- Блудный сын вернулся, - кивнул он. - Мы обязательно забьем по этому поводу жирного теленка. Но на этот раз ты должен остаться с нами, Маттео. Мы можем взять тебя на службу так же, как и герцог Калабрии. - Маттео мрачно улыбнулся, а граф уже повернулся ко мне: - Кеччо рассказал мне и о вас, мессир, но, боюсь, наши шансы удержать вас минимальны, раз уж вы перелетная птица, однако я надеюсь, что вы побываете во дворце, где встретите самый радушный прием.
Пока он говорил, его глаза пребывали в непрерывном движении - вверх-вниз, вправо-влево, - и я чувствовал, что он буквально просвечивает меня насквозь… после этих слов он улыбнулся без толики веселья, механически, вроде бы вежливо, и с поклоном двинулся дальше. Я глянул на Маттео и увидел, что он злобно смотрит вслед графу.
- Что такое? - спросил я.
- Он дьявольски пренебрежителен, - ответил Маттео. - При нашей последней встрече мы обнимались, но, Бог свидетель, с тех пор он заважничал!
- И твой кузен что-то такое говорил, - напомнил я.
- Да, теперь я понимаю, о чем шла речь.
Мы прогуливались по залу. Смотрели на людей, разговаривали.
- Посмотри, какая красивая женщина! - Я указал на пышнотелую даму, раскрасневшуюся, с большой грудью.
- Твой взгляд притягивается к красивым женщинам, как сталь к магниту, Филиппо, - рассмеялся Маттео.
- Представь меня, - попросил я, - если она не кусается.
- Никогда в жизни, хотя она, судя по всему, уже обратила на тебя внимание. Но это жена Эрколе Пьячентини.
- Мне все равно: я собираюсь убить этого человека, что не может быть помехой для знакомства с его женой.
- Ты окажешь ей двойную услугу, - кивнул Маттео, и мы направились к ней.
- Клаудия, взгляд твоих роковых глаз пронзил еще одно сердце.
Чувственные губы изогнулись в улыбке.
- Неужто у него такая сила? - Она пристально всмотрелась в меня и чуть подвинулась. Мы с Маттео сразу поняли намек, так что я устроился рядом, а Маттео удалился.
- Я-то думала, что вы уже пали жертвой мадонны Джулии. - Клаудия томно посмотрела на меня, а потом искоса глянула на упомянутую даму.
- Никто не поклоняется луне, когда светит солнце, - вежливо ответил я.
- Джулия больше походит на солнце, потому что собирает всех мужчин в свои объятия. Я более скромная.
- Это говорит лишь о том, что вы более жестокая.
Она промолчала и лишь глубоко вздохнула, улыбаясь, не сводя с меня больших томных глаз.
- А вот и мой муж.
Я поднял голову и увидел великого Эрколе, который злобно смотрел на меня, и мысленно рассмеялся.
- Должно быть, он сильно ревнует такую красивую жену? - полюбопытствовал я.
- Ох, он ужасен. Ревнует меня до смерти.
Учитывая обстоятельства, я решил воспользоваться моментом: пододвинулся ближе.
- Я это понимаю. У меня затрепетало сердце, как только я вас увидел.
Она одарила меня долгим взглядом из-под ресниц.
- Эти глаза! - воскликнул я, пристально вглядываясь в них.
- Ах! - вновь вздохнула она.
- Мадам, - к ней подошел паж, - мессир Пьячентини просит узнать, не соблаговолите ли вы подойти к нему.
Раздраженный вскрик сорвался с ее губ:
- Мой муж!
Она поднялась, повернулась ко мне, протягивая руку. Я вскочил, предложил ей свою, и мы степенно пересекли зал, направляясь к Эрколе Пьячентини. Там она мне грациозно поклонилась, я ослепительно улыбнулся счастливому мужу, который в тот момент выглядел очень мрачным и сделал вид, словно и не заметил меня. Что ж, я отошел крайне довольный собой.
Граф и графиня уже собрались уходить. За ними последовали Эрколе и его жена, а также другие гости, и вскоре в зале остались только мы с Маттео, еще двое гостей и Кеччо.
Глава 3
Кеччо провел нас в небольшую комнату, расположенную в некотором удалении от зала приемов, и повернулся к господину, которого я не знал.
- Ты слышал Пьячентини?
- Да! - ответил тот, и какое-то время они молча смотрели друг на друга.
Мне сказали, что зовут его Лодовико Пансекки, он наемный солдат и служит у графа.
Кеччо развернулся и пристально посмотрел на меня. Маттео сразу понял, что означает этот взгляд.
- Филиппо не бойся. Он так же верен тебе, как и я.
