- Мы отошли и стали наблюдать за этой неразберихой, - весело смеется Порта. - Какой-то майор с красным, как вареный рак, лицом тоже устроил нам разнос и приказал помочь выкатить на позицию противотанковое орудие. В любой армии приказ есть приказ, и мы помогли истребителям танков выкатить их пукалку, куда велел майор.
- В другом конце лагеря поднялось черт знает что, - усмехается Малыш. - На воздух взлетел склад боеприпасов, стоял непрерывный грохот. Мы подумали было, что вы пришли нам на помощь. Кто-то подал свистком сигнал тревоги, и все эти русские бросились под пули.
- Тут у нас появился простор, - с важным видом говорит Порта. - Мы совались во все роты, чтобы сказать "привет", и внезапно оказались среди кухонной обслуги.
- Вряд ли кто из немецких солдат видел в жизни сразу столько жратвы, как на той кухне, - вмешивается Малыш, восторженно подняв глаза к небу. - Чего там только не было! Свиная тушенка, копченая оленина, маринованные огурчики, все, что угодно!
- Да, то, как снабжается русская армия по сравнению с немецкой, - сухо замечает Порта, - приводит к выводу, что уверенность в нашей окончательной победе может поддерживать только слепая вера!
- Там был толстый повар-сержант, который ублажал сам себя, глядя на фотографию Марлен Дитрих, - говорит Малыш, мерзко посмеиваясь. - Он получил сорок две трассирующие пули в задницу.
- Тут нам пришлось действовать быстро, - говорит Порта с коротким смешком. - Мы хватали все, что попадалось под руку. Когда поняли, что не сможем унести и половины этого, поэтому искать сани. Вот так и встретились с этим коммунистическим оленем, который не стал скрывать, что критически относится к этой системе, и поскольку там были нарты, мы ту г же завербовали его.
- Мне пришлось пообещать ему финскую капиталистическую олениху, - ухмыляется Малыш, - и он ее получит, я лично об этом позабочусь!
- Хочешь сказать, что нам теперь придется возиться с оленем? - яростно кричит Старик.
- Это можно обсудить потом, - бесцеремонно отвечает Порта. - Пока русские суетились и стреляли друг в друга, мы подошли к складу. Там был всего один часовой, он спал и даже ничего не почувствовал, когда мы его застрелили.
- Спал на посту! - возмущенно кричит Хайде. - Он заслуживал смерти!
- Знаешь, я очень рад обнаружить, что подавляющее большинство солдат плохи, - отвечает Порта.
- Beseff, это потому, что большинство солдат бедняки, - говорит Легионер. - Жизнь научила их, что как бы ни лезли они из шкуры, все равно останутся бедняками.
- А! Но из бедных солдат получаются хорошие убийцы, - говорит Малыш, - и у них острые глаза и чуткие уши. Потому что им с пеленок приходится держать их открытыми, опасаясь полицейских!
- Когда мы вошли в мясное хранилище, - продолжает Порта, - то по вине Малыша чуть не погибли. Он бросил гранату в ящик с ракетами. Ракеты с шипеньем летали по всему помещению, угодили в двух русских, и они тут же повалились. Однако наш визит оказался удачным. Там был кофе, настоящий бразильский. Думаю, теперь он недоступен даже Адольфу. Это было так же просто, как зайти в бакалейную лавку и попросить фунтик кофейку.
- Еще проще, - радостно улыбается Малыш. - Не пришлось стоять в очереди и выкладывать деньги девице за кассовым аппаратом.
Потом в течение двух часов мы едим так, будто готовимся к трехлетнему голоду.
- Не поделиться ли с ранеными? - предлагает гуманист Хайде.
Малыш чуть не давится громадным куском маринованной селедки.
- Что за бешеная обезьяна укусила тебя в задницу? Они отбросят копыта по пути!
- Это наши товарищи, - сердито объясняет ему Хайде.
- Может быть, твои. Я никого из них не знаю, - беззаботно отвечает Малыш, отправляя в рот еще кусок селедки.
- Знаешь, Малыш прав, - говорит Порта. - Если дадим что-то раненым, к нам прицепится этот оберcт с моноклем. Потребует разделить жратву на всю роту. По-моему, лучше немногие из нас поедят досыта, чем все получат по чуть-чуть и все равно останутся голодными.
Внезапно лицо Старика краснеет. Он пытается ударить себя по спине. Лицо его постепенно становится лиловым. Он, хрипя, падает на пол. Подавился. Мы переворачиваем его на живот и колотим кулаками по спине.
- Умирает, - убежденно говорит Порта. - Люди! Почему они не могут как следует пережевывать пищу?
- Не умрет, - говорит Малыш, хватает Старика за лодыжки и несколько раз бьет головой о землю, а Легионер тем временем колотит его по спине.
