Через четверть часа и хозяева и гость сидели за столом, причем Сухов принес для себя из кухни высокий и широкий обрубок дерева, который он поставил неподалеку от Адамейко; Галочка разместилась на сундучке.
Ольга Самсоновна достала откуда-то сахар, приготовила чай, которым и угощала теперь, в свою очередь, Ардальона Порфирьевича.
Он пил медленно, к рогалькам и сдобному хлебу почти не притрагиваясь, и ни разу не выказал своего внимания к тому, с какой - едва скрываемой - жадностью и Суховы и девочка уплетали их. И пока сидели за чаем, разговор был короток, отрывист и малозначащ, чему Ардальон Порфирьевич был даже очень рад, так как не знал теперь, о чем следует заговорить с Ольгой Самсоновной: только к ней одной вернулась вновь его мысль…
Но с такой же радостью он чувствовал теперь свое собственное спокойствие, которое - неожиданно для самого Адамейко - пришло к нему в течение этого получаса.
Оно было тем более неожиданно, что, направляясь к Сухову, Ардальон Порфирьевич испытывал, как мы уже сказали, весьма заметное чувство волнения, связанное с предстоящей встречей с Ольгой Самсоновной. Красота ее и сейчас волновала Ардальона Порфирьевича, но она не обезоруживала его теперь, как это случилось с ним утром.
Наоборот, он вдруг стал уверенней в себе, жесты его стали медлительней и плавней, когда к чему-нибудь притрагивался, так же, как и слова, на некоторое время потерявшие свою обычную тягучую вертлявость.
Внутреннее возбуждение никак не противоречило теперь его внешнему спокойствию, потому что последнее чувство внушалось не столько обстоятельствами этой встречи с Ольгой Самсоновной, сколько той победой, которую одержал над самим собой Ардальон Порфирьевич: чувство растерянности и даже некоторой робости, испытанное им на улице, уступило место уверенности и настороженности. Внутренняя же взволнованность, объясняемая известными уже нам причинами, еще более требовала от Ардальона Порфирьевича внешнего спокойствия, которому он радовался теперь и хотел сохранить во время своего разговора с Суховыми.
Однако было бы неверным сказать, что сдержанность и уверенность Ардальона Порфирьевича явились результатом для очередного самоборства, - была еще одна причина, значительно повлиявшая на состояние духа Адамейко: он вдруг увидел теперь Ольгу Самсоновну такой, какой не рассчитывал увидеть еще час тому назад, хотя тогда же сделал все, что могло бы хоть на время вызвать к нему расположение изголодавшегося Сухова и его жены.
Красота ее лица и тела волновала Ардальона Порфирьевича, но едва скрываемая жадность, с которой Ольга Самсоновна ела, - как и муж и дочь, - вкусно пахнущие рогальки, ела так поспешно, что даже забывала отвечать на вопросы Галки или гостя, - это открытое и почти животное проявление голода вдруг стало приятно Ардальону Порфирьевичу, и он невольно вспомнил радость и подобострастное послушание капризного шпица, которого час тому назад кормил у подъезда…
Может быть, так же, как и от шпица, он втайне ждал такого же или схожего чувства к себе со стороны обоих Суховых, - он сам в этом сейчас не разбирался; но неожиданная, хотя бы краткая, зависимость от него Ольги Самсоновны усилила теперь в нем чувство уверенности, - и он без внутренней робости, спокойно уже наблюдал за женщиной.
Он настолько верил в свое внешнее спокойствие, что не побоялся несколько раз в течение этого времени подумать о том, что взволновало его при первой встрече: как и тогда, Ардальон Порфирьевич наполнял теперь свое воображение ясно рисовавшимися ему эротическими сценами, в которых Ольга Самсоновна становилась податливой и услаждающей жертвой его собственных возбужденных желаний.
Минутами он переставал видеть ее всю, - как это было днем и в отношении жены, Елизаветы Григорьевны, - но каждый мускул Ольги Самсоновны, каждая часть ее лица и тела казались уже трепетными, влекущими, горячими, порой доводившими сознание Адамейко до исступленности и изнеможения, но все это он сумел скрыть, - как кошка когти свои в подушечки - под личиной бесстрастия и настороженности.
Но при всем том он чувствовал, что сдержанность эта не сможет быть долгой, потому что доступность Ольги Самсоновны, дразнившая его воображение, стала для него тем, что сам он называл "близкой фантазией": отказаться от впечатления своего к жене Сухова Ардальон Порфирьевич уже не мог. Как, впрочем, не мог он уже отказаться и от той непонятной и назойливой мысли, которая еще больше вгнездилась в нем после, случайной встречи с безработным Федором Суховым.
Что это так, лучше всего покажут частично описанные нами события 9 сентября, к которым мы еще вернемся.
ГЛАВА X
- Спасибо, Ардальон Порфирьевич! - сказал Сухов, проглатывая последний кусок рогальки.
Мещанин Адамейко
- Благодарю и я с дочкой за угощение… - улыбнулась вслед за ним раскрасневшаяся Ольга Самсоновна.
