. И тут же в дверь начали стучать.
- Кто там?
- Маркович, - раздался крик дворского Назара, - подымай княжича! Уходите к Волге!
- Миша, Миша, - начал трясти княжича кормилец.
Но отрок спал столь крепко, что лишь мыкал недовольно, не желая просыпаться. Тогда пестун быстро натянул сапоги, подхватил кафтаны свой и княжича, схватил его спящего на руки и выбежал из клети.
Горел Тьмакский конец города. Оттуда по улице бежали люди, коровы, овцы, визжали свиньи. Тут же носился в нижней сорочке князь Святослав Ярославич, крича:
- К Владимирским воротам... гоните скот к Владимирским воротам! Детей к Волжским... Скорей, скорей.
Огонь вздымался вверх, мчался, скача по сухим крышам домов, всё более увеличиваясь и разбухая.
Весь город, состоящий из деревянных строений, давно высохших и пересохших, был для огня лакомой добычей. И хотя с двух сторон город обнимали реки - Волга и Тьмака, - никто не пытался тушить огонь, все бежали туда, где ещё не горело, - к Владимирским воротам. Стоял невообразимый шум: крик, плач, рёв коров, ржание коней.
А огонь между тем перекинулся на деревянные крепостные стены, вспыхнули свечами вежи. По заборолам преследуемые огнём убегали приворотные сторожа. И это пламя, бегущее по деревянным стенам, было, пожалуй, самое опасное для жителей города. Стоило ему добраться до Волжских и Владимирских ворот, как сразу бы все, кто не успел выбежать из города, оказались бы в огненном кольце и наверняка бы погибли, сжарились бы в этом огромном костре.
На спуске к Волге Александр Маркович столкнулся с княгиней, которая держала на руках испуганную Ефросинью.
- Что с ним? - крикнула встревоженно Ксения Юрьевна, увидев на руках пестуна сына.
- Ничего, княгиня. Он спит.
- Слава Богу, а я думала...
На берегу метались люди, кто бросался вплавь, кто, держась за доску или бревно, грёб к другому берегу. Тут же с опалённой бородой носился дворский Назар, распоряжаясь лодьями. Заметив княгиню, закричал:
- Сюда, сюда, матушка, вот в эту лодью!
Вместе с княгиней сел в лодью и Александр Маркович с Михаилом на руках.
- Высадите княгиню - и сразу назад! - скомандовал дворский гребцам. - Да живее, живее шевелитесь.
Лодьи носились между берегами, перевозя женщин и детей на левый берег, к избам Заволжского посада.
Жуткая картина виделась с левобережья погорельцам, выбравшимся на берег. Никто не хотел уходить к избам, все стояли и смотрели как заворожённые на огромный пожар, в котором сгорал город. От рушившихся балок и стропил взлетали вверх искры. На берегу слышался плач и бабий вой словно по покойнику.
Александр Маркович стоял с княжичем на руках, не сводя глаз с пожара.
- Что это? - неожиданно раздался голос отрока.
- Проснулся, сынок. Это пожар.
- А что горит?
- Наш город.
- А мы?
- А мы уж на другом берегу.
- Как? И ты не разбудил меня? Как же так?
- Ты не захотел просыпаться, Миша. Я будил тебя.
- А где Сысой?
- Не знаю.
- Опусти меня на землю. Что я, маленький?
Александр Маркович опустил княжича, подал ему свёрток.
- Вот тут кафтан, сапоги. Одевайся.
Хотел помочь ему, но тот сердито оттолкнул руку.
- Я сам.
А между тем лодьи высаживали на берег всё новых и новых людей. Наконец прибыл и сам дворский. Отыскал княгиню, отирая со лба копоть, сказал:
- Слава Богу, кажись, всех с берега вывезли.
- А где князь? - спросила Ксения Юрьевна.
- Святослав Ярославич должен был через Владимирские ворота выйти. Мы так сговаривались, ему те, а мне эти - Волжские.
- С чего началось-то, Назар?
- Кто знает. Може, от свечи, а може, и от Бога.
- Так грозы вроде не было.
- Кто знает. Спали ведь все без задних ног.
Подошёл денежник Орефий, тоже с обгорелой бородой и в прожжённом кафтане.
- Назар, меня с первой лодьёй отправишь.
- Само собой.
- Не забудь смотри.
- Не забуду, Орефий, не бойся. Княжья казна мне, чай, тоже не чужая. Поди, поплавило всё там?
- Огонь не тать, деньгу не уведёт. А что поплавило, перекуём.
- Э-э, брат, кому он и похуже татя.
- Только не мне, - отвечал денежник гордо.
И действительно, денежник в княжестве, пожалуй, самый богатый человек. Из серебра, поставляемого ему князем, он куёт деньги, используя специальные матрицы, и получает за работу четыре из ста изготовленных монет. А Орефий, к примеру, умудрился изготовить матрицу с собственным портретом и именем.
Ещё князь Ярослав Ярославич однажды, призвав его, спросил:
- Почему ты на гривнах себя чеканишь?
- А кого ж мне чеканить-то, князь? - спросил Орефий, изобразив в лице недоумение.
- Как кого? - удивился Ярослав. - Князя.
- Какого?
- Ты что, дурак? Или прикидываешься?
Орефий, конечно, прикидывался, но злить князя не схотел, согласился:
- Дурак, Ярослав Ярославич.
Князь уловил двусмыслицу в ответе, усмехнулся, погрозил ему пальцем.
- Ну лис, ну лис ты, Орефий.
И денежник осмелел:
- Так ведь князей-то, Ярослав Ярославич, много. Ныне ты, завтрева кто другой. А за деньгу кто отвечает? Я. Ты ж завтрева узришь ногату с изъяном, с кого спросить? Глянешь и увидишь: Орефий. Вот меня тоды за ушко и на солнышко.
Так и отбрехался денежник Орефий от великого князя Ярослава Ярославича, не столь своей хитрости, сколь добродушию господина благодаря. Князь, тоже подумав, решил, что в монете важен металл и вес его, а не то, что изображено - всадник ли с копьём в новгородской деньге или Орефий в тверской, главное, чтоб обе по весу равны были.
А меж тем Тверь пылала жарко и страшно. Оттуда неслись крики людей, рёв коров, ржание коней, застигнутых огнём в запертой конюшне, шипение головешек, скатывавшихся в воду.
Горел город до самого рассвета, огню корма хватило на всю ночь. Рассвело, а за рекой всё ещё подымливало, потрескивало. Хорошо хоть, до посадов огонь не добрался, даже Загородский уцелел, куда выходили Владимирские ворота, через которые удалось выгнать часть спасённого скота.
Вскоре оттуда на левый берег приплыл князь Святослав Ярославич. Не успел он несколькими словами с мачехой перекинуться, как подбежал княжич Михаил.
- Святослав, а Сысоя ты видел?
- Цел твой Сысой, куда ему деться, и мамка, слава Богу, цела, и коров своих успела выгнать. Но Сысой ревёт за сапоги.
- За какие сапоги?
- За свои, конечно. Сам спасся, сапоги не успел обуть.
Князь нашёл дворского, приказал:
- Назар, отряжай людей в лес, готовить брёвна для стройки. Часть пошли на расчистку пожарища.
- Эх, как их посылать-то, князь? Многие в одних портах выскочили, не до топоров было.
- Топоры, пилы собери по посадам. Ныне сентябрь, зима не за горами. До холодов надо клетей каких-никаких сгоношить побольше. Собери чёрных женщин и тоже в лес - мох драть для конопатки. Да поживей, поживей, Назар, ни дня терять нельзя.
- Надо бы княгиню с княжной под крышу устроить и княжича с кормильцем.
- Я сам этим займусь, ты давай строительством и расчисткой.
Святослав Ярославич поднялся к домикам, стоявшим по берегу, прошёлся вдоль них, выбирая который получше. Возле клетей стояли хозяева их, глазевшие всю ночь на пожар за рекой, кланялись князю. Остановился князь возле дома, отличавшегося от других не только величиной, но и немудрёными украшениями в виде вырезанного петуха на коньке крыши, а главное, имевшего на подворье сараи, клетушки.
- Кто хозяин?
- Я, князь, - выступил от калитки бородатый мужик. - Лука Кривой.
- Чем занимаешься?
- Плетением, князь, из лозы и бересты. А так же посуду, ложки вырезаю.
- Видишь, что створилось с Тверью?
- Вижу, князь. Ужасть.
- Тебе повезло, Лука. А потому немедля освободи избу для княгини, сам пока в сарае или бане перебудь. А энто что за клеть?
- Энта-то? Там у меня материал сохнет и хранится.