Изо рта у Старика вылетает большой кусок печеночного паштета.
- Господи, спаси, - бормочет Старик, тяжело дыша. - Подумать только, умереть на войне, подавившись паштетом противника!
- Подавишься ли паштетом, - говорит с кривой улыбкой Грегор, - или тебе разорвет брюхо гранатой, конец один!
Мы отваливаемся от еды, но через десять минут принимаемся за нее вновь.
Едим мы уже не для утоления голода, а от обжорства.
- Santa Maria, - стонет с долгой, протяжной отрыжкой Барселона. - Мне это снится. Ущипните меня, не во сне ли я?
- Не во сне, - отвечаю я, отрезая себе большой ломоть от оленьего окорока.
- Надо же! - восклицает он, отправляя кусок козьего сыра в широко раскрытый рот.
- Что это, черт возьми? - испуганно кричит Порта и кубарем катится в укрытие за сугроб.
Мы рассеиваемся, как мякина под ветром. Через секунду все лежат в ожидании неизвестного, предупредившего нас о своем приближении. Оружие наготове, пальцы лежат на спусковых крючках.
- Газовые снаряды, - испуганно говорит Порта, нащупывая противогаз, который давно выбросил.
Потом Легионер истерически смеется и указывает в небо.
- Sacre nom de Dieu, вон твои газовые снаряды!
Мы таращимся на небо и не можем поверить собственным глазам. Над нашими головами летят, хлопая крыльями, дикие утки - стая за стаей.
- Пресвятая Богоматерь Казанская! - восклицает Порта, встав на одно колено. - Целый продовольственный склад, а мы ничего не предпринимаем!
- Откуда они здесь? - задумчиво спрашивает вестфалец. - На зиму утки улетают в теплые края.
- Может, это эскимосские утки, летят охладиться на айсбергах, - говорит Малыш, жадно облизывая губы. При этом зрелище он совершенно забыл, что уже не голоден.
- Не могу представить, чем они кормятся здесь, - упрямо продолжает вестфалец. - Тут для них нет никакой еды.
- Дикие утки - просто объеденье, - мечтательно говорит Старик. - Вот бы подстрелить нескольких!
- Я ни разу их не пробовал, - говорит Хайде. - Они такие же вкусные, как обычные утки?
- Вкуснее, - уверяет его Порта. - Короли и диктаторы угощают ими на больших банкетах, куда приглашают самых знатных в стране. У меня есть рецепт английского короля для приготовления диких уток. Я взял его у повара английских лейб-гвардейцев, с которым познакомился во Франции.
- Это не тот англичанин, которого ты взял в плен?- с любопытством спрашивает Хайде.
- Нет, я с ним простился на морском берегу в Дюнкерке, когда армия Черчилля возвращалась в Лондон штопать мундиры.
- Позволил пленному бежать? - удивленно спрашивает Хайде.
- Да нет же. Это я и пытаюсь тебе объяснить. Он просто поехал домой!
- Они возвращаются! - взволнованно кричит Малыш, указывая за озеро.
- Черт меня побери, если это не так, - говорит Порта, бросая вверх камень в тщетной надежде попасть в утку.
Старик хватает карабин и стреляет в стаю. Малыш с Портой стоят, глядя на нее, как охотничьи собаки, натасканные на птиц.
Мы хватаем свои карабины и автоматы, в крякающую стаю лети т град пуль, но ни одна птица не падает. Они скрываются за сопками.
- Тьфу ты! - разочарованно произносит Порта, ложась на снег. - Это были первые имеющие смысл выстрелы за всю треклятую войну!
- Летчику-истребителю ничего бы не стоило подлететь снизу и поднять их на крыле, - говорит Малыш, непроизвольно сглатывая.
Мы говорим о диких утках еще долго после того, как они скрылись.
- Они вкуснее всего с яблочным соусом и специальной подливкой, - говорит Порта. -"И, главное, кожа должна быть поджаристой. Слегка хрустеть на зубах.
- В Испании не понимают этого, - говорит Барселона. - Там их начиняют апельсинами и варят, пока мясо едва не слезает с костей.
- Таких людей нужно расстреливать, - решает Порта. - Портить утку таким образом - кощунство.
Мы снова двигаемся в путь и проходим через узкий распадок, все еще говоря об утках. С обеих сторон нас окружают высокие стены снега и льда. Ноздри заполняет едкий запах смерти.
Мы удивленно осматриваемся, ища взглядами мертвые тела. И не скоро сознаем, что этот отвратительный, тошнотворно-сладковатый запах несем с собой именно мы.
- На всю жизнь пропахли трупами, - негромко говорит Старик.
Он прав. После четырех лет на фронте запах смерти впитался в нас так глубоко, что избавиться от него будет трудно.