- Ну чего ты так смотришь? - пытаясь улыбнуться, спрашивал Казачков.
Аллочка присаживалась на край его койки, курносенькая и неизменно краснощекая, только со следами усталости в потускневших глазах.
- Поели бы, товарищ старший лейтенант,,, Ведь так и не поправитесь.
- А-а! - он опускал веки или, не мигая, смотрел в потолок.- Все равно без ног останусь.
...В этот день Казачков проснулся рано, только еще начинало светать. За окном палаты, наполовину заколоченном фанерой, серело снежное небо, и было слышно, как в стекла, словно сухой песок, бьется гонимая ветром крупка. Сосед Казачкова, высокий смуглый солдат с черными усами, к чему-то прислушивался. А около двери, бледный, но спокойный, стоял командир медсанбата Стрижанский.
- Товарищи,- тихо сказал он,- положение на нашем участке осложнилось. В двух километрах отсюда немецкие танки с десантом автоматчиков. Мы начали эвакуацию тяжелораненых... Но машин у нас мало. Половину пришлось выделить для подвоза боеприпасов. И я прошу, я не могу приказывать, я прошу тех из вас, кто может держать оружие...
- Где получать? - поднялся солдат с черными усами.
- Не торопитесь, Гелашвили,- взглянул на него командир медсанбата,- я все объясню. Итак, прошу: кто может держать оружие, тот должен прикрыть эвакуацию своих товарищей. Все свободные от погрузки врачи уже заняли оборону. Нам помогают полевой хлебозавод, клуб, почта, редакция - весь второй эшелон штаба. Оружие и гранаты...
- Товарищ гвардии подполковник! - крикнул Казачков.- Прикажите отнести меня... туда, в оборону! Пулемет дайте!
- У вас ранены обе ноги.
- Тем лучше! Страшно станет, убежать не смогу!
Стрижанский грустно улыбнулся.
- Ух ты! - качнул головой Гелашвили, топтавшийся на месте от нетерпения.- Как хорошо сказал, товарищ старший лейтенант! Очень хорошо сказал!
- Оружие и гранаты,- закончил командир медсанбата,- получать внизу, у помпохоза и старшины.
Первым выскочил из палаты Гелашвили, за ним еще несколько человек.
- Товарищ подполковник! - опять крикнул Казачков, видя, что Стрижанский уходит.- Прошу вас... Пулемет!
- Мы вас вывезем, Казачков,- обернулся у двери Стрижанский.
- А Гоциридзе?
- Полковника Гоциридзе мы уже эвакуировали.
По коридору бегали люди, внизу, под окнами, гудели машины, хлопали дверцы кабин. Но все это, постепенно нарастая, перекрывал тяжёлый, беспрерывный гул орудийной стрельбы, в котором уже отчетливо слышались близкие разрывы. Потом снаряды стали рваться ближе, донеслись автоматные и пулемётные очереди.
Закусив губу, Казачков ухватился обеими руками за спинку кровати, подтянулся повыше, чтобы сесть и глядеть в окно. И в тот же миг его оглушил внезапный, громыхнувший где-то вверху, над самой головой, удар. Что-то заскрежетало, зазвенели и посыпались на пол стекла. Закрыв глаза и весь сжавшись, он почувствовал, как в палату хлынула волна морозного воздуха. Запахло кирпичной пылью, гарью и снегом. На улице кто-то кричал, зашумела и, отчаянно сигналя, ушла машина.
Второй снаряд попал в крышу здания и, наискось пробив потолок и стену, разорвался в коридоре. Над койкой Казачкова повисли потолочные балки. В палате заклубился черный сладковатый дым.
"Ну, еще один - и крышка тебе, дорогой Костенька! Только б поскорей и сразу!.. Поскорей и сразу! Э-э, нет! Нет, так по пойдет!.."
Взвыв от боли в распухших, туго перебинтованных ногах, Казачков перевернулся на бок, потом лег на живот и стал осторожно сползать с кровати головой вперед, опираясь на руки. Он закричал, когда с края койки сорвалась и ударилась о выщербленный паркет левая нога. В глазах потемнело. Но он сумел перебороть себя и начал потихоньку подтягивать к краю кровати правую ногу.
Врываясь в разбитое окно, морозный ветер кружил по комнате, полной дыма, крупные серые хлопья снега. На чердаке что-то горело, снаружи рвались снаряды, и теперь Казачков мог уже точно сказать, что бьют "тигры".
- Костя! Костя!
В палату влетела Аллочка. В расстегнутой шинели, без ушанки. Её пушистые рыженькие волосы были растрепаны, лицо испачкано пылью и копотью, губы нервно дрожали: Кости, миленький!.. Скорей, Костя!
- Лапочка -эскулапочка!..
Не слушая, что он говорит, Аллочка подхватила его под мышки, поволокла по полу. Ноги резанула невыносимая боль, и Казачков не сдержался, застонал.
- Ну, потерпи, миленький, потерпи... Скоро... Сейчас... Вынесу я тебя! - задыхаясь, прошептала она над самым его ухом.- Господи! Хоть бы кто-нибудь... Хоть бы кто-нибудь!..
В коридоре, густо дымя, горела стена. От боли и дыма Казачков на минуту потерял сознание и очнулся уже на краю лестницы. Где-то совсем близко длинными очередями бил станковый пулемет. Потом ударила пушка "тигра".
