- Ты разведчик, Костя. Кроме того, знание истории, владение немецким почти с рождения - все это твои плюсы. А опыт работы среди врагов в ближнем тылу? Знаю: тебе уже приходилось надевать форму вражеского офицера…
Генералу было известно, что Калина находился с оперативно - чекистской группой в тылу немецко - фашистских войск, где проводил разведывательно - подрывную деятельность против врага, пока немецкая контрразведка не напала на его след и не начала преследовать группу. Выход был один - перейти линию фронта.
Во время боя, который завязали советские войска, обеспечивая переход группы, Калина был ранен. Но все это уже позади, и сейчас генерал готовил Калину для выполнения нового задания.
- Кстати, - заметил генерал, - Шеер, по сути, тоже гражданский человек, военную форму надел лишь два месяца тому назад. Звание гауптмана - чисто символическое, согласно его положению. Оно имеет исключительно вспомогательную функцию - дать возможность свободно и на равных чувствовать себя среди военных. Поэтому оно не очень высокое, но и не маленькое. Можно сказать - рассчитанное. Понял? Шееру необязательно знание воинско - академических тонкостей, его, скажем, гражданская манера поведения - оправданна, поэтому о каких‑то там особых требованиях к нему согласно уставу не может быть и речи. Другое дело - профессиональные знания, научные. А они‑то у тебя есть.
- И все же необходима подготовка.
- Безусловно. И она будет. Теперь перейдем конкретно к делу. На Шеера партизаны напали случайно трое суток тому назад - охотились на штабистов. В ту же ночь удалось перебросить его к нам. Сегодня утром он уже заговорил.
- Быстро, - скептически прищурился Калина. - И что же, правду говорит?
- Что можно, немедленно сверяем. Складывается впечатление, что говорит правду.
- Всю правду? - недоверчиво переспросил Калина.
- Кажется, не скрывает ничего. Но ты сам с завтрашнего дня будешь с ним беседовать. Тогда и убедишься.
- Допустим - говорит правду. Только правду, и ничего, кроме правды. Но как вам это удалось за такой короткий срок? Все‑таки он птица не простого полета.
- А, вон ты о чем! - рассмеялся генерал. - Это все психологические эксперименты твоего сегодняшнего опекуна - майора Тамбулиди. Он этого Шеера два дня возил на массовые митинги в Орджоникидзе и Грозный, Малгобек и Беслан, довез даже до Кизляра. Шеер - типичный продукт интеллектуальной фашистской муштры, но, к счастью, оказался человеком объективным, мыслящим, с головой на плечах. Он осознал, что война для него закончилась раз и навсегда, а конец "тысячелетнего рейха" - дело "исторически минимального времени". Это его слова. Больше всего его поразила упрямая осада военкоматов подростками, которым еще не пришел срок идти в армию… Одним словом, он начал разговаривать!
- С каким заданием он ехал?
- Вот это и является главным! Для нашего дела, разумеется… У него далеко идущие замыслы - написать историко - документальную книгу, нечто наподобие своеобразной летописи о молниеносном завоевании Кавказа - ворот в колониальную Азию с Индией включительно. И поэтому ему разрешено бывать во всех частях, обращаться за помощью и информацией ко всем штабам, службам и ведомствам. Работа подвижная, никакими маршрутными инструкциями не ограничена, инициативная, на первый взгляд бесконтрольная. Ясно?
- Здорово! - загорелся Костя, поняв, какой редкостный случай выпал на руки чекистов.
- Но и тут, к сожалению, не все гладко, - вел дальше Роговцев, - Шееру нужен рабочий, базовый пункт, и он ехал в заранее избранный городок. Возникает вопрос: а почему не в Пятигорск, где ныне размещается штаб Клейста? А потому, что, надеясь на определенные выгоды и максимальное содействие, он ехал к приятелю своего отца, штурмбанфюреру СС Хейнишу, который именно в этом районе возглавляет службу безопасности.
- Но ведь тогда!..
- Нет, Шеер - сын уверяет, что его отец был дружен с Хейнишем по службе, и даже когда‑то в чем‑то неплохо посодействовал теперешнему штурмбанфюреру. По его словам, Хейниш никогда не появлялся в их семейном РУУ> мать Шеера не разделяла идеологии фашизма.
- Интересно… А отец?
- Погиб в первый же день войны под Брестом. Таким образом, выходит, что Хейниш никогда не видел Шеера - сына. Однако мы еще проверим это на всякий случай…
- А если Хейниш имеет семейное фото?
- Вот тут должно сыграть ваше сходство. Однако мы заговорились, а программа твоей подготовки уже на сегодня очень уплотнена. Мало времени! Ведь Шеер не может путешествовать неопределенно долго. Так что придется тебе много поработать, и на воздухе бывать, чтоб не быть таким бледным, и двигаться, чтобы мускулы окрепли.
Генерал Роговцев поднял телефонную трубку:
- Майора Тамбулиди прошу ко мне!
Потом подошел к шкафу и раскрыл его. Там рядышком висели два мундира немецкого гауптмана. Один - настоящий, с плеч Шеера, другой - новенький, скопированный. - Ну‑ка примерь, поглядим - подойдет ли на твои плечи? Какой выберешь?
- Наверное, лучше надеть старый, а новый взять про запас.
- Верно. Так и задумано. Одевайся!
Едва Калина - Хартлинг застегнул последнюю пуговицу на немецком мундире, как в кабинет вошел майор Тамбулиди.
- Товарищ генерал - майор…
- Как, производит впечатление? - остановил его Роговцев.
- Вылитый гауптман Шеер! - убежденно воскликнул майор.
- Хорошо. Пусть капитан как можно больше ходит в этом мундире. Надо привыкнуть к нему - физически и психологически. Создайте ему, майор, необходимые условия, без лишних глаз, а то ведь сами знаете…
- Будет выполнено, товарищ генерал - майор!
- А сейчас, - Роговцев взглянул на часы, - согласно распорядку вам пора смотреть кино.
- Есть смотреть кино. '
Кинозал управления был невелик - мест на сорок - пятьдесят. Но даже в таком "комнатном" кино сидеть только вдвоем было непривычно, и окружающая пустота сначала отвлекала. Но понемногу капитан Калина обвыкся и с максимальным вниманием стал следить за событиями на экране. Понимал: это не развлечение и не причуда, а специальный подбор знаний, зримый, наглядный, фиксированный материал, каким ему вскоре придется оперировать. Знание Германии помогало Калине видеть и то, что не попало на экран, схватывать детали и нюансы, незаметные для человека несведущего, снова, как когда‑то, во время стажировки чутко улавливать ритмы регламентированного нацизма, какого‑то ужасающе - театрального бытия целой нации, где с трибун с циклопической свастикой истерически орали в полный голос фюреры и лейтеры, а все остальные, словно по команде, выбрасывали вперед руки.
Кинохроника фашистского разбоя в сжатой в двухчасовой сеанс подборке поражала однообразностью решений и художественных средств. Всюду был накатанный стандарт. Массивный орел в железных латах, держащий в когтях свастику. Разбитый пограничный шлагбаум. Танки вермахта и бомбы люфтваффе. Гибнущие во взрывах города и села. В очередной захваченной столице фанфарный "Хорст Вессель лид" под непременный военный аккомпанемент - ударный грохот вермахтовских сапог. Хвастливое пение убийц.
С дороги прочь! Шагают легионы!..
С дороги прочь! Шагает штурмовик!..
И финал - ораторская истерия Адольфа на берлинском стадионе, где на черном фоне пылающим змеем извивается свастика из тысячи поднятых факелов.
Подкованные сапоги грохочут по мостовым Праги. Колоссаль!
Норвегия и Дания. "Шагают легионы". Гут! Гитлер пританцовывает в Компьенском лесу, подписывая акт капитуляции. Зер гут! Превосходно.
Немецкие танки утюжат Югославию и Грецию. Колоссаль!
В Германию из захваченных и ограбленных стран идут нескончаемые эшелоны с хлебом, мясом, маслом, сыром, курами, утками, коровами, свиньями. Грабители, убийцы, насильники, очумевшие от безнаказанного континентального разбоя, радостно вопят: "Зиг хайль!"
Миски с дармовой жратвой, ложки жадно выскребывают до дна…
22 июня 1941 года. В микрофон берлинского радио среди ночи зловеще сообщает Геббельс:
- Фюрер вручил судьбу Германии в руки немецкого солдата!
"Выравнивание" линии фронта под Москвой под "натиском генерала Зимы".
Фурхтбар! Шреклих! Энтзецлих!..
Страшно! Ужасно! Жутко!..
В тот день Константин Калина забыл свою палку в приемной генерала Роговцева. А вскоре выписался из госпиталя.
Глава четвертая.
ОСОБАЯ ПРИМЕТА МАТА ХАРИ
Из штаба 1–й танковой армии фон Клейста штурмбанфюрер Хейниш вернулся с кислым настроением. Августовское солнце жгло сухую, пыльную землю, а в глазах у него словно бы застыло по колючей ледышке. В теле - он явно ощущал - словно физически отстаивалась холодная ярость. Ведь прошлое совещание в верхушке СД превратило его в какой‑то захудалый морозильник, работающий вхолостую, без какой‑либо пользы для рейха. Если кто‑то в штабе, оценивая его деятельность, придет к такому же выводу, это будет небезопасно. Он ехал по гладкой, словно ладонь, степи с видом на ломаную, зубчатую стену вершин Кавказского горного хребта, закрывавшего горизонт. А на протяжении всего пути Хейниша одолевали беспокойные мысли.