- Так почему бы вам, ваше высокопревосходительство, не использовать эту возможность? Одни мы уйдем гораздо проще - за нами никто гнаться не станет. Да и для вас будет легче и удобней.
Колчак медленно поднялся со стула, кровь отхлынула с его лица.
Тимирева побледнела тоже, боясь, что у адмирала случится сейчас взрыв нервов, - такие вспышки давно уже не были редкостью. Она умоляюще взглянула на моряка, но офицер сделал вид, что не заметил взгляда.
- Вы что же - меня бросаете?! - закричал Колчак, не сводя с офицера невидящих и ненавидящих глаз. - Вы - моряк - бросаете своего адмирала?!
- Никак нет, ваше высокопревосходительство. Если вы прикажете, мы пойдем с вами.
- Хорошо… Господин генерал, - повернулся Колчак к Занкевичу, - я больше никого не задерживаю.
Подождав, когда офицеры разошлись, прохрипел, судорожно ломая пальцы:
- Все меня бросили. Я обречен и ничего не могу сделать.
Потом сказал, узя хмурые безумные глаза:
- Надо ехать в Иркутск… Продадут меня эти союзнички… Ох, продадут…
Занкевич вмешался, суетясь и глотая концы слов:
- Распоряжения, отданные союзниками до сих пор, не дают оснований… Но вижу, у вас сомнения. Тогда советую настоятельно: тотчас, в крайнем случае - завтра ночью, бегите. Солдатская форма, один из чешских эшелонов. Возьмите Трубчанинова, он облегчит вам путь.
Колчак раздраженно взглянул на Занкевича: "Неужели и этот хочет отвязаться от меня? Похоже, хочет".
Чехи, французы, англичане, американцы, японцы - все теперь спасали свою шкуру, свой престиж, свои капиталы и плевать хотели на его судьбу и жизнь.
Он еще раз взглянул на Занкевича, предложившего ему переодеться в солдатскую форму и бежать в одном из чешских эшелонов.
Адмирал, разумеется, был осведомлен, что чехи, без большой охоты, но тем не менее беспрепятственно берут в свои поезда белых офицеров, ищущих спасения от большевиков. Колчак вспомнил о бабьем платье Керенского, о крестьянской одежке младшего Пепеляева, - и театрально скрестил руки на груди.
Занкевич ждал ответа, но пауза затянулась, и генерал заговорил снова:
- Я скрою от всех ваше исчезновение, Александр Васильевич. Двое суток никто ничего не будет знать.
Колчак отозвался, покосившись на Тимиреву:
- Не хочу кланяться чехам.
И снова иронически подумал про себя: "Не хочу кланяться… Меня выловят в любом эшелоне, с чехами или без них, выловят и пустят в расход на месте. Без лишних разговоров и суда".
Генерал продолжал настаивать:
- Бегите, господин адмирал!
- Кончим об этом, Максим Иванович. Я принимаю предложение Жанена и еду в своем вагоне. Теперь все надежды на два батальона японцев, еще задержавшихся в Иркутске.
Занкевич пожал плечами.
- Тогда я немедленно телефонирую маркизу Като о вашем согласии. Посол Японии, смею надеяться, окажет вам необходимую помощь.
Четвертого января двадцатого года к хвосту длинного, в сто двадцать осей, эшелона № 58-бис (он вез на восток роты первого батальона шестого чешского полка) подцепили пульман второго класса. Адмиралу в вагоне было отведено маленькое купе. На остальных местах и в коридоре теснились шестьдесят офицеров, взвинченных, растерянных, злых.
Второй пульман, присоединенный к тому же составу занимал премьер Пепеляев с остатками совета министров.
За час до отхода поезда из Нижнеудинска Занкевичу доставили телеграмму Като - ответ японца на просьбу о вывозе всего поезда Колчака. Депеша гласила: высокие комиссары сделали все, что могли, большего они предпринять не в силах, Като также сообщал: миссии покидают Иркутск и отправляются на восток.
- Господи! - уныло покачал головой Занкевич. - Все спасают лишь свою шкуру. - Но тут же подумал, что и он, генерал, беспокоится только о собственном благополучии, а отнюдь не о спасении адмирала и его дела.
Начальник штаба даже не стал докладывать главковерху о телеграмме японца.
Над вагонами подняли флаги Америки, Англии, Франции, Японии, Чехословакии, да еще, будто в насмешку над Колчаком, бился на морозном ветру русский андреевский флаг. Все это должно было означать, что состав находится под защитой союзных держав. Колчак рассчитывал пересесть в Иркутске в вагон Жанена или, на худой конец, укрыться в поезде японцев.
На первой же остановке в пульман (здесь в эти минуты находились Пепеляев, Тимирева и некоторые генералы) втиснулся начальник эшелона майор Кровак, здоровенный детина с трубным басом.
- Ха! - весело воскликнул он, ни к кому, собственно, не адресуясь. - Все идет как по маслу!
