Касаясь поэтики "Божественной комедии", автор введения объяснял отступление Данте от латинского языка и размера древней эпопеи новой творческой установкой, при которой человек изображается в единстве величия и падения. В создании, писал Струков, где два начала – "дух и прах" – являются так высоко и так низко, героический стих был бы даже смешон и неприличен. Другое отличие от древней эпопеи, а именно "Энеиды", он видел в том, что у Вергилия действие развивается без участия повествователя, в то время как Данте везде остается действующим персонажем, привносящим земное волнение в любой эпизод и любую картину. Оттого-то, по словам Струкова, "Божественная комедия" воспринимается совсем иначе, чем какая-либо другая христианская эпопея, где нет совмещения миров и где баснословный рассказ увлекает воображение, но бессилен возбудить святой трепет души.
Безусловно важными были и другие замечания, в частности о тех особенностях поэмы, которые определяются, как принято сейчас говорить, пространственно-временной организацией ее сюжета. Наряду с этим автор отмечал слияние науки с поэзией и символическое значение имен и сюжетов в "Комедии", ее универсальный смысл и благородство политических идеалов Данте. Он, говорилось во введении, живописует человека не с одной его нравственной стороны, но и "как члена великой народной семьи". В заключение Струков выражал сожаление, что Россия отстала от европейских стран в освоении "Божественной комедии", и передавал право судить о достоинстве перевода в прозе самим читателям.
Работу Струкова критика не удостоила вниманием, хотя сам опыт переложения на русский язык "Ада" вызвал многочисленные отклики. В основном это были краткие эмоциональные отзывы, и по ним было невозможно судить о качестве перевода. Исключением явилась рецензия С. П. Шевырёва, который перед этим опубликовал в "Москвитянине" стихотворный перевод двух песен "Ада". Он детально разобрал наиболее значительные ошибки и упущения Ф. Фан-Дима. Шевырёв писал: "Песнь V, стих 6: в русском переводе – "Ты увидишь скорбные души тех, которые на земле были поражены безумием"; в подлиннике: "увидишь плачевные племена тех, которые утратили благо разума". Верховное благо разума, по христианскому учению Данта, есть Бог. Утратили благо разума значит, утратили Бога". "Песнь V, стих 37: "Участь Каина-братоубийцы ожидает нашего губителя"; в подлиннике: "Каина ожидает того, кто лишил нас жизни". Видно, – замечал рецензент, – что переводчику была неизвестна XXXII песнь "Ада" в то время, когда он переводил V. Там узнал бы он, что Кайною называется у Данта особое место в Аду, где казнятся братоубийцы и изменники родным своим".
Подводя итоги изрядномучислусвоихкритическихзамечаний, Шевырёв высказывал предположение, что перевод вряд ли сделан с подлинника. Однако уже в наше время один из авторитетных исследователей отмечал, что переложение Е. В. Кологривовой "отличается ясностью и сжатостью, переводчица бережно относится к тексту оригинала и старается сохранить конструкции итальянских фраз". Подобной оценки придерживались многие современники писательницы. Видимо, несмотря на объективность отдельных замечаний Шевырёва, его общая оценка труда Кологривовой оказалась несколько пристрастной и слишком строгой. Междутем вполне справедливо, что рецензент переложению Фан-Дима предпочел переводы Д. Мина, с которыми он ознакомился в рукописи и которые считал "добросовестными, изумительными, прекрасными", способными "перещеголять" труды лучших немецких переводчиков.
Камешек в немцев был брошен не случайно. Как дантолог Шевырёв был воспитан итальянской школой, а главное, он спешил освободить отечественную мысль от ученического преклонения перед зарубежным дантоведением. "Результаты ученых Запада, – писал Шевырёв, – доступные у нас почти каждому невежде, долго будут служить препятствием истинным ученым, которые желают изучить добросовестно самые подлинники и стремятся к тому, чтобы составить свое национальное воззрение на литературу Запада". В то же время он хорошо понимал необходимость разностороннего знакомства с дантоведческой литературой для русских переводчиков и полагал, что, кроме многократного изучения текста, важно "изучить Поэта в богословском, философском и историческом отношениях". Именно такое многолетнее изучение обеспечило, по его мнению, успех Д. Мину.
