Мы идем в заколдованный сад. Девочки встают в кружок, как феи из сказки, которые водят хоровод. Они держатся за руки и поют:
– Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.
Я стою в центре круга. На мне – девчоночье платье. Оно все в цветочках и в каких-то дурацких оборочках. Я себя чувствую странно. Как будто… как будто…
Как будто это не платье, а торт. Как будто на мне надет торт, с розочками из крема.
Вообще-то я мальчик, но теперь я как девочка. Другие девочки танцуют вокруг меня и поют:
– Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.
– Я никакая не Лилия Малявочка, – говорю. – Я Том Стволер.
Но девчонки меня не слушают. Они танцуют вокруг меня и поют:
– Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.
– Нет, – говорю. – Я не Лилия Малявочка.
– Маленькая лилия, как тебя зовут? Лилия Малявочка, так меня зовут.
– Нет. – Я вырываюсь из круга и бегу со всех ног. Я в жизни так хорошо не бегал, вот как сейчас. Мальчишки все хорошо бегают, потому что они умеют. А девочки так не умеют. Я все-таки мальчик и бегу как мальчишка. Быстро-быстро бегу, со всех ног.
Я мальчик, но я сейчас в платье. Я не могу идти в платье домой. Потому что все будут смеяться. И называть меня девочкой. И говорить, что я очень красивая, и лезть целоваться. И еще – задирать на мне платье и смотреть на мою пиписку. И мама будет ругаться. И надает мне по попе.
Поэтому я прячусь. В саду, в кустах. Прячусь в укрытии. Как солдат в армии, на войне. Только солдат из девчоночьей армии, потому что я в платье.
Хочу домой. Не хочу быть в саду. Не хочу прятаться. У меня жутко урчит в животе. Он голодный – живот. Ему хочется кушать. Он уже не урчит, а рычит. Как голодный и страшный зверь. Сейчас он меня скушает.
Есть два разных страха. Первый страх – это когда тебе страшно остаться в саду одному на всю ночь, когда будет темно. Второй страх – это когда тебе страшно идти домой, потому что там тебя будут ругать и, наверное, бить по попе. Страх, который когда тебе страшно остаться в саду, заставляет меня идти домой. Страх, который когда тебе страшно, что тебе надают по попе, заставляет меня идти медленно-медленно. Уже темнеет. И я, кажется, потерялся.
Зато никто меня не видит. Потому что темно. И давно пора спать. Но я не могу сейчас спать, потому что я даже не дома. И даже не знаю, где дом. И не знаю, куда идти. То есть я знаю, куда идти. Но в темноте все другое. Когда темно, все по-другому.
Все-таки я добираюсь до дома. Захожу через заднюю дверь. Включаю свет. Машу выключателю рукой и кричу: "Привет". Это он так включается, свет. Это специальный такой выключатель. Называется "хай-тек".
– Мам.
Где она? Ее нет. Ее нет на кухне, где она всегда моет посуду, и нет в гостиной, где она смотрит телик. Сейчас ее нет, и поэтому телик выключен. Я включаю его. Телик Терик. Только это не Терик, это совсем другой телик. Телик Терренс, который для взрослых. Он включается и говорит:
– Мы с вами взрослые люди, давайте поговорим об ответственности.
Я морщу нос. Мне не нравятся взрослые передачи.
– Меня зовут Телик Терренс, – говорит телик Терренс. – А вас?
Это он не со мной разговаривает. Я вообще даже не взрослый.
– Как вас зовут?
Я смотрю по сторонам. Никого нет.
– Как вас зовут?
– Том. – Я пожимаю плечами. – Только я еще маленький, я не взрослый.
– А почему ты еще не спишь? – Телик Терренс говорит: – Уже поздно, и детям давно пора спать.
– Я жду, – говорю. – Жду, когда мама скажет, что надо спать.
– А где твоя мама?
Я пожимаю плечами. Не знаю.
– А я знаю, где твоя мама. -Где?
– В постели.
– Ага, – говорю. – Тогда я пойду к маме. Чтобы она меня поцеловала и сказала "спокойной ночи".
Телик Терренс качает головой. Голова у него квадратная.
– Она в постели. Но не в своей, а в чужой.
– В какой чужой?
– Том, ведь ты знаешь этого дядю.
– Какого дядю?
– Который молочник.
Я киваю. Этого дядю я знаю.
– На самом деле он никакой не молочник. Они с твоей мамой так притворяются. Как будто он молочник. Ради смеха.
Я пожимаю плечами. Не понимаю, чего здесь такого смешного.
– Том, ты что-нибудь знаешь про секс?
Я качаю головой.
Телик Терренс молчит, ничего не говорит. Просто смотрит на меня. Смотрит мне прямо в глаза. Я тоже смотрю ему прямо в глаза. Они у него квадратные. Мы долго-долго так смотрим, а потом он говорит:
– Секс – это как целоваться, только еще хуже.
Я морщу нос. Хотя я не знаю про секс, он мне заранее не нравится.
– Когда он приходит сюда, этот дядя, они с твоей мамой занимаются сексом.
– Нет, – говорю. – Они ничем таким не занимаются. Мама вообще этим не занимается. А если когда-нибудь и занимается, то только с папой.
– А где твой папа, Том?
– На нефтяной вышке. В море.
– Нет, он не в море. – Телик Терренс говорит: – Он в тюрьме. За наркотики,
– Ну и ладно, и пусть, – говорю. – Все равно они с мамой вообще никогда не занимаются сексом. Секс – это противно.
– Они занимаются сексом. – Телик Терренс говорит: – Но не друг с другом. Твоя мама – она занимается сексом с молочником, который по-настоящему не молочник. А твой папа – он занимается сексом с большими и волосатыми дяденьками.
– Ага.
– Они его бьют и делают с ним всякие нехорошие вещи, пока он спит.
Я киваю. Я знаю про нехорошие вещи. Это пиво и девочки.
* * *
Я поднимаюсь наверх. Снимаю это дурацкое платье. Прячу его в корзину, где грязное белье. Ну, которое надо стирать. Запихиваю в самый низ, чтобы было не видно. Иду к себе в комнату. Надеваю пижаму. Сую голову в дырку, которая для головы, потом сую руки и ноги в специальные дырки, которые для рук и для ног. Потом иду в ванную. Достаю писуна. Из специальной дырочки посередине, чтобы, когда захочешь пописать, не снимать всю пижаму. Писаю, убираю писуна обратно.
– Мам.
Где она? Ее нет даже в спальне. Я все-все посмотрел, везде. Даже поднял одеяло. И посмотрел под кроватью. А вдруг она прячется?! Но под кроватью ее тоже нет. И за шторами – тоже.
И за шторами, и в шкафу. В шкафу нет вообще ничего. Раньше там были мамины платья. У нее много платьев, и все синего цвета. Только теперь их там нет.
Дядя Мусорщик
Мусорщик – это такой специальный дяденька, который ездит по улицам в большой машине и собирает весь мусор. Машина пахнет, как мусор. Потому что это специальная мусорная машина, и в нее собирают мусор, который люди выносят на улицу в больших пакетах. Мусор – это ненужные вещи, которые выбрасывают на помойку, чтобы они не воняли дома. Мусорщик собирает пакеты с вонючим мусором и везет на помойку в своей машине.
Я иду в гости к дяде. Он очень хороший. Его зовут дядя Мусорщик. Он потому что работает мусорщиком.
Я кричу в щелку почтового ящика. Ну, который на двери у дяди Мусорщика. Я кричу.
– Дядя Мусорщик. Это я, Том. Пришел в гости.
Я жду перед дверью. Которая в доме у дяди Мусорщика. Жду, когда мне откроют дверь.
Дверь открывается. Дядя Мусорщик говорит:
– Том, дружище. Заходи, заходи. – Он говорит, что это приятный сюрприз. К нему никто никогда не заходит в гости. Потому что он мусорщик. Никто не хочет ходить в гости к мусорщику. – Как жизнь, дружище? Все пучком? – У него очень маленький дом, у моего дяди, который мусорщик. Там всего одна комната и две двери. Одна дверь, которая с улицы, и вторая, которая задняя. Эта вторая, которая задняя, выходит в узенький переулок, который у дяди вместо туалета. Дядя Мусорщик закрывает переднюю дверь и говорит: – Садись, дружище.
Я сажусь на матрас, на котором спит дядя Мусорщик. Когда ему в ящик бросают письмо, оно падает прямо ему на голову. Если вы соберетесь ему написать, пишите в любой другой день, кроме пятницы, потому что пятничное письмо придет утром в субботу и упадет ему на голову и разбудит. А он очень не любит, если его разбудить утром в субботу. Он говорит, что ему надо выспаться.
– А я вот киношку смотрю. У меня теперь новый видак.
– Что у вас новое?
– Видеомагнитофон. На самом деле он старый. Антикварная вещь. Теперь таких больше не делают. А я вот разжился по случаю. Смотри сюда. – Дядя Мусорщик показывает мне какую-то штуку. Я таких раньше не видел. – Это видеокассета. Для записи фильмов. Теперь таких больше не делают. Видишь? В окошке? Две круглые штуки. – Да, там есть окошко. И в окошке – какие-то штуки. – Они называются катушки. На них намотана пленка. Она такая… ну, в общем, пленка. Похожа на липкую ленту, только не липкая. Потому что на ней нет клея.
– А что тогда на ней есть?
– Там записана киношка.
Я смотрю на видеокассету. Смотрю очень внимательно. Но никакого кино на ней нет. Дядя Мусорщик смеется.
– Так ничего не увидишь. Нужен специальный видеомагнитофон. Вот смотри. – Дядя Мусорщик пинает какую-то штуку, похожую на коробку, которая стоит на ковре рядом с теликом, который тоже стоит на ковре. – Это видеомагнитофон. Его кто-то выкинул, а я взял. Очень даже хороший видак, рабочий. Кассету надо вставлять сюда, в эту прорезь. – Дядя Мусорщик вставляет кассету в прорезь на видаке, как почтальон, когда он опускает в дядин почтовый ящик какое-нибудь письмо, которое потом падает дяде на голову. Видак как будто глотает кассету. Как будто он ее съел. На передней панельке зажигается лампочка.
А потом – все. Ничего не происходит.
– А что он делает, этот видеомагнитофон?
– Он показывает кино.