Антоний стал готовиться к войне. Покинув Бононию, в которой он оставил Халидонию на попечении Эроса; (гречанка забеременела, и Антоний хотел выдать её за любимого вольноотпущенника), он шел дубовыми лесами во главе войск к Мутине. Легионарии со смехом разгоняли стада жирных свиней, подбиравших желуди. Веселые крики людей и хрюканье животных оглашали леса.
"Благодатная страна", - думал полководец, оглядываясь на смоляные заводы, на овец, шерсть которых славилась во всей Италии, и на огромные бочки, величиной с хижину, - в них приготовлялось лучшее вино Циспаданской Галлии. Антоний послал гонца к Вентидию Бассу с приказанием прибыть к нему на помощь с тремя легионами. До Мутины оставалось не более пятидесяти стадиев. Легионы шли с веселыми песнями.
Однако Мутина встретила Антония неприветливо. В бою Антоний понес большие потери и стал отступать, двигаясь к Нарбонской Галлии. Октавиан побоялся его преследовать, и только Децим Брут погнался за Антонием, решив его уничтожить, чтобы избавиться от "Дамоклова меча", как он говорил, занесенного над его головою.
Антоний шел на Лигурию, переваливая через крутые и дикие горы между Дертоной и Вадой, минуя Эмилиеву дорогу из опасения попасть в засаду. Он надеялся соединиться с Вентидием Бассом, так как своих войск у него было мало - четыре легиона, конница и новобранцы. В первые два дня он прошел тридцать миль, отделявших Мутину от Пармы, и ночью обрушился на город.
Была вторая половина апреля, но еще держались заморозки: осколки льда звенели под калигами воинов, молча подходивших к городу. Полководец объявил, что отдает город легионам, предупредив, что за обнаруженное пьянство виновные будут казнены. Всю ночь шел грабеж, происходили насилия. Центурионы кричали: "Воины, запасайтесь продовольствием! Предстоящий путь долог и тяжел!"
В следующие два дня было пройдено сорок миль. Дав войскам однодневный отдых в Плацентии, Антоний двинулся по Мульвиевой дороге к Дертоне и спустя неделю достиг лигурийских гор. Перевалив через них, он в первых числах мая прибыл в Ваду Сабатию, однако Вентидия Басса там не оказалось.
Расстроенный, Антоний послал навстречу ему брата Люция. Вскоре Вентидий Басе прибыл. Уставшие легионы отказывались идти в Нарбонскую Галию. Антоний, привыкший в последнее время к ударам судьбы, принужден был обещать, что отправит их в Полленцию. К счастью для него, разведка донесла, что Полленция занята Децимом Брутом.
- Слышите? - возгласил Антоний. - Враг занял город; Если вы хотите предать своего полководца и сдаться на милость убийцы нашего друга и отца, великого Цезаря - идите! Но помните: вы покроете себя вечным позором - каждый квирит, нет, даже не квирит, а вольноотпущенник и раб вправе будет плевать на вас, на ваших жен и детей, и не ответит за это по римскому закону. А каждый раб, пошедший со мною, получит - клянусь Меркурием! - свободу, вольноотпущенник - права гражданства, воин - земли и подарки, центурион, трибун, легат, префект - большие награды и повышение в чинах. Кто за Цезаря - тот с мною, кто против меня - тот с убийцами-помпеянцами!
- За Цезаря! - закричали друзья Антония. Возглас их повторили первые ряды легионов, подхватили вторые и третьи, и мощные крики огласили окрестность.
- С Антонием, всегда с Антонием! - говорили, перебивая друг друга, воины. - К Лепиду, к Лепиду!
XI
Находясь в Форуме Вокония, Лепид с тревогой следил за движением войск Марка и Люция Антониев. Первым прибыл Люций в Форум Юлия; Марк, подошедший с легионом позже, немедленно направился к лагерю Ле-пида, где находились ветераны Цезаря.
Расположив войска на берегу речки Аргентей, Антоний возбуждал ветеранов беседами о Цезаре. Его легионарии были частыми гостями в лагере Лепида, а воины Лепида - в лагере Антония.
Сам Лепид был в нерешительности. Он думал: "Антоний друг, но в немилости. Стоит ли жертвовать своим положением ради него?" Он смотрел на походный столик, на котором лежал декрет сената об изгнании Антония, и его одолевала мысль: "Оскорбить сенат неповиновением значит стать его врагом. Как поступил бы в этом случае Цезарь? Конечно, употребил бы хитрость". Лепид решил притвориться противником Антония и не препятствовать ему в действиях, какие тот найдет нужными. Но тут он вспомнил о письме Октавиана, который спрашивал: "Сообщи, согласен ли ты признать меня вождем цезарьянцев", и в раздумьи опустил голову. На письмо он еще не ответил, и теперь, когда Антоний стоял в нескольких шагах, его занимал вопрос, как держать себя с ним, чтобы не возбудить подозрений легатов и военных трибунов.
Приоткрыв полу шатра, Лепид наблюдал за противоположным берегом Аргентея и вдруг среди воинов увидел Антония. Сердце его сжалось: с длинной бородой и всклокоченными волосами, в траурной одежде, полководец, правая рука Цезаря, беседовал с ветеранами, находившимися на другом берегу. Легионарии приветствовали его.
