- Правильно. А вторая - не решился арестовать нас на месте. Этим Иоанн подписал себе смертный приговор. - И ответил на недоумённые взгляды единомышленников: - Не в физическом смысле, конечно. Убивать его мы не станем. Мы его низложим. И поставим править Палеолога.
- Как же вы намерены это сделать, мессир?
- Проще не бывает.
Деловые люди болтать не любят. Их поступки не расходятся со словами. Не успел Иоанн VI встретить возвратившихся в Константинополь Иоанна V с матерью, дать им ценные указания и отбыть на лечение в Бруссу, к тёплым грязям и водам, как галатцы самовольно захватили спорные земли, начали на них строить укрепления, а в порту Золотого Рога уничтожили византийские склады, верфи и десяток обветшалых гребных судов, гордо называвшихся императорским флотом. У самой же Галаты кораблей было тоже десять, но маневренных и лёгких; более того: генуэзцы имели уже огнестрельное оружие - а его ещё не было ни у греков, ни у турок!
Византийские правители растерялись: Анна Савойская и её семнадцатилетний сын Иоанн, сидя во Влахернском дворце, одного за другим посылали в Бруссу гонцов и взывали о помощи. Вскоре соправитель прервал отдых и вернулся в Константинополь. Назревала новая война. И она отразилась на судьбе Феофана самым неожиданным образом...
Глава вторая
1.
Мастерская Евстафия Аплухира находилась неподалёку от Царского Портика и считалась одной из лучших в городе. Здесь расписывали книги и ларцы, разную домашнюю утварь, внутренние стены в домах богачей и, конечно же, работали над иконами по заказам церквей. Богомазы Евстафия славились далеко за пределами византийской столицы - их приглашали и на Афон, и в Фессалонику.
А Никифор Дорифор, гробовщик, почитал за честь дружбу с Аплухиром. Иногда, повстречавшись на воскресной обедне, шли к кому-нибудь из двоих домой, чтобы перекусить и за рюмкой красного вина обсудить последние новости. А ещё Дорифор не без радости сделался крестным отцом двух детей живописца.
Но когда дядя Феофана вдруг пришёл в мастерскую друга посреди рабочей недели, тот вначале даже растерялся. И спросил встревоженно:
- Что-нибудь случилось?
Гость однако поспешил его успокоить:
- Ничего плохого. Но причина, побудившая меня потревожить твою персону, любопытна и необычна.
- Ах, не выражайся столь выспренне, словно сочиняешь эпистолу какому-нибудь благородному грамотею! Говори понятнее.
- Не могли бы мы подняться к тебе, где не будет столько посторонних глаз и ушей?
- Ну, изволь, изволь, как прикажешь.
В комнате Евстафия оба сели за стол, выпили по чарке, и нетерпеливый художник, показав пальцем на предмет, принесённый Никифором, - нечто, завёрнутое в тряпку, - снова проявил интерес:
- Это вот и есть причина визита? Что там у тебя?
- Посмотри, пожалуйста. И скажи своё просвещённое мнение.
Гробовщик извлёк из обёртки деревянную доску и неторопливо повернул её лицевой стороной к Аплухиру. Живописец увидел нарисованную графитом девочку-подростка - полноватую и нескладную, но с лучистыми, добрыми глазами.
- Ба, ба, ба! - произнёс хозяин дома. - Уж не ты ли на склоне лет обнаружил у себя талант портретиста?
- Ты считаешь - талант? - с недоверием повторил посетитель.
- Нет, конечно, мастерства маловато, и рука не везде решительна... Но талант безусловен. Не томи, Никифор: чьё сие творение?
Дорифор торжественно произнёс:
- Моего племянника Феофана!
- Да не может быть! Он ведь мальчик ещё совсем.
- Не такой уж мальчик: в марте месяце будет уже четырнадцать.
- Нет, для самоучки - очень, очень недурственно. Он ведь у тебя в подмастерьях бегает?
- Преуспел в ремесле немало. А особенно полюбил тонкие орнаменты: он рисует их на доске, а помощник мой, мастер Иоанн, по наброскам этим режет.
- Просто удивительно. Ну, и как ты думаешь дарованием его распорядиться?
Спрятав доску и поставив её возле лавки, гробовщик ответил:
- Сам не знаю. Посоветуй ты.
Аплухир задумался, пожевал губу:
- А не хочешь мне его отдать в обучение? Я бы сделал из мальца настоящего живописца, - и налил из кувшинчика по второй рюмашке.
Гость отпил и сказал с сомнением:
- Вряд ли соглашусь. У меня в мастерской каждый человек на счету. Но, с другой стороны, не желаю зарывать Божий дар племянника. Он бы мог приходить к тебе в свободное время, чтобы брать частные уроки... Если не запросишь за них слишком дорого.
У Евстафия вырвалось:
- Я вообще за них не возьму ни единого фолла!
Дорифор мягко улыбнулся:
- Это чересчур, мой любезный. Всякий труд должен вознаграждаться. Посему, если ты не против, я буду тебе платить пятьдесят фоллов в месяц.
