Вскоре, на одной из вечерних служб, Фотий объявил инокам, что у них в братстве прибавление - в новые послушники принят Феофан Дорифор по прозвищу Софиан, ученик живописца, даровитый молодой богомаз. Жить он может и дома, и в одной из келий, а его духовным отцом будет сам игумен. Чернецы одобрительно закивали, глядя на стоявшего чуть поодаль юношу. А по завершении литургии многие подходили знакомиться.
Братья Ириней и Аркадий повели его посмотреть на иконописную мастерскую - очень бедную, по сравнению с предприятием Аплухира. И работы, что показывали монахи, показались Феофану чересчур примитивными; даже Филька в своих ранних подражаниях так не опускался. Но сказать правду было совестно, и племянник покойного Никифора не хотел обижать этих простодушных трудяг, искренних в желании рисовать строго как предписано. Дорифор промямлил:
- Очень хорошо... крепко сделано... - А потом спросил: - Можно я добавлю к лику Святого Михаила несколько мазков?
Ириней с сомнением поглядел на Аркадия, но, как видно, тоже не хотел обижать юного послушника и кивнул:
- Что ж, изволь. Ученик Аплухира знает, что творит.
Феофан взял из шкафчика чашечку со светлым пигментом, тонкую колонковую кисть, помешал слегка краску и стремительно нанёс на угрюмый фон светлые штрихи - возле глаз и носа. Неожиданно плоское изображение покровителя монастыря изменилось - сделалось объёмнее, резче, выразительнее, как-то по-особому заиграло, вроде ожило.
- Пресвятая Дева! - вырвалось у Аркадия. - Ну и чудеса! Да твоею дланью водит Сам Господь!
Сын Николы смутился:
- Будет вам смеяться! Просто так, по-моему, интереснее.
Ириней сказал:
- Завтра ты исправишь все другие наши работы.
- Коли в том возникнет сия нужда...
- Безусловно, возникнет. А пока приглашаю посетить мою келью: у меня есть приличное вино, жареная курица и овощи - надо же отметить, как подобает, новое твоё положение в нашем грешном мире.
- Пить в монастыре? - удивился юноша.
- Что ж, по-твоему, монахи - не люди? Красное вино хорошо настраивает на божественный лад...
Быть послушником оказалось совсем не плохо. А митрополит назначил разбирательство дела об убийстве Никифора на конец сентября.
4.
В Рождество случаются разные таинственные вещи, и декабрь 1352 года в жизни Феофана не стал исключением.
Полностью оправданный на митрополичьем суде, он ходил в послушниках больше четырёх месяцев, ночевал и в монастыре, и дома, продолжал брать уроки у Евстафия, помогал Иринею и Аркадию в мастерской. Дядино предприятие тоже процветало - Аплухир временно распоряжался в нём, будучи опекуном несовершеннолетнего племянника Никифора, нанял нового столяра, взял мальчишку-подмастерья, и заказы на гробы выполнялись бесперебойно, в срок. А доходы шли на счёт Софина, под хорошие проценты, в банк генуэзской Галаты - "Гаттилузи и сыновья".
Дорифор-младший побывал за это время в Галате дважды: первый раз - с Аплухиром, при открытии счета, а второй раз - один, чтобы взять небольшую сумму на рождественские подарки. На другом берегу Золотого Рога город-крепость поразил воображение юноши с самого начала - прочными наружными стенами из камня, мощными воротами с подъёмным мостом и глубоким рвом. Стены были зубчатые, с узкими бойницами, а из них глядели жерла чугунных пушек. Посреди городка возвышался замок самого Гаттилузи, консула Галаты, и над башней реял флаг Генуэзской республики - красный крест на белом фоне, а в углу, левом верхнем, всадник убивал мечом змея. Католические храмы были строже, чем православные, без традиционных золотых луковок, но зато с прекрасными витражами и лепными фигурами, в том числе и с Распятием. За железными оградами, посреди фруктовых садов, различались дворцы зажиточных горожан, смахивавшие на классические античные, без средневековой суровости. И вообще Галата представляла собой осколок иного мира - пёстрого, яркого, в чём-то карнавального, островок Италии, шумной, непосредственной, эмоциональной, этакий оазис Ренессанса посреди ортодоксальной пустыни. Летом девушки ходили в блузках с короткими рукавами и в приталенных юбках, часто без накидок, лишь в плетёных шапочках, сдерживавших волосы; белоснежные и смуглые шейки юных чаровниц не могли не привлекать мужских взглядов. И мужчины тоже отказались от долгополых одежд, предпочтя им приталенные камзолы и короткие фасонистые плащи.