И ушел, будто явился с единственной целью изречь глупую фразу.
В эти дни получили запоздалые сведения: седьмого января пал Красноярск.
На станции Зима контрразведка доставила Колчаку копию телеграммы, которую послал на запад командир партизанского отряда Иван Новокшонов. Депеша гласила:
"Всем, всем, всем. Всем начальникам партизанских отрядов и рабочих дружин по линии Зима - Иркутск. Сегодня, 13 января 1920 года, в Зиму с поездом № 58-бис в чешском офицерском вагоне прибыл Колчак. Принимаю все меры к его задержанию и аресту. В случае неудачи примите все меры к задержанию его в Иркутске. Подтягивайте силы к линии".
Доставивший в контрразведку копию телеграммы, сообщил, что Новокшонов обратился за указаниями к главнокомандующему Северо-Восточным фронтом Звереву. Главком приказал пропустить состав в Иркутск, где сделано все, чтобы арестовать адмирала.
Получив директиву, командир отряда посадил в вагон Колчака своего адъютанта Соседко и разрешил движение.
Долгие дни тащился эшелон до Ангары. И в Черемхово, и на других больших станциях красные собирались в большом количестве и требовали выдачи адмирала.
Они стягивали силы к железной дороге и грозили забастовкой, если чехи попытаются спасти ненавистного им человека в хвостовом пульмане. Все вокруг бурлило.
Но майор Кровак, выполняя инструкции Жанена и Сырового, повсеместно отказывал депутациям.
Занкевич понимал: не будь этих инструкций, майор без колебаний выдал бы эксправителя и его спутников - именно они сулили бегущим на восток чехам всяческие неприятности.
Вблизи Иркутска в купе Кровака явился представитель Черемховского военно-революционного штаба Василий Буров, прохрипел простуженным голосом:
- Вот что, майор, - ты посадишь в поезд меня и восемь вооруженных рабочих. Если нет - прикажу взорвать эшелон.
- А если я тебя - к стенке? - побагровел Кровак.
- Если меня - к стенке, поезд - на воздух. Ну?
Бойцы Бурова трое суток лежали в снегу, возле железнодорожной насыпи, ожидая Колчака и золото. Лица их были темны от мороза, обветрены, и в глазах, потемневших от ярости, гнездилась тяжелая, как свинец, злоба.
- Ну?! - повторил Буров.
И чех, ни с кем не советуясь и никому не докладывая, посадил в одну из солдатских теплушек девять красных дублеров чешского караула.
Пятнадцатого января, в полдень, прибыли в Иннокентьевскую , до Иркутска оставалось шесть верст. Настроение в вагонах под союзными флагами было подавленное, почти истерическое. Все понимали: в самое ближнее время, если не тотчас, решится судьба пассажиров, очень похожих на пленников.
Колчак знал со слов Занкевича, в свою очередь получившего сведения от чехов: все эти дни, пока они тащились из Нижнеудинска до Иннокентьевской, Жанен и Сыровой совещались о судьбе бывшего верховного правителя.
Нет, было бы неверно полагать, что высоких комиссаров не тревожила судьба Колчака. Они отлично понимали, что пленение адмирала, поставленного ими во главе контрреволюции - это и удар по ним самим, удар, подчеркивающий масштабы поражения и позора. Именно поэтому они обратились к Жанену с нотой.
В документе говорилось:
"Высокие комиссары объявляют, что должны быть приняты меры, в пределах возможного, к обеспечению личной безопасности адмирала Колчака. Если события принудят адмирала Колчака обратиться по этому поводу за защитой к союзным войскам, то не может быть сомнения, что названные войска должны принять адмирала Колчака под свою защиту и принять все необходимые меры к обеспечению его переезда в безопасное место".
Жанен, получив ноту, подчеркнул красным карандашом слова "в пределах возможного" и желчно усмехнулся. Если все они: англичане, американцы, французы, японцы - хотят унести отсюда, из России, ноги, они не должны приводить в ярость красных, да и чехов, с которыми у адмирала теперь весьма натянутые отношения. Значит, надо выдать Колчака Политцентру, захватившему власть в Иркутске, и пусть эсеры и меньшевики грызутся с красными. А там, как бог даст.
Нет, право, можно подумать, что высокие комиссары свалились с луны и не знают, что творится на этой грешной земле, у них под носом!
- А это что?! - внезапно побагровел француз и ткнул пальцем в бумагу, только что доставленную адъютантом. - Это что, я вас спрашиваю?
Это был ультиматум интервентам, подписанный командованием красных черемховских партизан. Шахтеры требовали выдать Колчака и золотой запас России, угрожая, в случае сопротивления, большой бедой захватчикам.
Дочитав ультиматум до конца, Жанен, опираясь руками о стол, поднялся на ноги, несколько раз прошелся по салону, и генералу показалось, что вагон дрожит и кренится, будто летит по рельсам со страшного поворота в пропасть.