11
Камера номер семь.
Полуботок всё так же стоит на фоне захлопнувшейся за ним двери.
А арестанты тем временем рассаживаются по своим прежним местам. А у каждого здесь своё место. И не случайно оно. Ох, как не случайно!
Обращаясь ко всем, Полуботок говорит:
- Здорово, ребята! Прибыл… вот…
Ему в ответ - равнодушное молчание. Прибыл - ну и чёрт с тобой!
В углу, откинув спину на печку-голландку, сидит рядовой конвойных войск, однополчанин Полуботка, Злотников. Сидеть вот таким образом ему очень удобно - это и спину не замараешь побелкой, это и тепло, это и эффектно: другой бы и рад посидеть на этом месте, а не может. Не в праве.
Полуботок, увидав своего собрата по конвойному оружию, к нему и подходит.
- Злотников? Вот так встреча!
Злотников отвечает с достоинством:
- Да, давно не видались. Присаживайся. Гостем будешь.
Полуботок ставит свою табуретку рядом со Злотниковым, садится, держа спину сначала прямо, а потом, сгибая её, упираясь ладонями в колени. Говорить обоим, видимо, не о чем. Оба молчат.
Полуботок, поскольку ему указано быть всего лишь гостем, робко, насторожённо обводит глазами камеру и её обитателей. И вот, что он видит:
Крепкого телосложения стройбатовец, о котором он ещё не знает, что это второй по значению человек в камере. После Злотникова - человека номер один. Фамилия этого солдата - Косов. Деревенский парень из Чувашии. Сидит он, откинув спину на стену, а от предательской побелки его спасает прокладка - газета "Правда".
Другой стройбатовец - человек номер три - сидит точно таким же способом, только газета у него другая - "Красная Звезда". Это рядовой Лисицын - короткая стрижечка, пшеничные усики под носом; чертами лица, но не выражением, он поразительно напоминает Знаменитого Донского Писателя… Этот солдат тоже из Чувашии, но не из деревни, а из райцентра. Телосложение у него отнюдь не богатырское, да и умом он тоже не удался; все силы - и умственные, и физические - у него принесены в жертву одной-единственной силе. Да-да - той самой. Именно поэтому его крысья, гаденькая мордочка хранит на себе такой отпечаток порока, что ошибиться, глядя на неё, невозможно. Это - мразь.
Следующий арестованный - рядовой Бурханов. Он из того же самого авиационного полка, который стережёт гарнизонную гауптвахту. Шустренький, маленький, чернявенький. Газеты ему не досталось, и от побелки он спасает свою спину с помощью собственной портянки, а это очень рискованно, ведь в случае проверки он должен будет со страшною скоростью намотать портянку на ногу, воткнуть ногу в сапог, после чего ухитриться стать вовремя в одну шеренгу вместе со всеми; в предвиденье такой возможности его левая нога пребывает в повышенной боеготовности.
Старший по камере, рядовой Кац, сидит, опершись спиною о стол. Это не так удобно, но зато безопасно: чуть только ключ в двери начнёт проворачиваться - вскочил и готово! Кац, он хотя и стройбатовец, но внешность имеет далеко не пролетарскую. Родом он из очень порядочной и обеспеченной семьи, играет на музыкальных инструментах, носит очки и обладает приятным, мелодичным голосом. Чёрные волосы, большие чёрные глаза.
И последний обитатель камеры номер семь - это рядовой Аркадьев. Он из авиации. Голубоглазый блондин с узким продолговатым лицом и невероятно горбатым носом, который устало висит над столом. Владелец носа настолько неприспособлен к жизни, что никакой другой более удобной позы, видимо, себе и не представляет…
Полуботок закончил осмотр, длившийся не более одной минуты. Сидит на своей табуретке и, не зная, куда девать спину, машинально прислоняет её к стене.
Злотников, видя это, лишь усмехается.
Косов тоже видит это, но реагирует по-другому:
- Осторожно, парень! Спину замараешь побелкой, а за это - срок добавляют!
Полуботок принимает замечание к сведению и садится в прежнее положение. И сидит так рядом со Злотниковым, удобно упёршим спину в металлический корпус тёплой печки.
