- Глубже всего они вклинились на Московском направлении, - сказал тот же пассажир. - А вот на севере наши удерживают Великие Луки, на юге - Киев. То-то Гитлер и боится, чтобы наши не ударили с Великих Лук и из Киева одновременно и не сошлись на Московско-Минском шоссе. Тогда вся группа "Центр" окажется в мешке. Тогда, Адольф, пой "Последний нынешний денечек…". Но немецкие генералы воюют с оглядкой. Киев для них - нож в печенку! Считай, тогда войне конец в пользу Красной Армии.
Разговоры стихли. Замолк и пассажир, который доказательно обосновывал свои мысли насчет окружения немецкой группы "Центр". Лишь Опенкин сказал своим:
- Правильно мыслит!
- Вот-вот. Благодарю за комплимент, - услышал слова Опенкина тот мужчина. - К сожалению, так мыслят и немецкие генералы и потому со всех сил рвутся к Кременчугу. Проклятый фашист еще может сунуться с юга на Киев и с северо-востока.
- Да угомонитесь вы, стратеги! Дайте хоть немного заснуть! - вмешался рассерженный голос.
Довольно много людей уже сошло на станциях. Наверно, столько же и появилось в вагоне. На верхних полках спали. На нижних клевали носом. Леся дремала, сидя возле окна.
Ночь медленно таяла в восходящем зареве, куда направлялся эшелон. Скоро совсем рассвело. За окнами простиралась равнина. На горизонте оазисами возникали села, тонувшие в садах.
Вскоре проехали и Люботин. Уже близко индустриальный гигант Харьков. Над городом сизая дымка, сквозь которую виднеются заводские корпуса, трубы. Рубен и Опенкин прислонились к окну. Оба прежде не были в Харькове.
В областном Управлении Наркомата внутренних дел, куда утром явились пограничники Рубен, Опенкин и Леся, служащие были уже на работе.
- Мы с границы. К кому обратиться? - спросил Опенкин у дежурного.
- С границы? К инженер-полковнику Веденскому. Третий этаж.
Илья Гаврилович Веденский, к которому шли пограничники, лишь несколько дней назад прибыл с Западного направления по вызову полковника Шаблия. Он - известный специалист-минер. Впервые Шаблий встретился с инженером Веденским в Славуте, куда тот прибыл из Генерального штаба по делам строительства укреплений. Еще тогда, в 1935 году, Веденский много рассказывал Шаблию о минах, их эффективности в борьбе с пехотой и эшелонами противника, в бою с танками.
Рассказывал он увлеченно, как любят рассказывать специалисты про свое любимое дело. Это у него научился Рябчиков, который тогда служил вблизи Славуты, мастерить и изготовлять мины. В тридцать седьмом Илья Веденский добровольцем поехал в Испанию, а возвратившись оттуда, попросился на финскую. Там был ранен.
Веденский подружился с Шаблием, считал его единомышленником в вопросах охраны границы и партизанской борьбы.
Перед пограничниками стоял крепкий чернявый человек с высоким лбом, изрезанным глубокими морщинами, с доброжелательной улыбкой. На гимнастерке два ордена боевого Красного Знамени.
- Товарищ полковник! Пограничники… - начал докладывать Опенкин, но Веденский остановил его:
- Садитесь. Отдыхайте. Вижу, что одному срочно надо в санчасть. Да и вы, девушка, - обратился Веденский к Лесе, - или очень утомились, или больны.
- Точно! - ответил за всех Опенкин. - Леся Тулина, дочь начальника заставы. Заболела в дороге. А это Артур Рубен - участник первого боя на границе.
- Леся Тулина? - переспросил Веденский. Он вспомнил, что Семен Шаблий говорил про заставу, где служил его названый сын Андрей Стоколос. Знал Веденский и про смерть капитана Тулина. Но не стал говорить об этом. Внимание обратил на высокого белокурого Артура Рубена.
- Вы из Прибалтики?
- Латыш я.
- Я воевал с вашими добровольцами в Испании. Нашим командиром был Берзинь.
- А я не успел. С корабля сняли жандармы, - с сожалением сказал Артур. - А хотелось в интернациональную бригаду.
- Ну и считайте себя бойцом интернациональной бригады, - сказал Веденский. - Вот нас четверо, и уже интернационал.
- Товарищ полковник, - обратился Опенкин, - направляясь сюда, мы думали о нашем будущем. Решили идти в партизаны.
- В своем желании вы не одиноки. Обком партии получил уже несколько тысяч заявлений от заводских рабочих, железнодорожников, учителей. Больше всего, конечно, от комсомольцев. Нам нужны командиры и комиссары. Такая мысль и у Семена Кондратьевича Шаблия: назначать командирами и комиссарами пограничников, армейцев. Пойдете?
- А я куда? - с тревогой спросила Леся. - Я от своих ни на шаг.
- Можно только приветствовать это желание. Вы, Леся, будете учиться на радиста. А пока что Артур Рубен пойдет в санчасть, Опенкин познакомится с программой обучения, а вас, Леся, уже ждет возле крыльца машина.
- Куда ехать? - удивилась девушка.
- К своим старым знакомым. Будете жить у Полины Ивановны Шаблий.
3
Андрей Стоколос, Иван Оленев и Максим Колотуха так и не дождались Рябчикова и Мукагова из разведки. Разыскивали своих товарищей и сами чуть не попали в лапы карателей. Местные люди сообщили, что двух красноармейцев, один из которых кавказец, захватили и отправили в "Уманскую яму".
В жизни как на долгой ниве… Но Стоколосу, Оленеву и Колотухе не верилось, что всегда находчивый Рябчиков мог попасть в плен. Это противоречило его натуре, характеру. Но это и подтверждало, что на войне все может случиться. Нет еще опыта.
После трехдневных поисков и ожиданий они пошли на север, в направлении Киева. Через несколько дней они наткнулись на полосу обороны советских войск на южных подступах к столице.
Командир артиллерийской батареи, выпускник артучилища лейтенант Заруба, сказал повару, чтобы тот накормил пограничников. А когда те подкрепились, обратился к старшине Колотухе:
- Чего зря носитесь с "шарманкой"? - кивнул на рацию. - Через нее можно подавать команды на батарею с наблюдательного пункта. Может, вас в артразведку? Как вы на это?
- Рация есть, но радиста нет, - ответил Колотуха.
- Дело поправимое. Не боги горшки обжигают. И я немного радио изучал в артучилище, - сказал Заруба.
- Рацию мы получили за два дня до начала войны. Но еще до армии я немного разбирался в этом деле. Можно попробовать, - согласился Андрей Стоколос.
- Такой разговор мне нравится, - с одобрением сказал лейтенант, подавая Андрею руку.
Лейтенант и пограничники, заткнув за ремень зеленые ветки, поползли лугом, потом перешли перелеском, кустарниками.
- В нашем деле без точных координат ни туды ни сюды, - наблюдая в бинокль, сказал лейтенант.
- А у вас и в песне поется, - вспомнил Оленев: - "Артиллеристы! Точней прицел! Наводчик зорок, разведчик смел".
Взглянув на иву возле дороги, Заруба предложил:
- Мы со Стоколосом заберемся на дерево, а вы заляжете в подсолнухах. В случае чего прикроете нас.
- Есть прикрыть! - как всегда бодро ответил Колотуха.
Лейтенант Заруба и Стоколос, оглядываясь, поползли к иве.
- Старенькая уже, чего только не видела на своем веку. Ну ничего, послужит и нам, артиллеристам. Ты волнуешься? - спросил Заруба.
- Ну да, вдруг меня не услышат на батарее? - озабоченно ответил Андрей.
- Услышат и на батарее, и в полку, и, может, даже в дивизии. Хотя, честно говоря, вот этого мне и не хотелось бы. Про рацию начальство ведь не знает.
- А не влетит вам за такую самодеятельность? - вопросительно взглянул на лейтенанта Андрей.
- Не боись. Из штаба полка требуют, чтобы мы подавили эту проклятую немецкую батарею. Крепко она насолила на этом участке. О, слышишь, снова начала долбить! - Заруба поднял к глазам бинокль. - Так… Так… Ага, - принялся отмечать на карте места, откуда вихрем вздымались огни. - Чувствуешь, почему я спешил сюда? Да потому, чтобы успеть на их сеанс. Эта проклятая батарея чрезвычайно пунктуальна: лупит перед обедом, ужином и после завтрака.
- "Пятница"! "Пятница"!.. Я "Робинзон". Я "Робинзон". Как меня слышите? - дрожащим голосом Андрей вызывал радиста батареи. Он прикусил губу: "А вдруг не услышат?"
Лейтенант Заруба тоже волновался, но не показывал вида, напоминая сдержанного Василия Рябчикова, каким тот был во время взрыва моста. Прислонившись к стволу ивы, Андрей прижал наушники, чтобы не пропустить сигнал "Пятницы". Сейчас он не слышал даже усилившейся вражеской стрельбы. Все внимание к любому слову, шороху в эфире. Приходилось слушать и раньше, там, под Белой Церковью, разные радиостанции, но разве сравнить напряжение этой минуты.
- Неужели молчат? - не стерпел Заруба. - Повтори еще… И сразу координаты - 07.12.
- Тихо! - Стоколос вытер холодный пот, подергал шнур от батареи и постучал ладонью по ящику. - "Пятница". Я "Робинзон". 07.12. 07.12. Прием… Почему же молчит "Пятница"? Ну и олух же я, товарищ лейтенант! - почти выкрикнул Андрей - Передаю верно, это индикатор показывает. А принимают не в том диапазоне…
Мгновенно он переключился и сразу же уловил хриплый голос:
"07.12. Вас понял. Я "Пятница"! Прием!.."
Первый же выстрел гаубицы нащупал вражескую позицию. Четвертый снаряд накрыл немецкий блиндаж.
- Беглый огонь! Я "Робинзон"… - требовательно передавал Андрей на батарею.
Теперь можно и понаблюдать. Андрей взглянул в бинокль Зарубы. С комьями земли и щепками от бревен, которыми были накрыты блиндажи и укреплены стены глубоких траншей, взлетали вверх солдатские каски, ранцы. Две пушки уткнулись стволами в землю.
- Спасибо, Андрей! Обнял бы тебя, да как бы не загреметь вниз. Заткнули пасть их батарее. Они ведь все время меняли позицию!