Полностью перевод первой части "Божественной комедии" в исполнении Мина был впервые опубликован в 1852 г. на страницах "Москвитянина". В предисловии к публикации "Ада" Мин сообщал, что его руководителями были немецкие переводчики и комментаторы поэмы К. Витте, К. Каннегиссер, А. Вагнер, а "в особенности Копиш, Филалетес/принц Иоанн Саксонский". Кстати сказать, Карл Витте первый приступил к систематическому изучению рукописных списков "Комедии", а комментарий Финалетеса был едва ли не лучший в XIX веке. Таким образом, у Мина были хорошие учителя. Свое предисловие он заканчивал признанием: "Не страшусь строгого приговора ученой критики, утешая себя мыслью, что я первый решился переложить размером подлинника часть "Божественной Комедии" на Русский язык, так способный к воспроизведению всего великого". Эти слова оправдывались качеством перевода. Недаром Шевырёв называл труд Мина подвигом и считал, что автор русских терцин овладел ими в совершенстве.
В 1843 г., после выхода в свет прозаического переложения "Ада", была опубликована книга члена римской академии "Аркадия" кн. А. Волконского "Рим и Италия средних и новейших времен в историческом, нравственном и художественном отношениях". В книгу была включена ранее печатавшаяся и значительно дополненная статья о Данте. Автор указывал на произведения, предшествующие "Комедии" и близкие ей по содержанию. Среди них он называл "Поэму о Персивале" Вольфрама фон Эшенбаха, отмечая, что ее герой проходит через многие искушения и опасности, но силою чистой и непреклонной воли достигает до горнего жилища истины, добродетели и славы. Новыми для читателя были и некоторые сведения о "Монархии", в которой, как сообщал Волконский, Данте показывал равное и независимое друг от друга разделение власти светской и духовной между императором и папой, за что навлек на себя гонения со стороны римской курии. Папа Иоанн XXII проклял память поэта и запретил читать его сочинения, а кардинал дель Поджегто требовал, чтобы кости Данте были сожжены на позорном костре. К счастью, писал Волконский, это намерение встретило всеобщее сопротивление, но рукопись "Монархии", хранящаяся в Милане, была зачислена в индекс богоотступных сочинений, а "Божественная комедия" никогда не издавалась в Риме вплоть до конца XVIII столетия.
Среди русских журналов, печатавших материалы о Данте, следует назвать и "Библиотеку для чтения". Уже в первый год своего существования она опубликовала известие о книге "Dello spirito antipapale etc. di Dante, Boccaccio e Petrarca" Габриэля Россетти, поэта и деятеля Рисорджименто, эмигрировавшего в Англию. Профессор Россетти, замечал в связи с этой публикацией "Журнал Министерства народного просвещения", считает "Божественную комедию" политическим сочинением, содержание которого сводится к аллегорическому изображению современной Данте Италии. А потому любовь он толкует как непоколебимую приверженность к императору, Беатриче – как символ Рима Цезарей; непонятные в "Комедии" слова TAL, ALTRI – как прописные буквы титула императора Генриха VII, который должен был овладеть Римом. Так, в стихах
da TAL n'a dato
TAL ne s'offerse
О quanto tarda a me en' ALTRI qui giunta
первое TAL означает, по мнению Россетти, следующее: T-eutonico, A-rrigo, L-ucemburghese (Немецкий Генрих Люксембургский), а второе ALTRI соединяет в себе начальные буквы A-rrigo, L-ucemburghese, T-eutonico, R-omano, I-mperator (Генрих Люксембургский Немецкий Римский Император). Само же слово Bice не что иное, как вензель: B-eata, I-esu, C-risto, E-nrico (благословенный (Рим. –A.A.) Иисус Христос, Генрих). Следовательно, стихи
Ma quella reverenza che s'indonna
Di tutto me, purper В, e per ICE, Mi richinava
нужно читать не иначе как "Но это благословение, которым проникнут я к Риму, к Вере Христовой и к императору Генриху…" Отдавая должное остроумию Россетти, журнал тем не менее полагал такой подход к толкованию "Комедии" узким и обедняющим смысл поэмы. Исследованию итальянца он противопоставлял диссертацию Шевырёва, в которой дантовское творение рассматривалось как произведение глубокого философско-поэтического содержания.