12
Камера номер семь.
Злотников равнодушно спрашивает у гостя:
- Какой у тебя срок?
- Десять суток. От имени командира полка.
В камере при этих словах наступает оживление.
Косов изумляется:
- Сколько сажусь на губвахту, а никогда ещё не был в такой компании!
- В какой компании? - не понимает Полуботок.
- Так ведь выходит, что здесь у нас - у каждого по десять суток! Вот так совпадение!
Злотников хохочет:
- В эту камеру посадили самых отъявленных негодяев! Специально собрали в одном месте!
Кац не согласен с такою оценкой событий:
- Ну почему ты так говоришь: негодяи? Просто каждый из нас имел несчастье попасть в немилость своему командиру части…
Злотников дико ржёт:
- Камера несчастных!
Кац же продолжает развивать свою идею:
- А вот если бы мы прогневили командира роты, а не командира части, то и получили бы всего по трое суток. Просто это такая шкала существует: командир дивизии даёт пятнадцать суток, командир полка - десять, командир батальона - пять, командир роты - три. И мы все оказались в этой шкале, так сказать, на одном делении. Судите сами: вот я, например…
Злотников раздражённо отмахивается:
- Что ТЫ? Ну что такое ТЫ? Заткнись! Тебя здесь никто не спрашивает!
Старший по камере рядовой Кац мигом затыкается.
- Эх, братва! - продолжает Злотников. - Вот то ли дело Я! На сегодняшний день я уже насидел в общей сложности девяносто пять суток на гауптвахте!
- Как девяносто пять?.. - Полуботок просто отказывается верить своим ушам. - Так ведь, сколько я тебя помню… Насколько я тебя знаю… Ты ведь всегда был тише воды, ниже травы…
- А сколько ты меня знаешь-то? Мы с тобой были вместе только в первые два месяца службы, а с тех пор многое изменилось… Я ведь тогда, в начале, думал, как и все: отслужу, мол, и домой поеду, в свою родную деревню, к своей родной бабке…
- Болеет до сих пор?
- Болеет, болеет. Она, как я в армию ушёл, всё время теперь болеет. Одна осталась - ни за водой сходить некому, ни дров наколоть… Меня в армию призвали незаконно! И вот теперь я здесь, а она там - одна на целом свете! И я теперь вижу: ни к какой бабке я уже никогда не поеду.
- Ну и ну! Бабка тебе отца и мать заменила, а ты к ней возвращаться не хочешь?
- Да при чём здесь "хочешь" или "не хочешь"? - Злотников вдруг замолкает - насупленно, злобно. - Дело на меня сейчас шьют. Хотят мне все пятнадцать лет вкатать. Я, конечно, тоже могу кое-что сделать, но в любом случае, хоть так, хоть так бабусю я свою уже никогда не увижу.
В камере при этом наступает тягостное молчание. Видимо, её обитатели уже что-то такое знают или о чём-то догадываются.
- А может быть, ещё и увижу… Вот выкручусь и увижу… Ну а нет, так и нет. Кроме моей родной Смоленской области, есть ведь ещё и другие хорошие места. Урал, например. А там - леса, там - горы… - Переходит на шёпот и говорит так, что слышно одному только Полуботку: - Есть там у меня кое-какие знакомые. Залягу на дно и носа никуда не буду высовывать, а то ведь опять чего-нибудь натворю. Я в последнее время буйным почему-то стал.
- Странно, - говорит Полуботок. - Я бы никогда не подумал о тебе…
Вполголоса, лишь одному Полуботку, Злотников говорит:
- Это я в тринадцатый раз на губу загремел. Не люблю я этой цифры - "тринадцать". В прошлый раз насилу из-под суда ушёл, а теперь…
- Так ты что? Уже под следствием?
- Нет. Был бы под следствием, сидел бы в особой камере, а не в этой. Это меня так просто посадили. Думают пока, что со мной делать… У меня ведь в штабе есть кое-какие связи… Ну и я тоже - думаю. А если почувствую, что дело дойдёт до суда, то… - присвистнув, он делает неопределённый и пока ещё непонятный жест куда-то в сторону. - Урал - недалеко.
Полуботок внимательно смотрит на него.