В банке "Гаттилузи и сыновья" служащие были вежливы, предлагали сесть, выпить прохладительного, улыбались вполне учтиво, но без подобострастия, и работали споро. А при банке имелась ювелирная лавка - в ней племянник гробовщика приобрёл недорогие, но приличные дамские украшения из серебра: три цепочки с камушком и одно колечко. Первые предназначались дочерям Аплухира и жене Иоанна - Антониде, а колечко - Анфиске. Иоанну он купил переводы на греческий язык стихов Петрарки, а Евстафию - доску с неплохой копией картины Джотто "Мадонна с Младенцем, покидающая пещеру в Вифлееме". За товары ещё пришлось уплатить пошлину на воротах Галаты, так что снятых Феофаном денег еле-еле хватило на ещё один рождественский подарок, купленный уже в Константинополе, в лавке у собора Святой Софии, - Новый Завет в кожаном переплёте, для игумена Фотия.
Всенощную Дорифор-младший простоял в церкви своего монастыря, а потом до утра пил к ел с братьями Иринеем и Аркадием. Выспавшись, отправился поздравить учителя и его наследниц, а приятелю Фильке преподнёс набор колонковых кистей, купленных чуть ранее для себя самого. Аплухир обрадовался доске Джотто, но сказал, что художник слишком реалистичен и пейзаж на заднем плане отвлекает внимание зрителей. Феофану опекун подарил 25 иперпиронов, а его наследницы - вышитые ими самими платки. Лишь у Фильки не было для друга подарка - по причине полного отсутствия денег, но приятель на него не обиделся, а наоборот, отсчитал ему в придачу к кистям 5 монет из преподнесённых наставником.
Отобедав у Аплухира, Феофан пошёл к себе в мастерскую. Здесь он вновь оказался за накрытым столом, празднуя с семейством Иоанна. Заодно позвали и Софью: бывшая проститутка продолжала жить в каморке Фоки, помогая Антониде вести хозяйство. Юный Дорифор подарил ей два иперпирона, и она, расчувствовавшись, даже всплакнула. А зато Антонида с Анфиской радовались серебряным безделушкам, как дети, тискали молодого человека и лобызали. Только Иоанн был слегка озадачен книжкой итальянца, недоверчиво листал её и всё время спрашивал: "Уж не богохульственны ли сии строки? Что хорошего может сочинить латинянин?" - "Ты прочти, прочти, - улыбался юноша, - эти стихотворения необыкновенно прекрасны". Засиделись до темноты. А когда уже решили разойтись на ночлег, в дверь как будто бы постучали. Софья подошла и спросила, не открывая:
- Кто там?
Приглушённый голос еле слышно ответил:
- Я... Не узнаешь?
- Нет, простите.
- Муж твой, идиотка!.. Фока!..
- Господи, неужто?
Щёлкнули засовы. В мастерскую ввалился совершенно чёрный скелет, обтянутый кожей, в грязных лохмотьях, перепачканных кровью.
- Что с тобой? - ахнула жена.
- Умираю... На, бери... на прощанье... - Он достал из-за пазухи небольшой мешочек, дёрнул за тесёмку, и на пол посыпались драгоценности - золото, бриллианты, сапфиры.
- Боже мой, откуда?
Гость покачивался от слабости, еле шевелил языком:
- Отомстил итальяшкам... Чтоб не уводили у греков жён... - Он зашёлся в кашле. - Если бы она от меня не ушла, жизнь моя бы сложилась иначе... - Бывший мастер упал на колени. - Но они погнались за мной... Еле убежал... А здоровье уже не то... Силы на исходе... Не сердись, прости. Здесь тебе хватит до конца твоих дней... - Кровь пошла у него из горла. Сгорбившись, Фока повалился лицом вниз и задёргался в предсмертных конвульсиях.
Обитатели дома наблюдали за этой сценой, сгрудившись в дверях, с неподдельным ужасом на вытянутых лицах.
- Кончился, - сказал Иоанн и перекрестился. - Мир его праху.
Все перекрестились вслед за ним.
- Погубил сам себя, - с тяжким вздохом заметила Антонида.
- Цыц, молчи! - оборвал её муж. - Что ты понимаешь? Он любил первую жену больше жизни. А когда она убежала, потерял рассудок.
- Нет, неправда, - возразила Софья несмело. - Он меня любил тоже.
Гробовщик-столяр пояснил:
- Извини, конечно, но не так, как её.
Антонида опять вмешалась:
- Бог его наказал за убийство хозяина.
- Не со зла он убил, по воле рока, - вновь проговорила бывшая гетера.
- Что теперь бухтеть! Человек преставился. И не мы судить будем, но Всевышний. Каждому воздастся по делам его.
Феофан наклонился и поднял с пола несколько колец. Рассмотрев их, воскликнул:
- Свят, свят, свят! Узнаю эти вещи. Видел их в ювелирной лавке в Галате. Он её ограбил!
- Как Фока сумел?
- Вот пройдоха!
- Тише, тише, о покойниках - хорошо или ничего...
Софья возвела страдальческие глаза:
- Что ж теперь, вернуть?
- Ну, не прятать же! - рассердился молодой Дорифор. - Я в тюрьме насиделся из-за него. Больше неохота! - Но потом, успокоившись, разрешил: - Ладно, выбери себе пару камушков на память. И на чёрный день. Остальные отнесу Гаттилузи.