- Ни к чему! - спокойно качнул головой Адамейко. -Сказал я уже, что ничего, кроме дружеского чувства к семье вашей, не имею, а если за каждый пустяк благодарить будете, - значит, в дружбу мою не верите, и в этом самом пунктике и может приключиться несправедливость. Поверьте, -даже обидно мне…
- Ишь ведь, и сам в каждом закоулке нащупать хочет справедливость! - дружелюбно рассмеялся Сухов. - То проклял ее анафемой, то сам около ней обогреться хочет… Ловец! Не крепкий ты человек, Ардальон Порфирьевич. Но интересный он, - ей-богу, Ольгушка! - связал он быстрым поворотом головы взгляды жены и Адамейко. - А ведь с чего у нас сегодня разговор-то начался?… Вот, завертелось все вокруг одного слова, будто птицы какие… воронье будто около падали…
- Вот именно - падали! - повторил иронически Ардальон Порфирьевич и тоже усмехнулся.
- Стой, дорогой друг! Я все по порядку…
- Тише только, Федор: Павлика не растревожить бы…
- С Павлика-то и началось, жена…
И Сухов неторопливо и почти вполголоса передал ей беседу свою с Ардальоном Порфирьевичем.
- Не так разве? - спрашивал он часто у своего гостя.
- Так… так Приятно даже, что так запомнили мысль мою в полном порядке. Какой же я после этого "путаный"?! - удовлетворенно прищуривал болотные глаза свои Ардальон Порфирьевич.
- Да и я… я сам путаный, оттого и встретились! - как-то особенно быстро и загадочно бросил в середину своего рассказа хозяин.
"И не уйти уже!" - также неожиданно подумал Адамейко, но вслух ничего не сказал.
- И убийство оправдываете? - тихо спросила Ольга Самсоновна, когда муж закончил свой рассказ.
Она протянула руку к электрической лампочке и зажгла ее, - вечерняя темнота, быстро надвигавшаяся в комнату, была отброшена за окно.
Голубые, широко открытые глаза, чуть мигая ресницами, смотрели пристально на Адамейко.
- Ну-кась… повтори ей еще раз, друг-приятель! - услышал он возле себя знакомый уже, густой и чуть рокочущий басок.
- Что сказал, от того не отрекаюсь, - так же тихо ответил Ардальон Порфирьевич.
- Вот и не верь ему!
- Нет, ты погоди, Федор…
- Все подтвердил он, девчушка!… Словно и на самом деле убил… А ты еще про меня давеча что говорила?! - внезапно вырвались из рокочущей пены слов горячие, обжигающие брызги, но Сухов тотчас же умолк.
Он искоса и виновато смотрел теперь на жену. Адамейко заметил это. "Вот этого и боится!" - внезапно пронеслось в уме.
- Убийство - что? - продолжал уже с некоторым азартом Ардальон Порфирьевич. - Обыкновенное дело и, так сказать, объяснимое событие по всем известной азбучке: социальное явление, заметьте, - вот что! Вот жизнь, вот ее тень, - а вот, как говорится, кусочек этой тени - и есть умерщвление человека!… Убийство иначе… Так? А коли так, Ольга Самсоновна, - я и говорю, значит…
- Ну, ну?…
- Нет, простите, - я еще не сразу дойду до цели, так сказать. Я все по порядку, друзья… Я ведь все понимаю, заметьте! Некий ваш интерес и даже волнение мысли сам себе объясняю. Да иначе и не могло быть! - уверенно и серьезно продолжал Адамейко. - А у меня мысль все же - по порядку… Я вот и говорю: иного убийцу тут же расстрелять надо или сгноить на каторге, а другому - руку пожать или даже, как бывает, его именем ребенка своего назвать - вот что! Серьезно говорю… Так? Уж я правильно говорю. Первый-то убийца против живой, как говорится, жизни с топором идет, - потому казнить его, да и только! А второй сучья сухие на живом дереве срезает… и расти ему помогает. Вот второго-то и оправдать могу. И даже помочь, может быть.
- Да, да, понимаю… - перебил его, воодушевившись, Сухов. - У нас-то, в типографии, помню, книжку одну интересную набирали… Замечательная книжка, скажу вам! Про революционеров наших: каждая пуля в губернатора - лучше тысячи прокламаций. Ей-богу! Товарищ Каляев, например…
- Верно, - согласился Ардальон Порфирьевич. - Только Каляевы, заметьте, нам теперь уже ни к чему: памятники им только - и чтить осталось. Я не про динамит каляевский говорю. Я не про Каляева, не про знаменитость, так сказать, - выкладывая каждое слово медленно и твердо, пытливо всматривался Адамейко в Ольгу Самсоновну. - Я не про Каляева, а про Сухова думаю! - неожиданно закончил он.
- Как?! - вскрикнули в один голос Ольга Самсоновна и Сухов.
- В чем же это можете подозревать… что ли?
- Ни в чем, конечно, Ольга Самсоновна. Ни в чем, уверяю, определенно. Да я, собственно, и не о вашем муже и говорил даже, - улыбнулся и легонько засмеялся Адамейко. - Не так поняли.
- Как же иначе понимать?…
И Ольга Самсоновна посмотрела растерянно на мужа: Сухов был бледен и возбужден.
- Как… ты, Федор? А?…
- Я подожду; пускай сам он все выскажет…