- Трубить в трубы! - закричал Лепид легату, находившемуся на претории.
Трубы заглушали громкий голос Антония, - так нужно было. Никому не приходило в голову, что Лепид склонен перейти на сторону сената.
На другой день Лепид был разбужен криками. Полураздетый, он выглянул из шатра и увидел ветеранов, несших на руках Антония. Они шли к его палатке. Толпа увеличивалась - воины сбегались со всех сторон.
Караульный легат доложил:
- На рассвете Антоний с небольшим отрядом перешел реку вброд, наши легионарии сломали палисады и схватили его на руки. Принимай, вождь, друга Цезаря.
Лепид поспешно оделся и выбежал на преторию. Он обнял Антония при радостных криках легионариев и громко сказал:
- Привет сподвижнику нашего бога и отца!
- Привет и тебе, отец мой! - смиренно сказал Антоний. - Я понимаю твою нерешительность… ты боялся сената.
- Сената?
Лепид был задет. Нет, он никогда не был трусом. Кто боится сената? Только варвары! А он - верховный жрец, и его слово свято. Римский народ не позволит даже сенату издеваться над священной личностью жреца.
Кликнув писца, он стал диктовать дерзкое послание, уверяя отцов государства, что сострадание к Антонию победило легионариев и его самого. Письмо кончалось словами: "Надеюсь, что римский сенат не вменит нам в преступление оказанного милосердия, которого, по-видимому, лишены отцы государства во главе с Цицероном. Ветераны и друзья Цезаря знают, что делать для блага государства".
Узнав о соединений Антония с Лепидом, общество негодовало; Растерянный сенат принял срочные меры: Марку Бруту и Кассию с войсками, а также африканским легионам было приказано прибыть в Италию; Секст Помпей был поставлен во главе всех кораблей с титулом начальника флота и морского берега и с полномочиями, какими некогда пользовался Помпей Великий в борьбе с пиратами. Введение налога по случаю войны вызвало всеобщее недовольство: роптали всадники, негодовали ростовщики, волновался народ, хотя всем было известно, что сокровищница Сатурна была пуста, а средства требовались большие. Сенат хотел обнародовать проскрипцию против Лепида, славившегося богатством, но его теща Сервилия, имевшая большие связи в аристократических фамилиях, приложила все усилия, чтобы его спасти. Вскоре о проскрипции перестали говорить.
Октавиан перешел на сторону аристократов и получил начальствование над войсками, выставленными против Антония. Учитывая тяжелую обстановку, он не торопился выступать в поход, желая вынудить сенат не препятствовать его консульству.
Перед заседанием сенаторы толпились в курии: одетые в тоги с красными полосами, в красных полусапожках, украшенных полумесяцем из слоновой кости, надменными лицами, они шептались, стараясь казаться спокойными:
- Октавиан приказал убить на войне Гиртия…
- Велел отравить раненого Пансу, чтобы расчистить себе дорогу к консулату.
- Мы знаем, кто этот сын Цезаря, - насмешливо подчеркнул Фавоний, - от него так и пахнет ростовщической породой. Что? - закричал он, заметив движение руки Цицерона, собиравшегося возразить. - Ты легковерен, Демосфен великого Рима! Ему приказано спешить на помощь Дециму Бруту, а он медлит…
Цицерон не ответил и, взяв Фавония под руку, отвел его в сторону.
- Лепид должен быть объявлен врагом отечества, - сказал он, - подлый проконсул, которому мы доверяли, оказался изменником, и я решил принять строжайшие меры. Когда Октавиан отправится в поход…
- Понимаю, - кивнул Фавоний. - Мы объявим Лепида врагом и отсрочим выполнение проскрипции, чтобы дать время воинам покинуть проконсула. А потом?
- Что потом? Октавиан и Децим Брут разобьют Антонии, и республика будет спасена.
- Ты очень доверчив, Марк Туллий! Октавиан - трус, и едва ли можно рассчитывать на него…
- Октавиан знает, что у Децима десять легионов, у Планка - пять, у Азиния Поллиона - три, у Марка Брута - семь, у Кассия - десять, а всего тридцать пять легионов, не считая кораблей Секста Помпея и моряков, которых он купил в Африке. Неужели с такими силами мы не сможем противостоять четырнадцати легионам бунтовщиков?
- А ты уверен, что легионы не перейдут на сторону Антония?
Цицерон отшатнулся.
Вопрос Фавония был страшен: он давно уже беспокоил оратора, который боялся даже думать об этом, а друг спросил, точно предательство было вполне естественным делом.
- Измена? Не может быть. Подождем событий, - сказал Цицерон, упрямо сжимая тонкие губы.
Ждать пришлось недолго - пролетели три недели, и Октавиан, не получивший консульства, выступил в поход. Лепид был объявлен врагом отечества, а проскрипция против него отсрочена на два месяца. Сенат торжествовал, все, казалось, было в порядке. И вдруг в июльские иды прибыло в Рим посольство от Октавиана. Испуганный сенат слушал центурионов и воинов, которые нагло говорили, перебивая друг друга: