Но вначале похоронили несчастного, заказав заупокойные службы и затем помянув как положено. А в один из ближайших послепраздничных дней Софиан отправился в ювелирную лавку. Рассказал всё, как на духу, - о ночном визите грабителя, о его кончине и о том, как домашние сообща решили, что богатство должно вернуться к владельцу. Генуэзцы, работавшие в лавке, бурно благодарили, хохотали и хлопали грека по плечам, усадили за стол, угостили вином и жареной телятиной, а пока он ел, снарядили мальчика сообщить хозяину о счастливом обретении краденого. Неожиданно синьор Гаттилузи появился сам - в дорогих бархатных одеждах, бархатном берете с пером и красивых шёлковых чулках. Был он невысокого роста (Феофану по ухо), с голубыми смеющимися глазами, острым носиком и недлинной, аккуратно подстриженной бородёнкой. Говорил по-гречески с небольшим романским акцентом.
- Вы и есть тот самый честный юноша, о котором я только что узнал? - улыбнулся консул. - Очень рад знакомству. Вам положены не только самые добрые слова, но и вознаграждение. Сей же час двадцать пять процентов стоимости похищенного мы зачислим на счёт вашей милости у меня в банке.
Сын Николы с благодарностью прижал руку к сердцу:
- Я весьма смущён, кир Гаттилузи. Шёл сюда просто по велению совести, а не за деньгами. Впрочем, не откажусь, так как не богач и пока не вступил в права наследства моего дядюшки.
Итальянец расспросил послушника о его жизни; был весьма удивлён, что пред ним - художник, а прощаясь, пригласил на бал, даваемый в честь именин дожа Генуи, - 21 января.
Дорифор растерялся:
- Это такая честь, что не знаю, как и благодарить... Никогда не был на балах... И не ведаю даже, в чём пристало на них являться...
- О, не думайте о красотах одежды, мой юный друг, - успокоил его банкир. - Мы не аристократы крови; мой прадедушка, Карло Гаттилузи, был простой крестьянин и выращивал у себя на участке просо. Но благодаря уму и смекалке разбогател, двинул сыновей по купеческой части, а уж те сделались мануфактурщиками и банкирами. Так что приходите, в чём захотите. Облачение послушника очень даже оригинально, наши дамы будут от вас в восторге. - И тепло пожал ему руку.
Приглашение взволновало молодого иконописца, две недели только о нём и думал. Заказал у портного новые штаны, у сапожника - башмаки, а у шляпника купил головной убор наподобие ермолки, приличествующий его положению. И в назначенный час, вымытый и причёсанный, двинулся к Галате - через мост Калинника.
Замок консула внешне также походил на средневековую крепость - с толстыми каменными стенами, рвом и подъёмным мостом с цепями, но внутри, рядом с центральной башней-донжоном, высился прекрасный жилой дворец, облицованный мрамором, с широченной лестницей и ковром, бронзовыми светильниками, где горело чистое оливковое масло, а в курильницах благоухали мускусный орех, камфора и амбра. Многочисленные слуги вежливо встречали гостей, разносили сладости и вино. На балконе сидел оркестр и играл изящную светскую музыку. Дамы были в пёстрых нарядах, в шёлке и парче, перетянутые тонкими поясками под грудью, и смеялись громко, что считалось в византийском обществе верхом неприличия. Танцевали не парами, но целыми группами - женщины напротив мужчин, вроде русской кадрили, - лишь кружась во время отдельных аккордов, взявшись за руки. Феофан чувствовал себя на другой планете: он рассматривал убранство дворца, гобелены, развешанные по стенам, статуи античных богов, беззастенчивых в своей наготе, иногда с фиговыми листиками на причинных местах, иногда без оных, слушал непонятную итальянскую речь, наблюдал за лицами. Этот мир и пугал, и нравился. По сравнению с ним византийский быт, и церковный, и светский, выглядел убогим, однотонным, невзрачным. Но переселиться сюда Дорифор бы не смог. Слишком глубока пропасть. Слишком велико расстояние между уровнями сознания. Но теперь ему будет очень трудно жить по-старому. Новые, неведомые эмоции наполняли его...
Увидав послушника в стороне от гостей, консул подал знак, и музыка смолкла. Гаттилузи, улыбнувшись, сказал:
- Господа, разрешите представить вам моего молодого друга, начинающего художника из Константинополя и честнейшего, благороднейшего юношу, дона Феофано из рода Дорифоров. У него внушительный счёт в нашем банке, а когда ему исполнится восемнадцать, то войдёт в права наследника крупного состояния. Пусть он не скучает в нашем кругу!
Общество захлопало, начало приветливо кланяться сыну Николы, тот стоял сконфуженный, а приблизившийся консул произнёс уже не так пафосно:
- Чтобы вы не чувствовали себя слишком одиноко, дорогой синьор Дорифор, я вас поручаю заботам моей старшей дочери - Летиции. Познакомьтесь, пожалуйста. Ей недавно исполнилось шестнадцать, и она уже невеста на выданье. Отнеситесь друг к другу по-доброму.
Девушка во многом напоминала отца: небольшого роста, с острым вздёрнутым носиком и смеющимися голубыми глазами. Но такого изящества, женственности, совершенства черт лица и фигуры Софиан ещё не встречал. Эта нежная смугловатая кожа с натуральным румянцем на щеках, тонкие точёные ноздри, длинные ресницы и по-детски пухловатые розовые губы, светлые, слегка вьющиеся волосы под шапочкой, лебединая шея и прелестные тонкие музыкальные пальчики - всё пленяло воображение, очаровывало собой, заставляло замирать сердце. А её звонкий голос! Он звучал, как хрустальный кубок, по которому ударили деревянной палочкой.
- Здравствуйте, синьор Дорифор, - поклонилась она учтиво и при этом чуть-чуть кокетливо, - рада видеть вас на папенькином балу. Нравится? Довольны? А хотите потанцевать?
Проглотив комок, Феофан ответил:
- Я, увы, не обучен.
- Не обучены? - удивилась она.
- Нет, вообще-то танцевать я умею - наши танцы простолюдинов, но они в ином духе, не похожи на эти, не такие гармоничные и изящные.
- Бросьте, не стесняйтесь. Если вы умеете танцевать в принципе, то легко обучитесь и нашим манерам. Я сейчас покажу; главное - расслабьтесь, будьте в своей тарелке и шалите непринуждённо; остальное приложится!
Взяв его за руку (молодой человек ощутил мягкую прохладную кожу её ладони и зашёлся от восхищения), повела к центру зала и поставила напротив себя, в линию танцующих. Начала урок: шаг вперёд, шаг назад, влево, вправо, поворот и хлопки на уровне груди, переход сквозь строй, снова поворот, несколько притопов... У послушника действительно получалось слаженно, он освоился быстро и уже не выглядел деревянной куклой на ниточках, задирал ноги от души, вроде бы балуясь, и в ответ на улыбку Летиции тоже улыбался. А потом они пробовали лёгкое белое вино, заедали его засахаренными фруктами и болтали.
- Ваш отец сказал, будто вы - невеста на выданье, - любопытствовал юноша. - Можно ли узнать, кто-то покорил уже ваше сердце и помолвлен с вами или претенденты только ещё становятся в очередь?
Девушка смеялась:
- А для вас это важно?
- Разумеется: не хотелось бы возбуждать в ком-то ревность.
- Отчего не хотелось бы? Вы такой трусишка?
- Нет. Не знаю. Просто не люблю лишних неприятностей.
- Разве побороться за сердце дамы - неприятность?
- Если дама помолвлена - безусловно.
- Но помолвлена - не значит обручена. И любую помолвку можно быстро расторгнуть.
- Для чего ж расторгать?
- Если даме вдруг понравится кто-то больше, нежели жених.
- Стало быть, жених у вас есть?
- Я не утверждала.
- Но и не отрицали?
- Ах, оставьте, пожалуйста, глупые расспросы. Мне сегодня приятно с вами. Вы ведь эти слова жаждете услышать? Получайте. Остальное не имеет значения. То, что будет завтра, для меня сегодня не существует!
И они опять танцевали, хохоча и дурачась.
Бал закончился в половине первого. Гости из Галаты расходились и разъезжались по своим домам, а гостей из Константинополя размещали на ночь в комнатах дворца. Расставаясь с дочерью Гаттилузи, Феофан спросил:
- Утром мы увидимся?
Та не поняла:
- Утром? Для чего?
- Ну, по крайней мере для того, чтобы пожелать друг другу счастливого дня.
- О, как это возвышенно! Вы не только художник, но и поэт! - а потом сказала серьёзнее: - Нет, мессир, ничего не выйдет. Я, во-первых, сплю допоздна, а ещё у меня разные дела... Да и вам во дворце не позволят задержаться надолго.
- Значит, нашей дружбе - конец?
- Почему же так мрачно, синьор Дорифор? Мы не собираемся пока умирать. Жизнь продолжается, и она полна непредвиденных - и предвиденных! - встреч.
- Лучше бы предвиденных. Надо уговориться.
- Но для этого нужна веская причина. А иначе отец будет против.
- Сочинить легко. Я бы взялся, например, написать ваш портрет.
Девушка задумалась:
- Это интересная мысль. Я поговорю с папенькой. Сколько вы попросите за работу?
- Ничего решительно. Может быть, одно: дозволения поцеловать вашу руку.
У Летиции вырвался смешок:
- Вы, мессир, по-моему, начитались сонетов Петрарки. Я же не Лаура!
- Да, вы лучше, потому что - Летиция!
- Ах, несносный льстец! Хорошо, посмотрим. А теперь - прощайте. И спокойной ночи!
- Да какая уж спокойная ночь! Впечатления переполняют меня...
- Вот забавный! Мне такие пока не встречались... - И она упорхнула, словно мотылёк в открытую форточку.
Феофан всё смотрел ей вслед и шептал, точно полоумный:
- Господи, да что ж это было? Уж не ангел ли, пролетая, невзначай дотронулся до меня крылом?