- Когда пришло время платить налоги, Джироламо перестали возносить хвалу. Сначала жители бурчали себе под нос, потом возмущенные голоса зазвучали громче, и скоро все кто мог уже криком честили Джироламо и его жену. Граф услышал об этом и приехал из Имолы, думая, что одним своим присутствием утихомирит город. Но этот дурак не понимал, что своим видом только злит народ. Они видели его роскошные костюмы, золотые и серебряные платья его жены, драгоценности, пирушки и знали, что все это оплачено из их карманов. Деньги, которые люди могли бы потратить на еду для детей и на свои нужды, тратились на безумную роскошь, в которой купались фаворит прежнего папы и его незаконнорожденная жена.
- А как он относился к нам? - Лодовико в сердцах стукнул кулаком по столу. - Я служил у герцога Калабрии, и он делал мне такие искушающие предложения, что я покинул неаполитанскую армию, чтобы вступить в папскую армию. И теперь, четыре года спустя, я не получил и ломаного гроша за свою службу. Когда я спрашивал его, он успокаивал меня ласковыми словами, но теперь обходится и без них. Несколькими днями раньше я остановил его на площади и, упав на колени, умолял вернуть долг. Он меня оттолкнул и сказал, что не может мне заплатить, хотя драгоценный камень на его груди стоил в десять раз дороже тех денег, которые он мне задолжал. И смотрит он на меня хмуро, а ведь я служил ему как верный пес. Я этого не выдержу! Клянусь Богом, не выдержу! - Он сжал кулаки и замолчал, кипя от ярости.
- А знаете, как он отблагодарил меня? - спросил Кеччо. - Я одолжил ему так много денег, что он не решается просить еще. Теперь же за мной оказался небольшой должок по налогам, так он прислал за ним сборщика. А когда я сказал, что сейчас заплатить не могу, он вызвал меня к себе и сам потребовал денег.
- И что ты сделал? - спросил Маттео.
- Я напомнил ему о деньгах, которые он мне задолжал, и он сообщил мне, что частные долги не имеют ничего общего с долгом перед государством, заявив, что я должен заплатить, а иначе все будет, как того требует закон.
- Он, должно быть, рехнулся, - удивился Маттео.
- Он рехнулся, рехнулся от гордости и не понимает, что живет не по средствам.
- Говорю вам, это больше терпеть нельзя! - воскликнул Лодовико.
- И меня предупреждают, что он грозится заткнуть мне рот, - добавил Кеччо. - На днях он беседовал с Джузеппе Элбисиной и сказал ему: "Надо бы Кеччо поостеречься. Он может зайти слишком далеко и узнать, что рука правителя не такая мягкая, как рука друга".
- Я тоже слышал его слова, звучащие, как угрозы, - вставил Алессандро.
- Мы все слышали, - кивнул Лодовико. - Если Джироламо выходит из себя, он не думает, что говорит, и тогда становится ясно, какие планы вынашивают он и его молчаливая жена.
- Теперь, мессир, вы понимаете, в каком мы положении, - обратился ко мне Кеччо. - Под нами бушует огонь, а земля так тонка, что мы вот-вот провалимся в самое пекло. Вы должны пообещать более не искать повода для ссоры с вашим соотечественником, этим Эрколе Пьячентини. Он один из фаворитов Джироламо, и тот не позволит его тронуть. Если вы убьете Пьячентини, граф воспользуется этой возможностью, чтобы арестовать нас всех, и нас будет ждать судьба флорентийских Падзи. Вы обещаете?
- Я обещаю отложить месть до более благоприятного времени.
- А теперь, господа, мы должны разойтись, - подвел Кеччо итог нашей встречи.
Когда мы прощались, Алессандро повернулся к Маттео.
- Завтра ты должен привести своего друга к моей сестре. Она будет рада видеть вас обоих.
Мы ответили, что безмерно счастливы такому предложению, и Алессандро и Лодовико Пансекки оставили нас.
Маттео задумчиво посмотрел на Кеччо:
- Кузен, все это выглядит как заговор.
Кеччо даже вздрогнул.
- А что делать, если люди недовольны Джироламо.
- А ты? - настаивал Маттео. - Как я представляю себе, тебя не очень-то волнует, дерут с людей налоги или нет. Ты же знал, что рано или поздно налоги вновь будут брать сполна.
- Разве он не оскорбил меня, прислав ко мне сборщика за долгом?
- И это все? - Маттео пристально смотрел на кузена.
Кеччо опустил глаза, но потом вновь встретился взглядом с Маттео.
- Нет, - наконец ответил он. - Восемью годами раньше я был Джироламо ровней, а теперь я его слуга. Мы дружили, он любил меня как брата, а потом появилась его жена, дочь Франческо Сфорцы, приблуда, и постепенно он отдалился от меня. Стал холоден и сдержан, начал показывать, что он здесь хозяин, и теперь я не больше чем гражданин среди граждан, но никак не ровня правителю.
