- Там семь патронов, - сказал офицер, - тебе хватит.
Мирка видел, как побледнели немцы, понимая, что он должен их убивать. И он, не меньше, чем те, побледнел: приходило сознание - именно он должен их убивать!
- Ну, - как во сне, как из-за угла, слышал он голос, - это враги твои! Что же ты, Мирка?
А не увидел врага Мирка перед собой… Офицера, в которого плюнул Игорь Миронович; солдата, который стрелял в спину Витьке и улыбался; оберста, приказавшего выбрать русского или Юдку; коменданта, который смеялся над тем, как расстреливали НКВДиста - их бы увидеть!
Он попытался взглянуть офицеру в глаза. А тот и не старался их отвести, но взгляд сощуренных глаз его был настолько холоден, что у Мирки похолодело в висках. Это был взгляд сильного человека: далеко не такой, как у Der Alterena, прячущего в ладони золото.
Взгляды всех, перед кем сейчас Мирка был, - плавили и сверлили его…
В струны, до звона тугие, до их надрыва, стянулись нервы. Как в кино, обрывалась лента: мелькнули безликие лица узников, и лица те, по другую сторону. Комендант - хохочущий НКВДисту в лицо; беглец - победивший, и обреченный, там, за колючей проволокой. В небо смотревший, перед расстрелом... Мелькали кадры оборванной ленты, голова шла у Мирки кругом…
Он поднимал винтовку. "Лучше бы автомат, - сожалел он, - чтобы всех сразу!". Но была винтовка, и убивать надо был по одному. Они были, наверное, слишком близко - пули отбрасывали их далеко назад, навзничь. Как от ударов молотом в грудь…
Еще слышались хрипы в телах, распластанных по земле; Мирка видел агонию.
- Ну, вот, - сказал офицер, - это дело другое, Мирка! Считается, что ты уничтожил врага. И у тебя еще два патрона…
- Нет, - сказал обессилено Мирка, - хватит…
- Ну, хватит. А то на тебя же и немцев не напасешься! Давай за победу, Мирка-герой!
Мирка пил со своими, русскими, за победу. А в двадцати шагах, остывали трупы убитых им немцев.
- Попал ты, Мирка… - заметил один из бойцов. Не одобрение, кажется, было в словах его, и не о меткости он говорил… Он сочувствовал как бы. Мирка не понял его…
Офицер перевел всех в другое место, где не было трупов. Он был победителем: таким, на побежденной земле, место всюду найдется.
Мирка подумал о том, что трупы убитых им немцев, сейчас убирают другие немцы, - не узники, - а побежденные немцы. "Зондеры!" - усмехнулся он.
- У тебя вещи есть? - спросил офицер.
- Нет, - сказал Мирка.
Офицер обратился к тому, кого поначалу считал Мирка старшим, имя которого он теперь знал: Григорий:
- Наш человек. Определи его в наше хозяйство.
- А начальника твоего, - серый, холодный, способный насквозь смотреть, взгляд Викентия Стасовича, пробуравил Мирку, - гауптштурмфюрера, я так понимаю, Рудольфа Гёсса, мы тут повесим. Напротив ворот, или напротив печки. Я обещаю!* (*16 апреля 1947 г., по приговору Верховного Народного Трибунала ПНР Рудольф Гёсс повешен перед воротами крематория II d Освенциме)
Ночевал теперь Мирка уже не в бараке, не на трехъярусных нарах.
- Ты держись нас, Мирка, - напутствовал на ночь Григорий Михайлович. Погон ты не понимаешь: я старшина, а он - три звездочки, - старший лейтенант. Викентий Стасович, начальник 2-го отдела "Смерш". Держись нас, слышишь! Убежать не вздумай! Здесь, пойми, все в наших руках, в нашей власти! А у тебя не совсем безупречно…
Он не стал запирать Мирку на ночь, в его, боже мой! - отдельной комнате. "Хозяйство" расположилось в жилом офицерском доме. Немцы умели создать для себя уют, его не разрушили бомбы и русские штурмовики, и теперь наслаждался им бывший узник Мирка…
- А завтра, - пообещал старшина, - дам тебе нашу одежду.
В самом центре села, на площади, был колодец с большим, из гладких досок искусно вырезанным журавлем. Мирка вернулся на той же полуторке-ЗИМ, на которой отца увозили на фронт. Но полуторка шла не в село. Шла мимо и дальше, поэтому Мирка сошел на подходе к селу, и потом долго шел пешком. Он подошел, чтобы попить, освежить себя колодезной водой, которой не знал уже три с половиной года. Глубоко залегала вода в их селе: Мирка с детства далекого помнил, как, заглянув туда, поражался - небо, и Мирка на фоне неба, - так далеко! Можно крикнуть - оттуда вернется эхо…
Повзрослевший, прошедший Освенцим, пришедший с войны, заглянул, как в далеком детстве, в колодец Мирка, чтобы увидеть себя, отраженным на фоне неба, в родной воде. И голова закружилась…
Замелькали перед глазами, опять, те же клочья-обрывки ленты: он видел немцев, которых как будто бил молотом в грудь. Поочередно, один за другим, отлетали они назад, и умирали, упавшие навзничь, убитые Миркой. Что-то было не так, голова кружилась…
- Вставай! - будил старшина Григорий Михайлович.
Мирка протер глаза.
- Вот не военный ты человек! - пожурил старшина добродушно и протянул Мирке руку. - Завтракать, как? Принести, или с нами пойдешь?
- Ой, лучше с вами.
- Ну, так давай!
- Мирка! - окликнул Викентий Стасович, - время не выкроишь, пять минут, на меня?
- Выкрою, - отозвался Мирка.
Старший лейтенант завтракал с кем-то вдвоем. Второй был старше: крупная звездочка в центре была на его погонах. Перед ними стоял графинчик.
Второй посмотрел на Мирку внимательно.
- Он! - кивнул Викентий Стасович, - и спросил Мирку, - Ты выпьешь с нами?
- Нет, - сказал Мирка не приближаясь.
- Такой! - прокомментировал Стасович, - Нас вчера напоил, а сам не хочет! Но, видно и с немцами он не пил! А до войны еще мальчиком был, пионером, - значит, тоже не пил. Мирка, я прав?
- Правы, - ответил Мирка.
- Малец? - уточнил офицер с большой звездочкой, - Да, на вид - двадцать семь, если не все даже тридцать!
"Освенцим состарил", - хотел сказать Мирка, и промолчал…
- Ладно, иди, Мирка…
- Он что, еврей? - спросил собеседник Викентия Стасовича.
- Евреи, товарищ майор, - это Мойши и Юдки. А он, я так понял, обыкновенный Мирон.
- Да, - согласился майор, - Мирон - это наш человек. Ты пойди, - обратился он к Мирке, - поешь с ними…
Они были другими - чувствовал Мирка, - солдаты, которые с ним говорили вчера участливо. Над ними угадывал Мирка свист пролетевших пуль, и шорох осколков. Над Викентием, шорох и свист как-то не ощутимы…
С солдатами освобождения Мирка снова пил горькую. "Это наркомовские!" - говорили они, - а он пил, быстро хмелеющий от истощения. Водка жалюща и горька. Мирка горько жалел, что не бывал в бою…
- Мирка, - нагнулся на ухо Григорий Михайлович, - ты поди спать. Тебе надо спать часов десять-двенадцать - не меньше! - он что-то хотел добавить. Но был он солдатом - это вчера понял Мирка. А диктовал Викентий Стасович.
Мирка, качаясь, пошел к себе, спать.
- Ми-ир, Мир, - толкая в плечо, будил его старшина, - тебя ждет Сташинский!
Через пять минут Мирка был в кабинете Викентия Стасовича.
- Сядь! - сказал тот, - И, давай по порядку. Фамилия?
- Выхованец Мирон Аристович.
- Выхованец? Что же - от слова "спрятать"? Сховать, заховать? А ты, получается, - вытащенный?
- Нет. Выховаты - воспитать.
- Воспитанник?
- Да.
- Ага! Значит так, Арестович…
- Аристович!
- Дерзишь ты, Мирон Арестович! - покачал головой Викентий Стасович.
- Аристович!
- Я же и говорю! Не клеится, да, арест к тебе, Мирка? Что ж, арест, это слово другое. Та-аак, а отец твой, Арист, кем был?
- Столяр-плотник.
- В колхозе?
- Ну, да.
- Аристократ! Ты, прям, из графьев! Давай по порядку: дата рождения, и - до сорок первого, до того, как попал…
- Я… - Мирка взял себя в руки, и стал рассказывать все подробно.
Викент записывал.
- Так, - отложил он ручку, - теперь, мой Мирка, -друзья… Кто они были, здесь, в Аушвиц, или "Освенцим", как ты говоришь. Наши, Мирка, с наших давай. И, будь любезен, подробней.
- Они говорили, чтоб я передал, скажите потом: "Нас убили!"
- Тебе говорили? Бред какой, Мирка! Тут пять-семь тысяч сейчас, и мы ищем наших.
- Мы были попутно… - вспомнил Мирка.
- Попутно? Ну что ты за бред несешь, Мирка!
- Они мне просили, сказать потом, что их убили! И я говорю.
- Убили! Нас пять миллионов убили, дружище Мирка!
- В Освенциме не бывает друзей! - заметил Мирка
- В Освенциме? Ну, это смотря какой человек ты, Мирка. Ладно, ну а враги? Таковые есть?
- Да. Это немцы!
- Немцы - культурная нация, Мирка. Враги - фашисты! Их, кстати, на пять человек стало меньше! Так ведь? Вот так! Лихой ты на руку, Мирка!
Викентий Стасович покачал головой. Но он писал документ: начиналась работа по возвращению Мирки. Можно было смотреть в окно, и видеть свою деревеньку; пруд и свой дом; своих близких, - все, что в тринадцать лет забрала у война…
Замечтался, не обратил он внимания, что Викент написал уже все. Отложив ручку, он терпеливо смотрел на Мирку. Мирка спохватился…
- Помогать нам будешь? - спросил Викент.
- Как? - теряясь с чего-то, неуверенно выдохнул Мирка…
- Работать, - сказал Викент.
Не "Арбайтен!", - по-русски сказал, а оттенок почудился тот же. Как будто не наш человек, а комендант Освенцима.
И Викент, может быть, это понял: на Мирке была та же одежда узника.
- Ладно, иди, - сказал он.
- Предлагал он тебе что-то, да, Мир? - спросил старшина
- Ну, да…
- А у тебя просто выхода нет! Пойми, лучше так. А теперь, - тем более…