- Возражать не стану. Пусть приходит завтра же.
- Если управится со всеми делами.
Феофан управился. И предстал перед Аплухиром - в белой домотканой рубахе, чистенькой коричневой безрукавке, тёмных полосатых штанах и ботинках на свиной коже. Шапку мял в руках. За последний год он значительно вытянулся, говорил по-петушиному, то и дело переходя с баса на фальцет и обратно, а лицо имел чуть продолговатое и довольно смуглое.
Оглядев его, мастер-живописец спросил:
- Сильно устаёшь у себя в мастерской?
Дорифор-младший весело моргнул:
- Ой, да что вы! Я тружусь в охотку. И не замечаю, как день кончается.
- А сюда прийти - чья идея: дядина или твоя?
- Дядина, конечно. Мне и в голову не могло взбрести. Рисовал просто для забавы. Ни о чём серьёзном не помышляя.
Живописец наставительно сформулировал:
- И не помышляй. Навыки, сноровку надо приобресть, но они - не главное. Лёгкость, непринуждённость, даже озорство - вот что самое ценное у художника. А теперь пойдём, покажу тебе, как мы тут работаем. Познакомлю тебя с подмастерьем Филькой. Он наверняка ещё не ушёл, ибо тоже очень старается.
Филька оказался на год младше сына Николы. Стригся "под горшок" и скреплял жидковатые волосы ремешком-обручем. Сильно шепелявил и часто шморгал носом. К появлению нового ученика он вначале отнёсся настороженно, обратившись к хозяину без обиняков:
- Нешто вы меня заменить решили?
Рассмеявшись, Евстафий потрепал его по плечу:
- Полно, не ревнуй. Феофан тебе не соперник. Более того: будет хорошо, если вы подружитесь.
Филька затянул содержимое носа со свистом:
- Я не прочь. Коли задаваться не станет.
Дорифор ответил:
- Я не задаваться пришёл, а учиться. В том числе и у тебя.
- Ну, тогда не поссоримся.
Вскоре они действительно начали приятельствовать. Подмастерье-художник, тоже сирота, рос в приюте при монастыре, а когда монахи обратили внимание, что мальчонка проявляет способности богомаза, они предложили Евстафию взять его к себе. Аплухир согласился. Оба отрока виделись теперь часто, иногда вдвоём рисовали с натуры, иногда тайком резались в самодельные карты. Филька был неравнодушен к старшей дочке хозяина - Феодоре, девочке тринадцати лет, на него не обращавшей никакого внимания.
- Это потому что я нищий, - сетовал подросток. - И не ровня ей. Смотрит на меня и не видит.
- Не беда, - говорил ему сын Николы, - повзрослеешь, сделаешься мастером, заведёшь своё дело. Вот она тебя и полюбит.
Тот вздыхал:
- Мне такая любовь ни к чему. Состоятельных любить просто. Ты попробуй, полюби бедняка!
А однажды Феофан пригласил приятеля к себе в дом - с разрешения дяди, разумеется: завершив развод, их товарищ Фока сочетался законным браком с бывшей проституткой Софьей.
Свадьбу играли в помещении мастерской, сдвинув верстаки и накрыв их скатертью. Праздновали скромно: кроме "молодых", заявились Иоанн с семейством, оба Дорифора, Филька и ещё две подруги новобрачной, тоже в прошлом жрицы любви, а теперь достойные белошвейки. Дамы полусвета делали присутствующих мужчин более фривольными, и к исходу второго часа застолья скользкие шуточки и развязный смех перестали смолкать вовсе. А Никифору, тоже захмелевшему, не хватало сил усмирять собравшихся замечаниями вроде такого: "Господа, здесь дети!" В результате чего Антонида, оскорбившись на какую-то сальность, удалилась вместе с Анфиской, за ними уныло поплёлся Иоанн. Вскоре стол покинули и Фока с невестой - исполнять супружеский долг. Дядя просто уснул, положив голову на скатерть. А весёлые белошвейки, хохоча и жеманясь, обратились к Феофану и Фильке:
- Вы нас не проводите до дому? На дворе темно, честным девушкам боязно идти без мужчин по пустынным улицам. Вдруг на нас нападут?
- Ну, конечно, проводим! - загорелся Филька. - Можем и не только до дому, но и до постельки...
Дамы игриво фыркали и не возражали. Голова Феофана несколько кружилась от выпитого вина и предстоящего приключения. Он в свои четырнадцать лет был ещё невинен, как ангел, и от одного слова "женщина", содержащего в себе столько для него загадочно-романтичного, у него усиленно колотилось сердце. Здесь же было целых две этих самых женщины, да ещё таких аппетитных и, по-видимому, очень доступных! Как не взволноваться?
Сын Николы, безусловно, не забывал, что интимная жизнь до брака - грех. Понимал, что его искушает властелин тьмы. И сопротивлялся. Но с другой стороны, не хотел выглядеть в глазах друга сосунком. Филька не боится - чего я страшусь-то? Мы ведь не святые, не иноки. А Господь Бог больше любит раскаявшихся грешников, нежели стабильно непогрешимых!..