- Ты лучший! - смешивал Мирка немецкий и русский, - Du der Beste! Команда мой Der Дlteren - лучший! Я счастлив, я Ist glьcklich быть в этой команде. Es wird Ihnen der Gott helfen - поможет Вам бог! Я хочу быть у Вас!
- О-о! - напряженно ответил Дlteren: слитки, похоже, нащупывал в этот момент, приценялся, - Гут, Ваня. Гут… Ферфлюфхтен кляйн Сталин, гут!* (*Проклятый, маленький Сталин, годится!)
Мирка почувствовал, как натянулся тончайшей струной волосок, на котором висела жизнь. Der Дlteren смотрел малоподвижными голубыми глазами на Мирку. Золото было уже в руках. Смотрел как на не самый нужный предмет, о каком размышляют: выбросить - или - черт с ним?...
Утренний аппель. Кава. Сегодня не прятали солнце своды крематорного зала. Сегодня Мирка был с Ваней поруч - есть украинское слово, - в одной рембригаде.
Трещали, не реже, а может быть чаще, автоматы конвоя. Но чаще и чаще, лаялись немцы в своем, - не во внешнем кругу. А в лагере: СС ликвидировал зондеркоманду, в которой был Мирка - в ответ, в другом крематории, зондеры перебили охрану, начальника - офицера-немца сожгли, и бежали. Их настигли и уничтожили. В другом - югославский еврей, в объятия крепче смерти, схватил и увлек с собой в печь офицера. Мир, факелом мести, запаливал почву под сапогами нацистов.
Волки в тоске, обреченные волки, - воют, а немцы СС Освенцима, выть не умели, - стреляли. Везде, и по всякому случаю. Уничтожал СС все, что в силу краха не может быть съедено. Возвращаясь, команда, в которой работали Мирка и Ваня, видела возле барака, двухтонный брошенный, из-за поломки, груженый до верху, лагерный грузовик. По низу бортов, ручьем до земли, текла кровь…
Эсэсэсовцы, узники - те и другие, на равных теперь, теряли друг друга. Безжалостный молох катился с востока.
На открытых работах, дважды, наземные цели Освенцима атаковали русские штурмовики. На бреющем, звеньями-тройками, точно такими, как видел их Мирка, только с крестами, тогда, в сорок первом, - шли теперь краснозвездные. И возвращаясь, ловили в прицелы охранников в форме СС. "Шайден! Шайден! - кивали немцы на бесполезные автоматы, и говорили, - Гитлер капут!".
Они сами, не дожидаясь русских, взорвали все крематории. Они собирали остатки, и гнали способных двигаться узников, в свой фатерланд - на запад. В колонну-конвой попадали все, кто попал под руку. С уходом такого конвоя, Мирка утратил друга. Ваня был либо убит, либо попал в конвой, отправляемый в тыл, на запад.
Из авиапушки прошедшего над Освенцимом штурмовика, были убиты многие, кто был в форме, и был убит DerАlteren Мирки. И снарядами, пролетевшими сквозь него, был разрушен барак. Неприкаянный Мирка, зимой, в январе, с 25 не 26-е, искал прибежище. Он скрылся в полуподвале, который знал еще со времен малярства - под медицинским блоком.
От звуков войны он пришел в себя. Жаркий воздух метался вверху - он угадывал это. Просто угадывал - быть там, подняться наверх в Мирке не было сил. Билась, покорно дрожала земля. Плита перекрытия лопнула и надломилась над головой. Обильно, по стенам, на пол, струилась оттуда кровь.
В полуподвале, - увидел Мирка, - было, кроме него, два узника. "Подойду…" - решил он, и уперся руками, чтобы поднять, оттолкнуть себя от опоры. И, неловко качнув головой, отошел в пустоту.
Он пришел в себя, когда было тихо. Война отзвучала. Покой привел в чувство. Влага, по косточки первого от стопы сустава, захолодила ноги. Было светло, и увидел, Мирка что эти двое - девушки. Гологоловые, истощенные, с красным винкелем на "полосатках". А еще он увидел, что влага, захолодившая ноги - не влага, а кровь! Она капала вниз, до сих пор, из разлома над головой, - как с бортов того самого, брошенного грузовика. Белесые ступни, и кисти рук - видел Мирка, - застыли в широкой щели разлома. Когда удалось ему скрыться, немцы рыскали и добивали всех, кого не могли увести в свой тыл. И они, - понял он, ликвидировали медицинский блок, - кого увести с собой можно из медицинского блока Освенцима?!
Тонкая рябь, как от ветра, прокатилась по морю крови. "Мерещится!" - горько подумал Мирка. Но увидел по лицам девушек - нет. И понял - это гуляют танки. Там, наверху. Наши танки!
- Девочки… - разлепил Мирка губы, - Девочки… - и, шагая по крови, не в силах сказать, из-за кома в горле, протягивал руки навстречу.
***
Терпким, пахнущим жизнью дымком, курились армейские кухни. Каждый, к любой из них мог подойти, - и у него была пища. Мирка испытывал гордость за то, что он русский. Солдаты, освободившие лагерь, шли дальше, а сортировкой, рассылкой жаждущих жизни и Родины узников, стал заниматься НКВД. Дыхание Родины чувствовал Мирка, и грезил родной деревушкой
Мирку окликнули, когда он возвращался от кухни, неся котелок пшенной каши с тушенкой.
- Эй! - спросили его, - Ты ведь, кажется, наш?
- Да, - отозвался Мирка, - наш!
- Так не стой, иди к нам!
Четверо наших солдат в погонах, обедали под открытым небом: привык солдат к полевым условиям.
- Давай-ка, друг, к нам! Как зовут?
- Мирка.
- Мирка?
- Ну да.
- Вот, давай, Мирка, - ему уступили место.
- А ты что, еврей? - уточнил сухой, резковатый голос.
- Нет, - сказал Мирка, и неумело добавил, - Здравствуйте…
Над ним посмеялись, а тот, что по знакам отличия, кажется, старше, заметил:
- Отвык ты, Мирка, от этого слова: здесь вам не Родина, - Аушвиц, да?
- Да. Освенцим… - Мирка держал котелок, согревающий руки. Он подумал, и, кажется, забавляя людей, попытался их угостить, поделиться своей пищей с ними…
- Не надо, - сказали ему, - спасибо, Мир… извини, как тебя?... Слышали мы, что тут погребок есть винный?
- Да. Где "блок одиннадцать", рядом.
- Что это за блок?
- Как тюрьма, там пытали. Рядом стена расстрельная, и рядом с ней...
- Был что ли там?
- Нет, я был маляром, красил, поэтому знаю… Еще в рембригаде работал, поэтому много знаю.
- Ценный для нас человек ты, Мирка! - услышал он тот же, не очень приятный, чуть резковатый голос.
- Пойдемте, я покажу.
- Зачем? Возьми котелок, да сходи. Сможешь сам?
- Я смогу!
Побродив в сладкой жиже подтопленного погреба, Мирка набрал вина из самой, - как выбрал, - лучшей бочки.
- О, - одобрил, попробовав, тот же, старший, - ты молодец! Это кагор, настоящий. Ты пил настоящий кагор?
- Нет, - сказал Мирка, - я, никакого…
- За победу, - вздохнул солдат, - за свободу твою - это надо!
Мирке первому, и остальным - по кругу, разлили вино.
- Что ты? - спросили, заметив, что Мирка замешкал, - Нормальный ты человек, ты войну пережил. Выпей смело и с радостью, Мирка! Это для нас война еще там, на западе, и еще там! - солдат показал на восток. - Япония, внутренний враг… Нам, Мирка, еще да еще, воевать! Всю жизнь: мы же, брат, - НКВД, - а не просто войска! А твоей войне уже все, конец! Мирка, пей!
- НКВД? - задержал Мирка кружку.
- Ну да, ты выпей!
Мирка выпил, до дна, безрассудно, впервые в жизни. Ведь за победу пил! И сразу похорошело: от слабости и от восторга.
- Кагор, Мирка, вино святое, церковное, так-то! - приободрили его.
- А когда нам домой? - спросил он.
- Домой? Тороплив ты, Мирка! - снова заметил все тот же, строгий, не как у других солдат, голос. - Сначала расскажешь нам, как попал, потом мы проверим, и только потом - если все будет чисто…
- А как проверять? - удивился Мирка
- Расскажи, как попал! Пей вино, и говори.
- Мальцу отдохнуть бы дали, Викентий Стасович? - попросил неуверенно тот, кто уже разговаривал с Миркой.
Похоже, с погонами Мирка ошибся. У того, кто казался старшим, вдоль погона и поперек, шли по центру полосы, буквой "Т", а у того, перед кем попросили за Мирку - полос никаких, - и три звездочки на погонах.
Недоброе что-то почудилось Мирке в ошибке. Он стал рассказывать.
- Значит, никто подтвердить не может?
- Да… - растерялся Мирка.
- Ну, колхоз-то, Викентий Стасович - снова за Мирку просил тот же голос, - даст документ. Отправили, так мол и так, и таких…
- И ты видел колхоз этот, Гриша? - поинтересовался Викентий Стасович, - Он что, не сгорел?
- Да, всяко… - вздохнул Григорий.
"Офицер!" - подумал Мирка о том, у которого звездочки. И понял: он, - настоящий старший.
А старший присматривался к Мирке. "Ценный ты человек!" - это его слова. Он, - запьяневшему Мирке казалось, - сейчас, как раз, взвешивал эти слова.
- Еще пей! - говорили ему, - Со своими, Мирка!
Мирка пил. И ему, от святого вина, хорошело.
- Значит, врага у нас не уничтожал ты, Мирка? - спросил вдруг Викентий Стасович.
- Да, - честно ответил Мирка.
- И вместе со старшим, если не врешь, вас было пятеро, так?
- Так, - согласился Мирка.
- Антонов! - повысил голос Викентий Стасович, - Давай-ка сюда пятерых!
Антонов вышел из-за стола.
Через пять минут, перед ними стояли немцы. О, это были совсем не такие немцы, которых знал Мирка! В мятой, рваной и грязной форме - таких он не видел немцев. Короткий, как вспышка на кончике спички, яркий восторг пережил он, увидев фашистов такими.
Тая в глазах ужас и страх, смотрели они на него, так, как смотрят на победителей: Как благодарен был он в этот миг, тем, с кем ел кашу и пил вино!
Немцы стояли шагах в двадцати. Мирка чувствовал давящий взгляд нашего офицера. Пристально, исподлобья, смотрел он на немцев и Мирку, и, щуря глаз, курил папиросу.
- Антонов, - сказал он, - дай Мирке ствол!
Антонов вложил в руки Мирки винтовку.