Когда до железнодорожного полотна осталось, как уверял Урецкий, с километр, сделали привал. Была надобность уточнить обстановку, окончательно определить место действия, ну и, конечно, каждый должен обрести боевое состояние, чтоб уже в момент операции ничто не отвлекало ее исполнителей от главного дела.
- По данным разведки, сегодня до 24.00 должны проследовать к станции Старушки несколько составов, - сообщил Усольцев. - Значит, поставить мину мы должны к 22.00, примерно через час. В каком месте будем минировать?
- Километров за шесть-семь от станции, когда паровоз еще будет идти на большой скорости, - ответил Урецкий. - Место я знаю. Вдоль дороги мелкий кустарник, который скроет нас. И рельсы проложены по высокой насыпи. Там вагоны хорошо полетят под откос.
- То, что надо! - одобрил Усольцев. Уточнив варианты отхода и место встречи на случай, если придется поодиночке уходить от преследования противника, минеры взяли направление прямо к дороге. Минут через двадцать, достигнув кустарника у насыпи, они уже лежали на снегу в белых маскхалатах. Приготовили ломик, лопату и прислушались. Стояла тишина, и лишь изредка со стороны станции Старушки доносились паровозные гудки.
- Начинаем! - скомандовал Усольцев.
- Стоп! - бросил Гулько. - Что-то тарахтит.
Снова замерли. Верно: тарахтение нарастало.
- По рельсам, кажется, какая-то колымага катится, - прошептал Урецкий.
Вдавились в снег и, не двигаясь, лежали до тех пор, пока мимо на большой скорости не проскочила дрезина. Она удалилась в сторону Старушек.
- Видно, дорогу проверяют, - произнес Усольцев.
- Значит, жди состава. Вперед, Яша! А ты, Клим, оставайся и гляди в оба!
Усольцев и Урецкий, захватив заряд и инструмент, поползли к насыпи. Гулько, приподнявшись на колено, наблюдал за дорогой. И в тот момент, когда минеры начали подъем по насыпи, он снова уловил далекий стук колес.
- Стойте! - прошипел Клим. - Замрите!
Минеры прилипли к насыпи, а Гулько вытянулся на снегу. Не по себе стало партизанам: неужто проморгали эшелон?
Но то был не эшелон, а всего лишь паровоз с платформой. А на платформе - огневая точка, которую в темноте нельзя было заметить, но зато она оживилась сразу, как поравнялась с кустарником, - пулемет дал длинную очередь.
- Прочесывают, гады! - прямо в ухо Урецкому произнес Усольцев. - За мной, наверх.
Минеры быстро взлетели на насыпь и, примостившись у рельса, начали ломиком долбить успевшую уже промерзнуть землю. Яша долбил, а Емельян лопаткой выгребал грунт и углублял яму. Работали споро, но несуетливо, знали, что Клим надежно стережет их. Когда глубина ямы оказалась достаточной, Урецкий опустил в нее мину, а Усольцев поставил взрыватель от гранаты и к кольцу привязал крепким узлом шнур. Мину осторожно присыпали песком, запорошили снегом, чтобы незаметной была, и поползли назад. Усольцев полз и разматывал шнур. В кустарнике он сообщил, что остается здесь один, а товарищам велел метров на двести отползти от дороги. И кто знает, если фрицы обнаружат его, тогда пусть огнем прикроют его отход.
Не прошло и пяти минут, как все на своих местах приняли боевое положение. Усольцев - на переднем крае, вблизи насыпи. Такое его расположение диктовалось обстоятельствами: шнур на километр не протянешь. Максимум метров на тридцать. Таким шнуром удобней, а главное - надежней дергать чеку.
Усольцев понимал, что его позиция самая опасная и рискованная, поэтому он и занял ее, а во "второй эшелон" отправил товарищей. Раньше, когда партизаны пользовались минами нажимного действия, все уходили от дороги подальше, теперь же Емельян шнур далеко не отпускал. Этот новый способ рельсовой борьбы требовал и нового подхода к выучке минеров, к их физическим и боевым данным. Это понял Усольцев именно сейчас, лежа у насыпи.
Холод заставлял Емельяна подняться с земли, чтобы потоптаться и согреться. Но не довелось: послышались паровозные вздохи. Емельян снова прижался к земле и ухватился за конец шнура. Теперь, кажется, катил большой состав. По мере его приближения земля все больше вздрагивала. Это Емельян ощущал своим телом. А когда увидел платформы, на которых громоздился причудливых очертаний груз, спрятанный под брезентом, - не то машины, не то орудия, - он сразу принял решение - подрывать!
Как и ожидалось, впереди паровоза тарахтели платформы, которые немцы подставляли под предполагаемые партизанские мины. Емельян пропустил их. Но когда паровоз накатился на точку, где лежала мина, рука дернула шнур. И Емельян впервые так близко-близко увидел необыкновенной яркости оранжевый сноп огня, вырвавшийся из-под рельса и ударивший так по паровозу, что тот, будто норовистый конь, сначала вздыбился, а затем, обессилев, рухнул наземь и бесформенными железными глыбами раскидался по снежному насту.
Что было дальше, Емельян не видел, он сорвался с места и, пригнувшись, побежал к товарищам. Только слышал грохот, который, казалось, катился следом за ним и оглушал все окрест. Вагоны, платформы летели под откос.
- Я видел орудия! - обрадованно произнес Гулько, когда Усольцев подбежал к кусту, за которым сидели Клим и Яша.
- И танк тоже летел вместе с платформой, - добавил Урецкий. - Сам видел.
- Значит, хороша "удочка"! - произнес запыхавшийся Емельян.
А эшелон все грохотал. Скрежетало железо, с треском что-то ломалось, звенело стекло... И катился по морозному воздуху людской крик.
- Вона как заголосили фрицы! - радовался Урецкий. - Слышишь, Емельян?
И только сейчас в грохот и вопль ворвалась автоматная стрельба.
- Очухалась немчура! - Клим ухватился за автомат.
- Все, сматываем удочки! - скомандовал Усольцев. Лавируя меж кустов, они достигли леса и, углубившись километра на три, сделали привал.
- Вышло, кажется, здорово! - сказал Усольцев, доставая из вещмешка сало с хлебом - Лукерьин дар.
- Как думаете, сколько вагонов там было? - спросил Клим.
- Больше двух десятков, - ответил Емельян.
- На каждой платформе - груз, - добавил Яша.
- А в теплушках что? - все интересовался Клим.
- Кто их знает? - Усольцев делил сало. - Может, солдаты, а возможно, какое-либо снаряжение.
- Два вагона пассажирских я приметил, - сказал Урецкий.
- Это, наверно, для офицеров, - пояснил Клим.
- Спасибо, друзья! - произнес Усольцев, довольный успешно завершившимся делом. - Надежно сработали! Дали фрицам шороху! Всю "железку" завалили обломками. Таскать им не перетаскать.
- Твоя работа, Емельян - Урецкий похлопал Усольцева по плечу.
- Ты что? А вы сторонние наблюдатели?
- Мы у тебя на подхвате, - твердил Урецкий.
- А "удочку" я один придумал? И мерзлый грунт только я долбил? Кто прикрыл меня? Ну да ладно.
На Емельяна нашло вдруг такое настроение, что он решил круто повернуть разговор:
- Знаете, чего мне страшно захотелось? Не отгадаете... Чаю! Настоящего крутого чаю! Из самовара... Эх, кинуть бы в него угольков, снять сапог и голенищем раздуть такой огонь, чтоб загудел. А? Яша, будешь пить такой чаек? А ты, Климушек?
Дожевав последние кусочки хлеба с салом, они дружно поднялись и пошли. Усольцеву по-прежнему хотелось вспоминать былое, чтобы уйти хотя бы в мыслях от только что совершившегося. Желание помечтать, пофантазировать появилось у него оттого, что на душе как-то легко стало. Это после успеха "удочки"! А отчего же еще? Сработано удачно, без потерь в личном составе - все живы-здоровы...
- Ну, Яша, так как насчет чая? Или не по душе тебе этот напиток?
- Угадал. Мы, извозчики, до чаю не охочи. Что-либо покрепче требуется.
- Ах, покрепче! Тогда пельмешки на закусочку нужны! Вот царственная еда! Пельмени с мясом... С грибами... С рыбой... С редькой... И даже с вашей бульбой... Ах да, для вас, белорусов, пельмени - пустой звук, вам бульбу подавай. Верно?
- Можно и пельмени отведать, - включился в игру Клим. - Только скорее мечите на стол.
- Вам с маслом аль с горчицей или уксус обожаете? - смеялся Емельян. - А может, в бульоне?
- Не надо аппетит дразнить, Емельян, - остановился Яша. - Может, свернем к леснику? Отогреемся. И в самом деле чайку попьем.
- Далеко это?
- С версту.
- Ты его знаешь?
- Как же, много раз заезжал к нему. Приветливый дядька.
- Стоит посмотреть эту избу, - Усольцев повел серьезный разговор. - Железная дорога близко. Пригодится! Веди нас, Сусанин!
Дорога, на которую свернули партизаны, скорее угадывалась, чем виделась - никаких свежих следов. Но у Урецкого были свои ориентиры: то сосна с причудливым изгибом, похожим на коровье колено, то три березки будто сплелись в хороводе - все они цепко держались в его памяти. И поэтому партизаны, невзирая на ночь, точно вышли на хутор лесника.
Емельян и Клим, приклонившись к соснам, остановились поодаль, а Урецкий подошел вплотную к избе и постучал пальцами об окно. Отзыва не последовало. Тогда Яша еще раз забарабанил по стеклу.
- Хто бьется? - услышал Урецкий знакомый сипловатый голос лесника.
- Яша, извозчик! Не забыл меня еще, Демьян?
Лесник лбом приник к стеклу.
- А-а, Яков... Ну-ну...
Лесник чиркнул спичкой и зажег фонарь, с которым и вышел на крыльцо.
- Ну, здоров, поздний гость! - сказал лесник и протянул руку.
- Здравствуй, Демьян! Обогрей до рассвета.
- Ну, заходь! Тольки у меня постояльцы...
- Кто такие?
- Бес их ведае... Блудни.
- Погоди, Демьян, я не один... Нас трое.