Кеччо кивнул. Потом подал знак молодому человеку, который тут же поднялся, направился к двери, закрыл и запер ее. Какое-то время мы сидели молча. Потом Кеччо встал.
- Я этого не понимаю, - вырвалось у него. Он закружил по комнате, наконец остановился передо мной.
- Вы никогда раньше не видели этого человека?
- Никогда! - подтвердил я.
- Ссору затеял сам Эрколе, - вставил молодой человек, как я потом понял, Алессандро Моратини, брат Джулии даль Эсти.
- Я знаю, - кивнул Кеччо, - но он не решился так вести себя, если бы не знал о каких-то планах Джироламо. - Он помолчал, вновь посмотрел на меня: - Вы не должны задирать его.
- Наоборот, - ответил я, - должен. Он меня оскорбил.
- Это не важно. Я не допущу, чтобы вы его задирали.
- Это касается только меня.
- Чушь! Вы гостите в моем доме, и, насколько я понимаю, это та самая возможность, которую выискивает Джироламо.
- Я не понимаю, - честно признал я.
- Послушайте, - Кеччо вновь сел, - когда Сикст передал Форли своему племяннику, Джироламо Риарио, я, показав себя полным дураком, сделал все, чтобы подчинить ему город. Мой отец был против, но я отмел его возражения и поставил наш род ему на службу. Без меня он никогда бы не стал правителем Форли.
- Я помню, - кивнул Маттео. - Ты использовал Сикста для того, чтобы не допустить возвращения Орделаффи, и ты думал, что Джироламо станет орудием в наших руках.
- Я не отдал бы город в руки человека, которого раньше никогда не видел… Но с тех пор прошло восемь лет. И Джироламо отменил самые большие налоги, гарантировал городу множество привилегий и взошел на трон вместе с Катериной.
- Под радостные крики, - добавил Алессандро.
- Через какое-то время популярностью он затмил Орделаффи, и, когда он проходил по улицам, люди подбегали, чтобы поцеловать полу его плаща. Он проводил много времени в Риме, но направлял богатство папы на украшение Форли, а когда приезжал, пиры и балы следовали один за другим.
Потом папа Сикст умер и Джироламо обосновался в Форли, во дворце, который перестроил для своих нужд. Пиры и балы продолжались. Когда высокородный чужестранец приезжал в город, граф и его жена устраивали в его честь роскошный прием, чтобы показать богатство и процветание города.
Поэты на все голоса прославляли правителя, а люди повторяли вирши поэтов…
Потом наступила катастрофа. Я часто предупреждал Джироламо, потому что мы были близкими друзьями… тогда. Я говорил, что нельзя жить в той роскоши, к которой он привык, когда он мог распоряжаться всеми богатствами христианского мира и тратил на ожерелье Катерины сумму, равную годовому бюджету какого-нибудь города. Он не слушал. Отвечал: "Я не могу быть жадным и прижимистым", - и называл это политикой. "Чтобы быть популярным, нужно быть великолепным". Но наступил момент, когда казна опустела и ему пришлось брать деньги в долг. Он делал заемы в Риме, и Флоренции, и Милане и все это время не сокращал расходы, учитывая, а, наоборот, тратил все больше. И когда более не мог одалживаться на стороне, он пришел к гражданам Форли, прежде всего ко мне, и я неоднократно ссужал ему крупные суммы. Но этого не хватало, и он посылал за самыми богатыми жителями Форли и просил денег. Естественно, ему никто не мог отказать. Но он растранжирил их деньги, как растранжирил собственные, и в один прекрасный день созвал совет.
- Да, - кивнул Алессандро. - Я там был. И слышал его.
Кеччо продолжил, едва Алессандро замолчал.
- Он пришел в зал заседаний совета, как всегда, в великолепных одеждах и начал разговаривать с сенаторами, с каждым в отдельности, очень вежливо, смеялся, пожимал руки. Потом, пройдя на свое место, произнес речь. Напомнил о мягкости своего правления, о процветании города в последние годы, объявил о возникших у него проблемах и, наконец, попросил вернуть ранее отмененные налоги. Они были настроены против него, потому что многие в частном порядке уже одолжили ему деньги, но вел он себя так обаятельно, говорил столь убедительно, что все вдруг увидели разумность его требований. Я знаю, что и сам во всем пошел бы ему навстречу.
- Если он только начнет говорить, то от любого добьется всего, что ему нужно, - вставил Лодовико.
- Совет единогласно проголосовал за введение прежних налогов, и Джироламо рассыпался в благодарностях.
Последовала пауза, прерванная Маттео.
- И что потом? - спросил он.
- Потом он уехал в Имолу, - ответил Кеччо, - и там начал тратить деньги, собранные здесь.
- И как теперь к нему относятся в Форли?