- Костя! - Аллочка беспомощно оглянулась.- Костя, я тебя под коленки возьму... А ты руками... По ступенькам-то, руками... Чтоб больно не было. Понимаешь?
Он понял ее, выгнул спину, уперся обеими ладонями в ступеньку. Обхватив его ноги выше колен, Аллочка сделала шаг вниз. Он переставил руки на следующую ступеньку.." Так они спустились на первый этаж, к выходу, и когда здесь, на свету, Аллочка взглянула в лицо Казачкова, оно было белым-белым, а из прокушенной нижней губы сочилась на подбородок кровь.
Один из пробегавших мимо санитаров помог ей оттащить Казачкова от горящего здания под деревья, в неглубокий окоп, в котором обычно стояли медсанбатовские машины.
- Посиди тут... Тут тихо, холодно только.- Аллочка сбросила с себя обгоревшую шинельку и укрыла ею плечи Казачкова, на котором были только белье и синий байковый халат.- А себе я сейчас что-нибудь достану.- Она присела около него, погладила по голове.- Найду какую-нибудь шинельку. Или полушубок...
- Аллочка! - прошептал Казачков, ловя ее руку. - Век не забуду! Какая ты...
Сразу как-то сникнув, Аллочка не выдернула руки и, казалось, даже не пошевелилась.
- Полюбила ведь я тебя, глупая!.. На горе на свое!..
Казачкову стало жарко. Он рванулся к ней, сжал ладонями ее голову и, ничего не видя, кроме ее грустных синих глаз, стал смотреть ей в лицо, кругленькое, курносое, все в саже и бурой пыли, с тоненькими светлыми дорожками на щеках, по которым одна за другой быстро-быстро катились слезы.
- Пусти, Костя...
- Дай я поцелую тебя... Лапочка!
- Эскулапочка! - улыбнулась Аллочка и, прижавшись на миг губами к пересохшим горячим губам Казачкова, вскочила.
- Куда ты? - крикнул он ей вдогонку.
- Никулин там, лейтенант... Я сейчас... Он легонький.
Казачков закрыл глаза и, дрожа всем телом, привалился к земляной стене окопа. "Ушла... Зачем? Там же все горит..."
Опять очень близко громыхнул снаряд. В том место стены, где было окно палаты, заволакивая черную, жутко зияющую дыру, клубился дым, подсвеченный изнутри красным.
Казачков заметался по окопу, застонал, попробовал ползти, кричал, загребая руками смешанный с землей снег, сумел доползти к самому краю и тут потерял сознание.
Он очнулся, когда его укладывали на носилки два пожилых солдата. Кругом было тихо. Здание медсанбата догорало.
Отвернувшись, чтобы не видеть огня и дыма, и уже ни на что не надеясь, Казачков чужим, равнодушным голосом спросил:
- Аллочка... где?
- Какая такая Аллочка? Решетова, что ль?
- Не знаю... Фамилии я не знаю. Маленькая такая, рыженькая.
- Ну да, Решетова, - сказал солдат, шедший позади. - Нету ее больше, браток. Четверых вынесла, за пятым пошла, а тут снаряд... Ничего не нашли.
15
Атаки противника продолжались весь день, и наиболее тяжело опять было мех бригаде гвардии полковника Мазникова, оборонявшей Каполнаш-Ниек - ключ к магистральному шоссе от озера Веленце на Будапешт. Гурьянов перебросил сюда весь свой противотанковый резерв, получил поддержку полка штурмовой авиации и, чтобы как-то отвлечь противника, даже бросил в контратаку на левом фланге полк самоходчиков.
Часа в три дня, когда генерал вместе с командиром бригады стоял на его наблюдательном пункте, создалось впечатление, что противник выдохся. Его танки и пехота оттянулись на исходные рубежи, но артиллерийский и минометный обстрел переднего края усилился. По всему Каполнаш-Ниек затянутому дымом пожаров, бушевал огонь. Снаряды рвались на ведущих в тыл дорогах, стали нащупывать расположение батарей, долетали сюда, в район наблюдательного пункта.
- Вы были в батальонах, Иван Трофимыч? - медленно поворачивая стереотрубу, спросил командир корпуса.
- На рассвете прошел всю оборону, товарищ генерал.
- Она интересует меня в инженерном отношении. Такой огонь...
- Ночью батальоны окапывались. Потери могут быть только от прямых попаданий...
"Еще семь, восемь, наконец, десять часов, не больше. Но им нужно продержаться. Обязательно продержаться! "
Из соседнего излома траншеи, где стояла радиостанция и телефоны, слышались монотонные голоса связистов, и генерал, вновь наклонившийся к стереотрубе, не заметил, как появился в окопе Кравчук. В упор глядя на командира бригады, начальник штаба негромко сказал:
- На участке Талащенко появились танки.
- Где танки? - обернулся Гурьянов,
- На участке первого батальона, товарищ генерал. Юго-западная окраина Каполнаш-Ниека...
- И сколько?
- Командир батальона докладывает - четырнадцать!
- А пехота?
- На бронетранспортерах.
- Направление движения?
- Со стороны Киш-Веленце.
- Артдивизиону поставить НЗО!-быстро сказал Мазников.
Гурьянов выпрямился: