- Немедленно свяжите меня со штакором. Вызывайте представителя ВВС.
- Есть! Прошу, товарищ генерал! - Кравчук чуть посторонился перед узким выходом в траншею.- Рация рядом.
Грохот, доносившийся с переднего края, стал реже. Пулеметы били только на левом фланге. А еще левее, где между полотном железной дороги, ответвлявшейся к господскому двору Гроф, и проселком стояли в посадке последние машины девятого танкового полка, было совсем тихо.
Пройдя к стереотрубе, командир бригады развернул ее влево, пытаясь отыскать то место, где находилась сейчас "тридцатьчетверка" его сына. Но разглядеть ему так ничего и не удалось. Над полем, над еле заметной темной полосочкой придорожной посадки дрожал серебристо-серый морозный туман...
В семнадцать часов тридцать минут майор Талащенко доложил по радио, что па участке его батальона противник атаку прекратил. Некоторое время спустя об этом же доложили и командиры других мотострелковых батальонов, хотя исход боя был уже ясен и без того. На переднем крае как-то сразу и внезапно все стихло. Лишь изредка у самой земли рассекала медленно синеющие сумерки розовая трасса запоздалой пулеметной очереди да справа продолжали бить по отходящим немцам "катюши".
Дым и туман заволокли горизонт. В центре Каполнаш-Ниека что-то горело, и даже отсюда были хорошо видны багрово-черные колыхающиеся космы огня.
Гурьянов долго смотрел вперед, туда, где еще совсем недавно шел бой, потом обернулся к Мазникову и негромко, как-то странно звучащим голосом, торжественным и, казалось, сдавленным, сказал:
- Когда нас отведут я прикажут вам гвардии полковник, построить вашу бригаду и поклонюсь ей в ноги...
Минут через десять он уехал. Пока его бронетранспортер по развороченному глубокому снегу пробирался к шоссе, совсем стемнело. Навстречу машине косо летел редкий снежок, по полю гулял ветер, и генерал, подняв воротник бекеши, никак не мог согреться.
Дорога на Мартон-Вашар круто поднималась в гору. На подъем бронетранспортер пошел медленней, и Гурьянов, равнодушно глядевший перед собой, вдруг далеко впереди, на гребне высотки, через которую переваливало шоссе, увидел темный силуэт танка.
За первой машиной появилась вторая, потом третья, четвертая... Бронетранспортер, пропуская встречные "тридцатьчетверки", прижался к правой бровке шоссе и сбавил скорость. Теперь можно было хорошо разглядеть номера на башнях танков. Эти номера Гурьянову были не знакомы.
Танки шли навстречу до самого Мартон-Вашара. Новенькие, в белой маскировочной окраске. В ушах у Гурьянова все время стоял железный лязг их гусениц и рев моторов. Но сейчас это не раздражало, а, наоборот, радовало его.
Двадцать девятого января, трое суток спустя, в "Известиях Будапештского котла" появились весьма примечательные строки:
"Зачастую распространяемые вражескими агентами или радиостанциями на первый взгляд благоприятные, но все же неверные сообщения вызвали чрезмерно оптимистическую оценку положения.
Естественно, что, когда через некоторое время узнаешь истинное положение вещей, настроение впадает в противоположную крайность. Именно на этом и спекулирует враг. В нынешних обстоятельствах каждый должен удовлетворяться пока тем, что крупные силы, которые должны нас освободить, ведут ожесточенные бои как между озером Веленце и Будапештом, так и между Эстергомом и Будапештом. Прорыв этих сил извне задержан по тактическим соображениям..."
16
За маленьким столиком в тесной комнатке штаба батальона кое-как устроились полковник Дружинин, Талащенко и капитан Краснов. Замполит, прищурив глаза, весело поглядывал на вызванных в штаб солдат, сержантов и офицеров. Молчаливые и торжественные, аккуратно побритые, при всех орденах и медалях, они приходили сюда, как приходят на праздник, и теперь почтительно ждали его начала.
Наконец Дружинин медленно поднялся, обвел всех усталым спокойным взглядом.
- Дорогие мои друзья,- негромко начал он.- Я приехал к вам в батальон, чтобы вручить партийные документы вновь принятым в члены и кандидаты партии. Хорошее боевое пополнение получает сегодня наша партия, и мы, старые коммунисты, которым выпала честь вступить в ее ряды еще при жизни Владимира Ильича Ленина, рады такому пополнению, гордимся теми, кто становится сегодня с нами в один строй, на правый фланг великого советского народа, в авангард нашей армии.- Начальник политотдела неторопливо надел очки, взглянул на лежавший перед ним список.- Я должен был вручить партийные документы четырнадцати товарищам из вашего батальона. Но вручать приходится только шести. Остальные товарищи - пять человек пали в боях за Родину, трое выбыли в госпиталь. Но об этих людях, о ваших боевых друзьях, и я и вы со мной вместе можем твердо и уверенно сказать, что они делом, каждым своим поступком, пролитой кровью и отданными Родине жизнями заслужили гордое право называть себя коммунистами!..
Авдошин слушал и чувствовал, как глухо и часто бьется у него сердце. Все было сейчас как-то необъяснимо торжественно, полно величия и простоты.
- Вас шесть человек,- продолжал Дружинин.- Это не очень много. Формально не очень много. Но фактически, фактически вы, друзья мои, большая сила, вы - крепкая опора своих командиров и высокий пример для солдат. Вы - передовые воины, и любой ваш шаг должен быть образцом для всех.- Мгновение помолчав, начальник политотдела взял со стола маленькую красную книжечку и, раскрыв ее, прочитал фамилию.- Файзуллаев.
Лейтенант, сидевший впереди Авдошина, вскочил и щелкнул каблуками.
- Я гвардии лейтенант Файзуллаев!..
- Прошу, товарищ гвардии лейтенант.- Дружинин протянул ему книжечку.- Вот ваш партийный билет. Поздравляю вас!
- Спасибо, товарищ гвардии полковник! Доверие оправдаю!
- Вы командир огневого взвода?
- Командир первого огневого взвода истребительное-противотанковой артиллерийской батареи!
- И сколько на вашем личном счету вражеских танков?
- С шестого января батарея подбила семь танков, две самоходки и два бронетранспортера, товарищ гвардии полковник!
- Спасибо, лейтенант! Поздравляю вас с вступлением в партию! - повторил Дружинин.- И если в будущих боях ваш огневой взвод будет воевать так же, как в прошедших, значит, мы в вас не ошиблись. Счастья вам и боевых успехов!
Он крепко пожал руку покрасневшему от смущения и гордости лейтенанту и взял со стола другую красную книжечку...
Наконец очередь дошла до Авдошина, который изнывал от волнения и нетерпения.
- Авдошин, Иван Ермолаевич...
Помкомвзвода поднялся.
- Я гвардии сержант Авдошин!
- Вручаю вам кандидатскую карточку,- сказал начальник политотдела и улыбнулся.- Ну, вас-то я хорошо знаю, Вы наш ветеран! Разведчик! Человек отважный и опытный. Партия смело оказывает вам свое доверие, Иван Ермолаевич! И я надеюсь, что вы оправдаете его. Точно?
- Точно, товарищ гвардии полковник!
- Отлично! - продолжал Дружинин.- И я думаю, что пройдет срок, и вы заслужите право называться членом партии. Тогда я с радостью вручу вам партийный билет.
Чувствуя на лбу капли пота и почему-то виновато улыбаясь, Авдошин взял у начальника политотдела тоненькую книжечку кандидатской карточки, почтительно пожал его крепкую теплую руку и пошел на место.
Вручив последнюю кандидатскую карточку старшине минометной роты Шерстюку, полковник, взглянув на Талащенко и Краснова, сказал:
- Мы тут посоветовались с вашим командованием и приняли одно решение, против которого, я думаю, молодые коммунисты возражать не будут. Мы решили от имени командования написать письма вашим родителям, женам, детям, рассказать о ваших боевых делах, поздравить ваших родных и близких с большим, я сказал бы - с великим событием в вашей фронтовой жизни, со вступлением в партию. Не возражаете?
- Спасибо, товарищ гвардии полковник!
- Значит, решено. А теперь, товарищи, обедать. Говорят, у вас в батальоне повар первоклассный и даже орденом за свою работу награжден. Проверим его поварской талант?
- Проверим!
В роту Авдошин возвращался вместе с Добродеевым. Старшина, мурлыча что-то под нос, весело посматривал по сторонам, деловито отвечал па приветствия встречных солдат. А Авдошин молчал и все старался разобраться в томивших его чувствах. Изменилось ли что-нибудь в нем теперь? Кажется, нет. Единственное, что он осознавал ясно и определенно, - это желание все, что ни прикажут, делать так, чтобы никто - ни начальник политотдела, ни лейтенант Махоркин, ни старшина, шагавший сейчас рядом с ним, чтобы никто и никогда не сказал: "Авдошин-то, а! Подвел! Оскандалился! А мы ему доверяли, в партию приняли!.. "
День был солнечный и теплый. С крыш капало. Накатанный машинами снег на дороге посередине улицы потемнел. Возле длинного сарая, где стояли обозные лошади какой-то части, порхали и дрались воробьи...
- Весна, Ванюша, - сказал вдруг Добродеев. - Только февраль начался, а весной уже здорово пахнет!
- Точно! - согласился помкомвзвода. - Весна!
"Дома", во взводе, Авдошин тщательно вымыл руки, достал из вещмешка лист тетрадочной бумаги, припасенной для писем, и, прикусив нижнюю губу, аккуратненько обвернул свою кандидатскую карточку. Потом положил ее в левый нагрудный карман гимнастерки, вместе с красноармейской книжкой, и для верности под пуговкой заколол карман булавкой.