Кеччо какое-то время молчал, но на лице читалось неистовство его эмоций.
- Все это касается тебя в той же степени, что и меня, Маттео. Ты - д’Орси, а д’Орси не рождены слугами. Когда я думаю, что этот человек, внебрачный ребенок папы, относится ко мне так, словно выше меня по происхождению, у меня перехватывает дыхание. Я хочу кататься по полу и рвать на себе волосы. Ты знаешь, что д’Орси знатны и богаты уже три столетия? Медичи бледнеют перед ними, потому что они были горожанами, а мы - всегда дворянами. Мы изгнали Орделаффи, потому что они хотели поставить над нами незаконнорожденного ребенка, и мы должны смириться с этим Риарио? Клянусь, я этого не вынесу.
- Хорошо сказано! - кивнул Маттео.
- Джироламо уйдет, как ушли Орделаффи. Бог свидетель, я в этом клянусь!
Я взглянул на Маттео и увидел, что страстность Кеччо зажгла и его: лицо раскраснелось, глаза сверкали, голос стал хриплым.
- Но не повторяй свою же ошибку, Кеччо, - предупредил он. - Больше никаких правителей со стороны. В Форли должны править д’Орси.
Какое-то мгновение Кеччо и Маттео смотрели друг другу в глаза. Потом по телу первого пробежала дрожь, словно к нему вернулось благоразумие, он повернулся к нам спиной и вышел за дверь.
Маттео в задумчивости покружил по комнате и, повернувшись ко мне, сказал:
- Пошли.
Мы направились в нашу гостиницу.
Глава 4
На следующий день мы пошли к донне Джулии.
- Кто она? - спросил я у идущего рядом Маттео.
- Вдова!
- Что еще? - спросил я.
- Позорище Форли!
- Очень интересно, но с чего у нее такая репутация?
- Откуда мне знать? - смеясь, ответил он. - С чего у женщины возникает такая репутация? Она свела Джованни даль Эсти в могилу; ее завистницы говорили, что она отравила его, но это, конечно, сплетня, пущенная скорее всего Клаудией Пьячентини.
- И давно она вдова?
- Пять или шесть лет.
- Как она прожила эти годы?
Маттео пожал плечами:
- Как обычно живут вдовы! Лично я не понимаю, почему женщина в таком положении должна оставаться добродетельной. В конце концов молодость уходит, и ее лучше использовать в полной мере, когда она еще при тебе.
- Разве у нее нет родственников?
- Есть, конечно, отец и два брата. Но они ничего не слышат, или им на все наплевать. А кроме того, возможно, это всего лишь слухи.
- Ты говоришь так, будто все подтверждено фактами.
- Э, нет. Наверняка я знаю только одно: она далеко не глупая женщина. И раз уж репутация безнадежно испорчена, почему не вести себя так, будто все это правда?
- Что-то ты разволновался, - со смехом сказал я.
- Есть такое. - Маттео пожал плечами. - Я осаждал эту твердыню добродетели. Она отбивала все мои штурмы, взрывала прорытые мной тоннели, короче, так решительно оборонялась, что я обессилел и снял осаду. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить шесть месяцев на комплименты и лесть без уверенности, что в итоге тебя все-таки ждет награда.
- Очень уж практично ты смотришь на жизнь.
- Для меня, ты знаешь, одна женщина не отличается от другой. В конце все сводится к одному. И после того как тебя несколько лет носит по свету, поневоле приходишь к выводу, что нет разницы, брюнетки они или блондинки, толстые или тощие…
- Ты говорил все это донне Джулии? - спросил я.
- Более или менее.
- И как она отреагировала?
- Какое-то время сердилась. Пожалела о том, что не сдалась раньше, но время уже ушло. Это стало ей уроком!
Мы подошли к дому, и нас тут же провели к хозяйке. Донна Джулия очень вежливо поприветствовала нас, одарила меня взглядом и продолжила разговор со своими друзьями. Не составляло труда заметить, что все мужчины из окружения вдовы пребывали в той или иной степени влюбленности в нее, потому что следили глазами за каждым движением и боролись за улыбки, на которые донна Джулия не скупилась, одаривая то одного, то другого.
Маттео превзошел остальных в лести. Я полагал, что он смеялся над ней, но она выслушивала все с серьезным видом, и, похоже, ей нравилось.
- Ты не рад, что вернулся в Форли? - спросила она.
- Мы счастливы от того, что ходим по земле, на которую ступала твоя нога!
- За время своего отсутствия ты стал таким учтивым.
- А каким мог быть результат, если каждый день я думал об очаровательной Джулии?
- Боюсь, в Неаполе тебя занимали другие мысли. Говорят, женщины там ослепительно красивы.
- В Неаполе? Дорогая моя, за все время отсутствия в Форли я не видел лица, которое могло бы сравниться с твоим.