9
Новогоднюю ночь Емельян провел в одиночестве. Так случилось. Самые близкие товарищи ушли на задание, а он остался не у дел, можно сказать, доживая в отряде последние часы. Случилось совершенно неожиданное: вызвал командир отряда и сообщил, что подпольный райком партии приглашает его, Усольцева, к себе для выполнения важного задания. Какого - не сказал майор Волгин, видимо, сам не знал. Лишь добавил, что эта просьба исходит от товарища Петрени.
- А как с операцией? - спросил Усольцев. - Я ведь отправляюсь в ночь с минерами на "железку".
- Остаетесь здесь, - сказал командир. - На рассвете за вами приедет подвода.
Без пяти двенадцать Емельян вышел из землянки, посмотрел на вызвездившееся небо и вплотную приблизился к мохнатой сосенке, мимо которой много раз проходил и рукой трогал, будто гладил мягкие длинные иглы. Теперь он хотел, чтоб она стала его новогодней елкой, и поэтому шел к ней, как идут на свидание с любимой, боясь опоздать.
Точно в 24.00 он сказал сосенке-елке:
- Ну, здравствуй! С Новым годом!
Сосенка шевельнулась - ветер качнул ее нежно-юные ветви, и ему даже послышалось, что она тихо-тихо шепчет какие-то таинственные слова. Вот только о чем - он не знал.
И он стоял перед ней, словно заколдованный, не шевелясь, чтоб не помешать шептать ей свою речь. А может, и в самом деле лесные сосеночки в этот новогодний час превращаются в нарядные елки-царевны и на своем, только им понятном языке произносят, как и люди, застольные тосты. Тогда Емельян правильно делает: надо молча слушать, не перебивать...
Вот если бы сосеночка рассказала ему про дом родной, про Степаниду и детишек. Степашка и Катюшка уже повзрослели небось, помощниками у мамочки стали, а сегодня, может, даже елочку нарядили и песенку поют про то, как родилась и росла она в лесу вот так, как эта белорусская сосеночка. Вспомнил Емельян прошлую новогоднюю ночь Степанида настряпала пельменей, пирог с рыбой, на елочку понавешала длинные, как карандаши, конфеты для ребятишек, патефон играл. Вадим Козин, любимый певец Степанидушки, всю комнату наполнил романсами. Емельян и сейчас слышит их: "Веселья час придет к нам снова..." Когда же придет этот час? Полгода уж прошло, а конца что-то и не видать. Летят эшелоны под откос, но немцев будто и не убавляется: все прут и прут к фронту составы...
Ну что, сосеночка, молчишь? Скажи, какие еще уготованы Емельяну пути-дороги? Вон сколько их осталось позади: и проселочных, и большаков, и лесных, и полевых, и даже болотных - где только не побывали его сапоги! А держат, не рвутся, будто знают, что замены не будет, новых никто не даст...
Так как же все-таки насчет новых маршрутов? Опять ведь сегодня отправляться в неизвестность. Если бы его воля, ни за что не ушел бы из отряда. Здесь уже вроде пригрелся, ко двору пришелся, дело обрел и друзей, с которыми можно еще не одному эшелону германскому подножку поставить. И вдруг на тебе: товарищ Петреня приглашает! Но это же не кто-нибудь, а руководитель партийного подполья всего района. Понимать надо! Раз его, беспартийного, приглашают в подполье, значит, он там нужен. Ну что ж, надо и это испытать!..
Приехал за Емельяном молодой парень, рослый, белокурый, с льняными усами и очень короткой фамилией - Гук.
- Ну, а зовут как?
- Янка. Можно - Иван или Ваня.
- Нет уж, я буду тебя звать по-белорусски - Янка. Итак, Янка, куда едем?
- В Гать. К товарищу Антону.
- Кто такой товарищ Антон?
- Привезу - познакомитесь, - ответил Янка и на этом кончился разговор о товарище Антоне. Ну а про Гать Янка сказал, что это небольшая деревушка вблизи райцентра и что немцев там нет, только один полицай представляет всю германскую власть.
Почти всю дорогу Емельян, укутавшись в длиннющий тулуп, посланный специально для него, как сообщил Янка, товарищем Антоном, продремал.
Гать возникла неожиданно: ехали все лесом и сразу воткнулись в деревню, которая уже просыпалась. Над соломенными крышами стелился дым, и скрипели колодезные журавли, словом, начинался первый день нового, сорок второго года. Улица была пустынной и запорошенной снегом, по которому легко скользили сани-розвальни. Проехали деревню с конца в конец и только у предпоследней избы, за которой начинался лес, остановились.
- С Новым годом! - произнес Емельян, едва переступив порог. - Здравствуйте!
- День добры! 3 новым счастьем! - ответил старый человек с жидкой седой бородой. - Проходьте.
Емельян скинул тулуп и стеганый ватник, снял шапку-ушанку и положил все на лавку. Из сеней появилась молодуха с платком на голове, из-под которого до талии спускалась коса. Она поздоровалась и поставила на стол крынку с молоком, вынула из печи глиняную миску, полную блинов, и пригласила всех - Емельяна, Янку и деда Сымона - завтракать.
Вскоре в избе появился Виктор Лукич Петреня. Емельян вышел из-за стола и обнял старого знакомого.
- Как доехали? - спросил Петреня.
- Без приключений, товарищ Антон! - доложил Янка.
Емельян удивленно взглянул на Янку и на Виктора Лукича и улыбнулся: так вот он, товарищ Антон!
- Да, дорогой брат-уралец, конспирация, - сказал Петреня. - В нашем деле иначе нельзя. И тебя тоже придется перекрестить.
- Седайте снедать з нами, - пригласил дед Сымон Виктора Лукича. - Отведайте марылиных блинов.
- Кали ласка, - сказала Марыля и налила гостю стакан молока.
За столом Виктор Лукич расспрашивал Емельяна про партизанскую жизнь, интересовался делами в отряде, хвалил минеров-подрывников.
- О ваших делах, брат-уралец, мы наслышаны. С элеватором здорово у вас получилось. А с извергом-полицаем! Все местечко радовалось его исчезновению. Мы сочинили листовку, в которой рассказали о партизанском возмездии предателю, и от руки написали экземпляров сто пятьдесят, потом развесили их по райцентру. После этого полицаи поубавили свою прыть, а трое сбежали со службы и скрылись. От перепугу, конечно... Все это очень хорошо. А из дома никаких вестей? - спросил Усольцева Виктор Лукич. - Как там наш Урал? Кует, наверно, оружие.
- Ничего не знаю, - вздохнул Емельян, - от этого и страдаю. Зима, конечно, суровая. Дров сколь надо, чтоб детишек согреть. Достается моей Степаниде.
Вот так и текла беседа, пока еще очень далекая от того разговора, который хотелось Емельяну скорее услышать, но как только трапеза была завершена и в избе остались Петреня и Усольцев, Виктор Лукич приступил к изложению особого задания.
- Вы помните наш прощальный разговор? - спросил он.
- Не забыл, обещали, кажется, позвать, когда оборудуете типографию.
- Молодец! Хорошая память. Так вот, все готово.
- Уже? Так скоро?
- А нам показалось, что долго и медленно мы ее собирали.
- Это ж типография!
- Короче говоря, кое-что мы добыли, установили. Пора к делу приступать. Нужна ваша помощь.
- Я ж только печатник. Наборщики есть?
- Одного нашел. Скоро и второй появится.
- А мне подмена будет? - спросил Усольцев.
- Этого вопроса я ждал. Подобрали девицу, которая и будет вашей ученицей. Не боги же горшки обжигают. Научите. Верно?
- Почему о подмене беспокоюсь? Немцев надо бить. Поезда крушить. Это теперь мое главное дело.
- Понимаю. Но народ ждет правды о Красной Армии. О Москве... А мы от руки пишем листовки. Наладим печатание в типографии, подготовите себе смену - и доставим вас в целости снова в отряд... Жить будете вот в этом доме. На довольствии состоять у деда Сымона и Марыли.
Секретарь райкома проинформировал Усольцева, что Гать - деревня сравнительно безопасная, немцы здесь не бывали, все распоряжения оккупационных властей доводятся до сельчан через полицая Петруся Шаплыко, который два раза в неделю является в местечко в ортскомендатуру на инструктаж.
- Петруся опасаться не надо, - доверительно сообщил Петреня, - он наш человек. Но об этом мало кто знает. Сохраняйте тайну. Он будет незримо прикрывать типографию и вас. Однако и вы будьте начеку. Для типографии мы добыли пулемет и несколько гранат.
Чтобы попасть в типографию, надо сначала войти в старую обветшалую ригу, построенную давным-давно на лесной вырубке, а там граблями разгрести жухлую солому, под которой лежали доски, закрывавшие спуск в подземелье, где и находилась печатная машина и несколько реалов с кассами для шрифтов.
- Конспирация - высший класс! - произнес Усольцев, когда проделал весь маршрут до своего рабочего места.
В подземелье его встретил наборщик, назвавшийся Поликарпом Петровичем, человек уже в годах, роста чуть повыше реала, с худым желтоватым лицом. "С большим, видать, стажем наборщик", - подумал Усольцев и тоже отрекомендовался.
- В типографиях каких газет изволили трудиться? - тонким голоском спросил Поликарп Петрович.
Усольцев назвал свою одну-единственную типографию и, в свою очередь, задал тот же вопрос наборщику.
- О, молодой человек, - сказал, будто пропел, Поликарп Петрович, - мне довелось трудиться в самых первоклассных типографиях. Вот этими руками, - он протянул впереди себя, будто собрался дирижировать хором, свои тонкие руки с длинными пальцами, - я набирал стихи Янки Купалы, Якуба Коласа, Михася Чарота, Павлюка Труса... Вы когда-нибудь читали их стихотворения? Это же блаженство! А стихи Тетки? Вы удивлены? Нет, это не то, что "Здрасте, я ваша тетя!". Это псевдоним известной белорусской поэтессы Элоизы Пашкевич. Талантливейшая поэзия!