Убедительной статье Ю. В. Манна созвучны отдельные положения работ E. H. Купреяновой. В одной из них она пишет: "Чудесное превращение брички Чичикова (в "птицу-тройку". – A.A.) обнажает, причем демонстративно, символическую многозначность всей художественной структуры замысла и его воплощения в первом томе "Мертвых душ" как эпопеи национального духа, его движения от мертвенного усыпления к новой и прекрасной жизни. Отсюда – не роман, а "поэма", охватывающая по замыслу все сущностные свойства и исторически разнородные состояния "русского человека" и в этом смысле ориентированная на эпос Гомера, а одновременно на "Божественную Комедию" Данте <…>. Подсказанное "Божественной Комедией" осмысление всего изображенного в первом томе – как ее "чистилища" и намерение изобразить в третьем томе ее грядущий "рай" не подлежит сомнению и не раз отмечалось критиками и исследователями. Но глубинный и еще до конца не проясненный смысл этого несомненного факта заключается в куда более сложном уподоблении наличного национального бытия и его исторических перспектив заплутавшейся и обретающей свой истинный путь национальной душе, в свою очередь уподобленной душе человека. Душа человеческая во всех трех ее измерениях – индивидуальном, национальном и общечеловеческом – и есть подлинный герой поэмы Гоголя…"
Как известно, многозначность художественного произведения обусловлена самой природой искусства, но в данном случае крайне важно, что сам Гоголь настойчиво указывал на подобный характер замысла "Мертвых душ". Недаром П. В. Анненков, лучше других знакомый с устремлениями писателя в период обдумывания всей "постройки" поэмы, свидетельствовал, что для второго тома Гоголь начинал "сводить к одному общему выражению как свою жизнь, образ мыслей, нравственное направление, так и самый взгляд на дух и свойства русского общества".
Здесь уместно вспомнить слова Данте о четырех смыслах "Божественной комедии". В письме к Кан Гранде делла Скала он заявлял: "…смысл этого произведения не прост, более того, оно может быть названо многосмысленным, т. е. имеющим несколько смыслов". Один из смыслов, самый первый, – это буквальный, второй – аллегорический, третий – моральный, четвертый – анагогический (сверхсмысл). Средневековые богословы, применяя метод толкования по четырем смыслам к Библии, оставили стихи:
Littera gesta docet, quid credas allegoria;
moralis, quid agas; quo tendas, anagogia –
"буквальный учит о произошедшем; о том, во что ты веруешь, учит аллегория; мораль наставляет, как поступать, а твои стремления открывает анагогия". Анагогический, по мнению богословов, обнажает связь с вечностью. Данте, распространяя многосмысленное толкование на светскую поэзию, утверждал, что прежде всего стоит говорить о буквальном, а затем об аллегорическом, иногда же прибегать и к другим, т. е. моральному и анагогическому Гоголь как будто знал и помнил о таком толковании поэтом содержания "Комедии", когда в "Четырех письмах к разным лицам по поводу "Мертвых душ" пытался натолкнуть читателей на более глубокое и широкое восприятие своей поэмы. "…Бывает время, – говорил он, – когда нельзя иначе устремить общество или даже все поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости" [VIII, 298]. В этих словах есть удивительная перекличка с тем, что подметил в Данте Шеллинг. "Данте, – писал он, – мстит с пророческой силой в своем "Аде" от лица страшного суда, как признанный карающий судья, мстит не из-за личной ненависти, но с благочестивой душой, возмущенной мерзостью переживаемого времени". Останавливают внимание и следующие за этим строки: "Ужас мучений обреченных он (Данте. – A.A.) смягчает своим собственным ощущением их; у пределов стольких стенаний оно так омрачает его взор, что он готов плакать…". И слезы действительно льются из глаз Данте. "Помысли, – обращается он к читателю, – мог ли я невлажным взглядом / Взирать вблизи на образ наш земной…" [Ад, XX, 21–24]. Трудно не разглядеть здесь сходства с гоголевским смехом сквозь слезы.
Мерзость окружающей жизни глубоко волновала русского писателя, но не только ее изображение входило в задачи Гоголя. Работая над "Мертвыми душами", он полагал, что о "многом существенном и главном следует напомнить человеку вообще и русскому в особенности". В то же время, имея в виду и "Мертвые души", Гоголь утверждал: "…все мои последние сочинения – история моей собственной души" [VIII, 292]. И тут снова напрашивается параллель с автором "Божественной комедии", о котором Гегель писал: "…о созданиях своей фантазии он может повествовать, как о собственных переживаниях, а потому получает право включать в объективное произведение и свои собственные чувства и размышления".
В другом месте, но снова по поводу Данте и его "Комедии" Гегель сказал: "Более высоким делом является то, которое каждый человек должен осуществить в самом себе, – его земная жизнь, определяющая жизнь вечную". Данте считал создание "Комедии" своим долгом перед родиной, перед потомками. Он называл ее "поэмою священной" [Рай, XXV, 1]. Для него это был труд, выполнение которого бог поручает гению. Насколько это все было созвучно помыслам Гоголя, можно судить по его словам: "Рожден я вовсе не затем, чтобы произвести эпоху в области литературной. Дело мое проще и ближе: дело мое есть то, о котором прежде всего должен подумать всякий человек, не только один я. Дело мое – душа и прочное дело жизни" [VIII, 298–299].