- Ну это мы выясним, - сказал Стоколос и подмигнул Оленеву: - На всякий случай…
- Командир вас отпустит, - милостиво пообещал старшина. - Идите, а то сердце Оленева не выдержит.
Разрешение отлучиться на три часа было получено. Заодно Стоколосу и Оленеву поручили разведать оперативную обстановку. Немцев в селе не было, и поэтому хату Нади Калины нашли быстро. К хате Стоколос и Оленев подходили не с таким боевым задором, с каким писали девушке письма.
Стоколос постучал в окно.
- Кто там? - раздался девичий голос.
- Свои. Мы служили с твоим братом Терентием. Ну… и письма Ваня Оленев писал, - начал разговор Стоколос.
- Подождите!
Через минуту скрипнул засов, и на крылечке появилась девушка.
- Неужели от Терентия? А как вы попали сюда? И Терентий с вами? Заходите в хату.
В хате горела керосиновая лампа.
- Нет. Терентий остался у Днестра, прикрывал переправу, - ответил Андрей, входя в горницу.
- Вот как, - грустно сказала девушка. - А может?.. - Она суеверно не договорила.
- Будем надеяться на лучшее, - сказал Андрей.
Разговор несмело прервал Иван:
- А я и есть тот самый Оленев.
- Вроде не таким я представляла вас по фотографии, - призналась Надя, приглядываясь к нему.
- Вот именно… - не зная, что ответить, пробормотал Оленев.
- Да как вы тут оказались?
- Долго рассказывать. На границе были, потом прорывались к Киеву. Сейчас партизаним.
- Партизаните? - удивилась Надя и снова взглянула на Оленева. - Вроде вы и не вы. А может быть, с Ваней несчастье? И вы… не хотите сказать? - Она пристально посмотрела на Андрея и вдруг смущенно покраснела.
Андрей шагнул вперед. "Значит, решил взять разговор на себя", - подумал Иван.
- Не обижайся, Надя, - начал Андрей. - Иван Оленев рядом с тобой. А фото тебе прислали мое. Случайно. Так что Оленев не я, а он.
- Как это случайно?
- Все это наш старшина… Мою фотокарточку подменил на фото Андрея.
Надя засмеялась, и ребятам стало легче. Как выпутаться из этой истории, еще минуту назад никто не представлял.
- Не сердись на меня, - посмелел Иван. - Вся эта история с фотографией ничего для меня не меняет в отношениях с тобой.
- Я не удивлюсь, если узнаю, что и письма писал старшина…
Парни поежились.
Какой только не представлялась эта встреча Оленеву! И радостной, с улыбками. И грустной, со слезами. Какой бы ни была, но он надеялся на полное сердечное понимание. И вот они встретились. Глаза Нади светятся, но не согревают его душу. Что-то сдерживает ее.
Надя принесла им молока и хлеба.
- Ты не сердишься? - снова спросил Оленев.
- За что? Мы с девчатами тоже иногда шутили над парнями. Без этого было бы скучно жить, - добавила она голосом, который прозвучал печальной нотой. - Сейчас не до шуток. Война. Немцы отвезли на станцию почти триста крестьян и триста пленных красноармейцев.
Парни молча пили молоко. Надя смотрела на них с той бабьей жалостью, которая во время войны появляется у женщин к солдатам.
Не про такую встречу мечтала она, посылая свои письма на заставу. Разве мог бы кто подумать этой весной про такое отступление оттуда, с юга, до берегов Десны? Закрыла лицо руками, всхлипнула:
- Как же теперь нам жить?
- Ты верь в нас, в нашу Красную Армию, - тихо сказал Андрей. - Ну, нам пора, Надя. Не сердись на нас.
Оленев вскочил и несмело положил руку на плечо девушке.
- И все-таки хорошо, что мы встретились. Правда, Надя?
- Правда.
Иван преобразился. Все-таки хорошо, что они навестили Надю.
В звездном небе гудели самолеты. Небо вспыхивало то на севере, то на востоке. Немцы пускали ракеты и в их свете выискивали отряды пробивающихся из окружения красноармейцев.
Тревожная сентябрьская ночь…
- Пусть будет легкой ваша дорога. Я буду ждать. Возвращайтесь скорее!
Надя долго смотрела в темноту, взволнованная и встревоженная.
Отряд "Смерть фашизму!" той же ночью вышел по направлению к станции. Шли лесом и грунтовыми дорогами, через поля, луга, мимо сел, в которых гнездились фашистские подразделения.
Колотуха взял у Галины винтовку, ранец и шел, обвешанный оружием и мешками, как парашютист, приземлившийся в тылу. Он подбадривал девушку:
- Ты думай о чем-нибудь веселом, и тогда будет легче.
Мысли Ивана роились вокруг встречи с Надей. Стоколос имел привычку, когда было тяжело, думать о чем-нибудь хорошем, что было в прошлом, вспоминать друзей. Вот ведь предложили они, друзья-одноклассники - Павло Оберемок, Гнат Тернистый и он, Андрей Стоколос, - встретиться всем классом через пять лет, в июне 1945 года, и все поддержали их идею. Ныне же только сентябрь 1941 года. Сколько же еще надо пройти, пережить. Ему хотелось, чтобы Павло и Гнат почаще думали о нем. Верилось, что оба живы. На Ленинградском фронте у Павла тяжело. Очень тяжело. Немцы вышли к Ладожскому озеру. А Гнат, наверное, не закончит танковое училище. Доучится на фронте. Конечно, доучится… Гната тянуло к машинам, моторам, как магнитом. А ведь Гнат в Саратовском училище, там, где и Майборский. Да какое это имеет значение?
Изможденные партизаны падали с ног. Движение замедлилось. Прозвучала команда: "Десять минут отдыха!"
Колотуха, зная, что надо подбодрить людей, попросил Оленева рассказать какой-нибудь веселый случай. Но Матвей Кот, видя, что Оленева надо тащить сейчас за язык, вызвался сам посмешить бойцов.
- Вот послушайте, ребята, какая забавная история приключилась, когда я служил еще в царской армии. Ждали генерала. Суета, ругань, мордобой - что и говорить! Фельдфебель выстроил солдат: "Я сейчас вас научу, как надо отвечать господину генералу. Так вот… Перво-наперво спросит вас генерал, откуда вы родом. Гаркните: "Из Черниговской губернии, ваше превосходительство!" Сам фельдфебель был оттуда и не хотел, чтобы его воинство отвечало вразнобой. "Потом его превосходительство спросит, сколько рот в полку, рявкайте: "Восемнадцать строевых и одна нестроевая, ваше превосходительство!" - "Рявкнем!" - пообещали солдаты. "Ну а когда спросит, кто из нас лучше - его превосходительство генерал или я, фельдфебель, - отвечайте: "Оба хороши!" - "Понятно!" - говорят солдаты - и на перекур. Приехал генерал. Выстроились, как шомпола проглотили. И первыми словами его превосходительства были: "Здравия желаю!" А солдаты науку фельдфебеля хорошо усвоили и отвечают: "Из Черниговской губернии, ваше превосходительство!" Генерал захлопал глазами и спрашивает: "А сколько у царя-батюшки, нашего императора всероссийского, дочек?" - "Восемнадцать строевых и одна нестроевая, ваше превосходительство!" Генерал совсем рассвирепел и смотрит на фельдфебеля. А тот доволен. Ответ дружный. Клепок-то у него не хватало. Генерал рассердился, да как шумнет: "Ничего не понимаю! Или я дурак, или ваш фельдфебель олух?" А солдаты в ответ: "Оба хороши!.."
Посмеялись. Отвели душу и снова в поход.
Теперь все знали: на рассвете надо атаковать станцию - освободить пленных.
Атака на рассвете была стремительной. Гарнизон и охрана около склада, где сидели заложники, сопротивлялись недолго и бежали. Освобожденные не скрывали слез, бросались к бойцам обниматься.
- Сюда! - кто-то радостно закричал. - В вагоне винтовки. Сюда!
На перроне сразу забурлило. Пленные тут же становились военными. Стремительной и грозной лавиной красноармейцы, матросы, а с ними и партизаны двинулись со станции, преследуя врага. Нечасто летом и осенью сорок первого года этим людям приходилось видеть, как бегут враги. Это придавало им силы. Но ситуация быстро изменилась.
Когда совсем рассвело, на машинах и мотоциклах прибыло подкрепление. Теперь атаковали фашисты, а партизаны оборонялись. Не успели окопаться, ударили по ним минометы, орудия. Вслед за взрывами пошли каратели. Их отбили. И снова огневой смерч. Для Оленева он был губительным. Осколок отсек ему руку выше локтя. Галина склонилась над ним и наложила на культю жгут.
Стоколос и Колотуха подползли к другу.
- Воды ему! - прошептала Галина.
Кто-то подал баклажку. Оленев сделал несколько жадных глотков.
- Рука, - прошептал он, пробуя поднять то, чего уже не было. Дернулось плечо, и он, желая что-то еще сказать, потерял сознание.
Андрей взглянул на обрубок руки, который бинтовала Галя, и подумал, как солидно Оленев всегда пожимал ему руку. А как в первые минуты войны крепко держал снайперскую винтовку, когда с чужого берега Прута лезли фашисты. Нет у Оленева правой руки. А вокруг горела солома и даже стерня. От удушья люди кашляли. Хотелось бежать куда-то на чистый воздух, но никто не отступал. Командир отряда был убит. Стоколос взялся командовать отходом:
- Забрать раненых!
Его поддержал Колотуха, громко крикнув:
- Надеть противогазы! - И тихо добавил: - У кого есть.
- Это ты правильно! - бросил Андрей старшине.
- А как же! Наш боец со смекалкой воюет и палкой. Полтора десятка обожженных огнем бойцов с ранеными на руках выходили через огонь и взрывы.
- Дойти бы до леса, те места я знаю, - сказал Матвей Кот. - Лишь бы дойти.
Он закашлялся, протирая глаза. Андрей напрягал все силы, поддерживая одной рукой носилки с Оленевым, а другой обхватив изможденного дядьку Матвея. Дышать было нечем. Андрей хрипел:
- Вперед! Вперед, ребята!
Нестерпимо хотелось пить. Хоть бы глоток воды. Но воды не было. Кругом вихрями вспыхивал огонь. Андрей остановился, прижал руку к карману гимнастерки, нащупал каштаны. Почти в беспамятстве увидел перед глазами Лесю, тонкую, хрупкую, с заплаканными глазами, и выдохнул:
- Я приду к тебе! Слышишь?