"Полтора-Хама" - рассказ о преступлении, которое выходя наружу, находит все новые жертвы.
Содержание:
ГЛАВА ПЕРВАЯ. О ничем не замечательной девушке, Нюточке Сыроколотовой 1
ГЛАВА ВТОРАЯ. В городе появилось новое лицо - Полтора-Героя 1
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Полтора-Героя превращается в Полтора-Хама 3
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Семья Сыроколотовых 4
ГЛАВА ПЯТАЯ. Туберкулезный Юзя и жизнелюб Вертигалов 6
ГЛАВА ШЕСТАЯ. Дыровское яблочко 8
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Слухи и сплетни; компрометирующий разговор военрука с извозчиком Давидом Сендером 10
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Нюточка Сыроколотова - невеста 11
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Документ, лучше всего говорящий о Полтора-Хаме 13
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Последнее преступление Полтора-Хама 14
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. "Мещаниния" 16
Михаил Эммануилович Козаков
Полтора-Хама
ГЛАВА ПЕРВАЯ. О ничем не замечательной девушке, Нюточке Сыроколотовой
Имя у города - Дыровск.
На географической карте Ильина он не значился. Никак не значился.
Иные русские города квадратиками на карте представлены, иные - цветными кружочками, Дыровск же ни того, ни другого знака для себя не обрел - обидели город…
В прогимназии, бывало, на уроках географии, старый Поликарп Иванович учил класс искать Дыровск так
- …На север простирается наша великорусская губерния - розовый неправильный четырехугольник. Следите, господа; к к ну губерния имеет причудливые очертания: как бы жирная запятая… Понятно? Запятаечка эта как бы хвостиком соприкасается с границами Малороссии - зеленая краска. Вот, госпо-да, в конце этой запятой - на хвостике, господа, - если его чуть-чуть мысленно продлить к югу живем мы с вами. Запомните этот знак препинания: за-пя-тая…
Трудно было ученикам дыровской прогимназии мысленно удлинять каждый раз этот "хвостик" - порешили меж собой дополнить раз навсегда отечественную карту: долговязый Петька Рыжник пырнул ножиком в конец розовой запятой - пырнул так, что учинил видимую прореху на обоих красках - розовой и зеленой (сгубил ножиком добрый десяток чужих губернских верст).
И произнес при этом с гордостью историческую фразу
- Здесь будет город заложен!
С тех пор никто из учеников дыровской прогимназии не ошибался насчет расположения родного города - с закрытыми глазами, на ощупь, ковыряли пальцем Петькину прореху - Дыровск.
Кстати: старую карту и по сей день приносят на уроки географии в дыровской трудовой школе - учиненный долговязым парнем знак прежде всего бросается в глаза молодым школьникам. Его на старой карте никак не удалить, как не удалить много ветошного , что и по сей день осталось в самом городе.
Каждым утром, к девяти, Анна Сидоровна Сыроколотова (для всего города - короче: Нюточка Сыроколотова, Нюточка) спешила по улице Третьего Интернационала к зданию местного партийного комитета, где служила машинисткой. Всегда чистенькая, опрятненькая - она обходила пыльные залежи так, чтобы не запачкать белых туфелек, не запылить вуалевого пестрого шарфа, накинутого на белокурую, чуть-чуть завитую голову.
Такой она и сохранилась - впоследствии - в памяти здешних горожан: опрятно одетой, быстро, мелкими шажками семенящей по улицам, с тонкой худощавой талией, с слегка наклоненной набок белокурой, покрытой шарфом головой. В витрине местного фотографа была выставлена, в числе прочих, и ее карточка; после всего того, что произошло с Нюточкой, фотограф поместил ее карточку на видном месте - и первое время дыровские девушки считали своим долгом, проходя, остановиться у витрины.
Правда, внимание дыровских девушек могла привлечь, по вполне понятным причинам, и другая карточка: эта последняя была выставлена рядом с Нюточкиной - предприимчивый фотограф как нельзя лучше учел любопытство дыровцев к обоим "героям" случившегося происшествия. Во всяком случае, о Нюточке в городе говорили долгое время.
Дом, где помещался партийный комитет, принадлежал раньше Сыроколотовым.
Незадолго до революции Сидор Африканович, отец Нюточки, понеся крупные убытки в каком-то коммерческом деле, продал этот дом другому, приезжему купцу. Дом был прадеда, деда и отца - широкий, просторный, добротный, и раньше висели в комнатах фамильные сыроколотовские портреты в дубовых тяжелых рамах; дуб был в стульях, столах, во всей мебели - и, казалось, пудами его откладывалось время старой сыроколотовской жизни. Словно врастало все в дом, и - не сдвинуть.
Нюточка помнит: вот здесь, где теперь комната женотдела, - была ее спаленка. Икона в углу, а над самой кроватью - дубовый овал, чуть наклонивший пытливый образ бабки Анфисы, что снималась раньше в старомодном платье, в оттопыренных фижмах.
Не хотелось иметь в спаленке бабкин портрет - пожелала повесить над кроватью цветные английские открытки - и услышала в ответ от родителей:
- Не балуй, Анна. Не балуй. Ишь что задумала! Бабка твоя Анфиса восемьдесят один год прожила в довольствии, в счастьи. Да-да… Завещала изображение свое внучке оставить. Что сама имела на своем веку, того и ей желать хочу", - говорила…
Так и смотрела всегда на Нюточку с портрета бабушка в фижмах, а лицо у бабки Анфисы совиное, нос крючком пригнулся, и ввечеру всегда, когда сумеречные тени играют лицами, чудилось Нюточке, что нахохлилась бабушка в дубовой оправе, зло нахохлилась - гляди, прикрикнет с портрета.
Теперь отец взял в аренду небольшой флигелек, в нем низкие и - кажется так - легкие комнаты, и над кроватью Ню-точки висят для украшения комнаты две синие гравюры из легкой серии Salon de Paris. Они говорят о жадной молодости и о не менее жадной человеческой любви, они изображают то и другое, - и часто Нюточка подолгу смотрит на синюю матерчатую бумагу гравюры, вдруг расплывающуюся перед глазами в одно неясное волнующее пятно… Тогда можно уже уронить голову на подушку, зарыться в ней, лежать неподвижным разгоряченным пластом: так начинался всегда тихий, немой бред - мечты.
Вот:
"Все равно, кто… Любимый. На Кавказ уехать. В Ташкент!…"
И на службе: щелкает по клавишам, бегают тонкие пальцы по металлической лестничке букв, вяжет Нюточка Сыроколотова тесьму чужих мыслей, а в голове неотступно - свои: о жизни, о судьбе, о неузнанной любви.
Кто из девушек не думает так в пыльном городе Дыровске!…
Дома часто открывала шкатулку из крымских черепашек, брала оттуда узенькую записную книжку, служившую дневником, перечитывала все с первой страницы, делала очередную запись, долго просиживая над ее составлением. А на дне шкатулки лежал документ - давно известный, слегка уже пожелтевший. На нем была наклеена марка в восемьдесят копеек; ее кто-то перечеркнул косым тонким крестом - и всегда казалось Нюточке, что так перечеркнул кто-то и ее собственную жизнь.
И если нужны читателю некоторые дополнительные сведения к тем кратким, что даны до сих пор о Нюточке, - то их восполнит этот документ:
"Сим свидетельствуем, г. Дыровска, Церкви Покрова Пресвятыя Богородицы, что в Дыровске в метрической книге за 1897 год, части первой о родившихся женска пола под № 103, значится таю у Дыровского купца Сидора Африканова Сыроколотова и законной жены его Елизаветы Игнатьевой, обоих православного исповедания и первобрачных, родилась двенадцатого июня, а крещена двадцать первого июня 1897 года дочь Анна. При крещении восприемниками были: Харьковской губернии, Чугуевского уезда купец Алексей Иванов Стрельников и Курской губернии, Старо-Оскольского уезда купца Василия Прокопиева Сини-цына жена Мария Федорова".
Высчитывала: девяносто семь - девятьсот двадцать три - еще неделя, другая, и исполнится Нюточке двадцать шесть лет. И каждый раз, когда думала Нюточка о том, - становилось жаль себя самой, и, чтоб никто не видел, плакала у себя в комнате.
Вот и все, что может пока сообщить читателю о Нюточке бесстрастный повествователь. Ничего особенного в ней не было - ни красоты, ни талантов, ни возвышающих ее душевных качеств; она ничем не отличалась от очень многих здешних девушек и, как и город ее на географической карте, ничем не была отмечена до сих пор во внимании дыровских горожан.
Тем не менее именно ей суждено было стать "героиней" этой повести.
ГЛАВА ВТОРАЯ. В городе появилось новое лицо - Полтора-Героя
Когда строили железную дорогу, то и тогда обидели заштатный город Дыровск; не дойдя до него восемнадцати верст, дорога, неизвестно почему, сделала в этом месте тупой угол, словно повернувшись задом, и свернула к югу, налево, оставив дыровских горожан в бессильном недоумении. Еще больше усугубило эту обиду гордое и недосягаемое железнодорожное наначальство: там, где образовался на путейской карте тупой угол, выстроили станцию и окрестили ее именем соседнего села -"Пески".