В 1847 г. О. И. Сенковский опубликовал в "Библиотеке для чтения" довольно пространную статью, стараясь объяснить "поэму Данте его жизнью, а самою жизнь поэмою". Он писал, что все в средневековом поэте: его ошибки и его гений, его тщеславие и его добродетель – велико, удивительно и свято. Данте могли бы упрекнуть только в одном, "если бы смели, – в том, что он любил отчизну свою, как простой смертный; что он терял свое время – он, поэт! – на служение ей, как в советах, так и в битвах, и что, будучи изгнан из своей несчастной отчизны, он никогда не мог позабыть ее!" Биография такого человека, заключал Сенковский, естественно возвышается до величия Истории.
Этот пафос и стиль несколько неожиданны у человека, чья ирония, как уверяли современники, не ведала ничего святого. Но, возможно, что, готовя статью, он вспомнил и свою первую родину, и свой юношеский перевод на польский язык III песни "Ада", который печатался в 1817 г. с его же кратким, но эмоциональным предисловием. Очерк о жизни и творчестве Данте, помещенный издателем "Библиотеки для чтения" в своем журнале, был популярного характера и не обещал русскому читателю каких-либо открытий. Впрочем, Сенковский заранее отказывался от научных притязаний. "…Кроме Женгене и других, писавших после него и разобравших "Божественную Комедию" подробно, какой анализ, – спрашивал он, – может дать понятие о таком творении".
В этом же 1847 г. "Москвитянин" перепечатал работу К. Фориеля "Франческа да Римини и Уголино", в которой осмыслялась связь исторических прототипов с художественными образами поэмы. Единственным и исключительным желанием Данте, утверждалось в статье, было выразить драматически и живописно личное впечатление, "сделанное на него происшествием, крепко связав его не с случайными историческими подробностями, но с общими идеями и нравами того времени". Это положение, высказанное относительно Франчески, касалось и других прототипов "Божественной комедии". Несомненно, оно имело немалое значение не только для понимания идейно-художественного смысла поэмы, но и для осознания новых тенденций в зарубежной дантологии. Мировоззренческие основы творчества поэта все шире привлекали внимание исследователей. Это подтверждала и книга ученика К. Фориеля, офранцуженного итальянца Ф. Озанама "Данте и католическая философия XIII столетия". Рецензия на новую книгу была опубликована в "Отечественных записках" за 1848 г. "Определяя точки соприкосновения, – писал рецензент, – дантовской философии с философиями восточною, платоновскою, аристотелевскою и схоластическою, Озанам старается определить источники, которыми пользовался творец "Божественной Комедии": исследует, какое именно предшествующее или современное философское учение возобновлено или усвоено поэтом".
Отклики русской периодической печати на самые последние новости зарубежной дантологии стали обычным делом для читающей публики. "Недавно, – сообщали "Отечественные записки", – издано <…> малоизвестное, даже в Италии, сочинение Данте "Пир влюбленных" (lo amoroso convivio)… Изучение этого сочинения во многом объясняет "Божественную Комедию", но оно не вполне окончено… В первый раз это сочинение, где Данте собрал все сведения о науках, явилось в 1490 году. В XVI веке было оно несколько раз перепечатано, но всегда с большими пропусками. В 1831 году аббат Кавардзони Педердзини первый очистил текст от ошибок переписчиков. Себастьян Реаль перевел теперь это сочинение на французский язык и обещает вскоре издать "Мир Данта" – исторический, географический и ученый словарь".
Заинтересовавшее редакцию "Отечественных записок" объявленное издание выходило в составе "полного" собрания сочинений Данте, которое отдельными томами готовил к печати Реаль. Оно состояло из биографии поэта и статьи "Сброшенный покров со средних веков: мир Данте". Этот дантовский мир был настолько хорошо освоен иными русскими знатоками "Комедии", что они чутко реагировали на актуальные проблемы ее изучения и порой выступали с назревшими критическими заявлениями. Обозревая "современное образование Европы", Шевырёв с сожалением отмечал, что при всем внушительном количестве публикаций дантовской поэмы до сих пор нет издания "Божественной комедии", сличенной "по всем лучшим кодексам, по крайней мере XIV, XV и XVI столетий". Он был склонен считать, что повинна в этом "Академия делла Круска", которая "правит скипетром языка и словесности Тосканской и коснеет в своих закоренелых предрассудках, против которых нет в Италии высшего Ареопага".
В такой атмосфере постоянного внимания к творчеству и личности Данте его сюжеты и его судьба нередко становились предметом досужих занятий самых разных литераторов. В их числе можно назвать и Д. Ю. Струйского (псевд.: Трилунный), который в середине 40-х годов опубликовал отрывки из поэмы "Дант". В одном из них он от лица Данте писал следующее:
Прощу того, кто для корысти низкой
Подстережет меня в мой злобный рок,
Кто нагло спросит: "Жизнь иль кошелек!"
И тайный нож приставит к груди близкой.
Но обществу, которое в пирах
Беспечно жизнь презренную проводит,
Где все изящное изринуто во прах,
Где скука с пресыщеньем бродит,
Я не прощу, что пеплом гробовым
Оно посыпало над алтарем святым,
И не прощу, что холодом смертельным
Оно мой дух в пространстве беспредельном
Низвергло, как в тиранскую тюрьму, –
Мое проклятие ему.
Среди тех, кто от случая к случаю обращался к Данте, был и Дружинин. Кроме трех главных европейских языков, он достаточно хорошо знал итальянский и, вероятно, читал дантовские произведения в подлиннике. Осенью 1852 г. он писал своей приятельнице за границу: "Хорошо ли вы изучили итальянский язык и можете ли по возвращении подновить мое знание языка через практику?" Видимо, интерес Дружинина к итальянскому языку развивался по мере роста внимания к Данте и его творчеству. В литературно-критических работах, посвященных русским поэтам, а точнее, Пушкину, Козлову, Майкову, имя знаменитого флорентийца упоминалось писателем довольно часто. Например, в статье "A. C. Пушкин и последнее издание его сочинений" ее автор писал: "Смелость, с которою поэт сливает историю своего героя с торжественными эпохами народной истории, беспредельна, изумительна и нова до крайности, между тем как общая идея всего произведения по величию своему принадлежит к тем идеям, какие родятся только в фантазии поэтов, подобных Данту, Шекспиру и Мильтону".
Из дантоведческой литературы Дружинину, безусловно, была известна первая биография поэта, задуманная Дж. Боккаччо как введение к "Новой Жизни". В "Письмах иногороднего подписчика" Дружинин пересказал однажды эпизод, случившийся, по уверению Боккаччо, на улице Вероны, где одна из женщин, увидев Данте, сказала своим собеседницам: "Посмотрите, вон идет человек, который спускается в ад и возвращается оттуда, когда ему вздумается, и приносит вести о тех, кто там томится". На что другая бесхитростно ответила: "Ты говоришь правду – взгляни, как у него курчавится борода и потемнело лицо от адского пламени и дыма".
К этому же выводу, творчески переосмысленному, восходит стихотворение Дружинина "Данте в Венеции", не вошедшее в его собрание сочинений и заслужившее одобрение H. A. Некрасова: