Роман известного уральского писателя М. С. Гроссмана охватывает в основном события второй половины 1919 года на Южном Урале. Герои его - воины и партизаны, разведчики и подпольщики, прославленные полководцы и рабочие, - те, кто жил, трудился и побеждал, отстаивая революционные завоевания народа.
Содержание:
КНИГА ПЕРВАЯ - ПРИГОТОВИТЬСЯ К РУКОПАШНОЙ! 1
КНИГА ВТОРАЯ - ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ! 42
Примечания 110
Годы в огне
КНИГА ПЕРВАЯ
ПРИГОТОВИТЬСЯ К РУКОПАШНОЙ!
ГЛАВА 1
НА ЛИНИИ ФРОНТА, В ДЮРТЮЛЯХ
Прапорщик был высок ростом, худощав, грубые, крупные руки засунуты в карманы офицерской бекеши. Голову он укрыл меховой шапкой, а на твердо расставленных ногах темнели задубевшие от холода сапоги. Скуластое, башкирского обличья лицо пестрело редкими оспинами, светло-голубые глаза пытливо глядели из глубоких орбит. Иногда его лицо преображала быстрая лукавая усмешка - и оно становилось по-детски открытым и безмятежным. В ровных зубах он зажимал трубку с прямым чубуком, которую, похоже, никогда не выпускал изо рта.
На вылинявшей, чиненой гимнастерке, зеленевшей под распахнутой бекешей, висели кресты и медали - у фронтовика был, без малого, Георгиевский бант.
- Ишь - вырядился! - проворчал красноармеец, косясь на тускло блестевшие ордена и погоны офицера. - Сразу, чать, видно - поганец!
Несколько секунд боец топтался на месте, прислушиваясь к выстрелам пушек со стороны Староянтузово, будто хотел определить, приближаются они или нет, и, внезапно вскинув винтовку над головой, дважды выпалил в воздух. Снова передернул затвор и приказал:
- Повертайся спиной, гад. И стой столбом! Или пуля в темя!
- Храбро сказано… - густым басом отозвался прапорщик. - Голова у тя умная, да дураку досталась. Не ори.
Он немного не выговаривал звук "р", и оттого бойцу казалось, что это какой-нибудь помещик, учившийся в нерусских землях и маленько призабывший свой язык.
Прапорщик повторил:
- Не ори. Не глух.
- Я те! - замахнулся прикладом красноармеец. - Толкуй еще, гидра!
К ним уже бежал услышавший выстрелы командир отделения.
- Ты палил, Крученый? - останавливаясь и стараясь выровнять дыхание, спросил отделенный. - Зачем тревога? Этот, что ль?
Он ткнул пальцем в погоны офицера.
- Ну… - подтвердил боец. - От них, от белых продирался, товарищ Кучма.
Крученый показал рукой куда-то на северо-восток, в сторону Новокангышево, а может, и Казанцево, похвалился:
- Их бродь думал: тут тюхи-матюхи - проспять. А я их вон еще где заприметил!
Оба бойца - и Крученый, и Кучма - возвращались из разведки. Поиск был неудачен, ничего толком не узнали, и вот теперь, на окраине Дюртюлей, наткнулись на белого офицера, и это было, пожалуй, кстати.
- Кто таков? - спросил Кучма у задержанного. - Откуда? Куда шел?
- В армию красных, - весело отвечал офицер, окидывая взглядом бородатого, в обожженной шинели мужика. - Веди меня к начальству, братец.
- Что с ним таскаться? - больше для устрашения проворчал Крученый. - К стенке - и делу конец. "Бра-атец"…
- Одно и знаешь - "К стенке!" - хмуро отозвался Кучма. - Может, у человека дело какое… "К сте-енке!"
- А коли дело - пущай бумагу покажеть, - не сдавался красноармеец. - Много их тут, белой сволочи, шляется.
- Бумаги есть? - спросил отделенный, решив, видно, что теперь разведчик говорит разумные вещи. - Паспорт какой или что…
Прапорщик молча полез в карман гимнастерки, достал бумажник, вытащил из него какую-то справку и вручил Кучме.
В документе значилось, что податель сего, фронтовик и Георгиевский кавалер, Степан Сергеевич Вострецов есть белый доброволец и отпущен на побывку в родное село Казанцево Бирского уезда Уфимской губернии.
- Та-ак… - поражаясь наглости врага, письменно подтверждающего, что он враг, сказал отделенный и побагровел. - Та-ак… Значит, лазутчик, ваше благородие?
- А ты что хотел, - нахмурился перебежчик, - чтоб я от белых шел и справку с печатью нес - к тебе иду?
- М-да… конечно… может, и так… - немного растерялся Кучма. - Ладно, айда. Там разберутся.
Впрочем, он сначала обыскал офицера, но, кроме пустого бумажника и кисета, ничего не нашел.
Под неодобрительное ворчание Крученого Кучма и Вострецов направились в центр Дюртюлей - большого башкирского села, раскинувшегося между Белой и трактом Бирск - Мензелинск. Штык конвоира почти упирался в спину задержанного.
Кучма привел Вострецова в один из самых больших домов села. Ткнув сапогом дверь, пропустил офицера в избу и, увидев на лавке за столом комиссара полка, перекрещенного ремнями, приставил винтовку к ноге.
- Так что дозволь доложить, Васюнкин: шпион.
Военный на скамье обвел медленным взглядом задержанного, постучал пальцами по столу.
- Документ.
Было комиссару лет девятнадцать, в глазах с кровью лежали неподкупность и злая чугунная усталость. Он повторил нетерпеливо:
- Документ сюда!
Кучма вспомнил, что справка Вострецова у него, передал ее комиссару. Прочитав бумажку, Васюнкин поднял голову, обжег прапорщика бешеным взглядом красных глаз, спросил:
- Задание? Зачем через фронт?
Офицер, усмехаясь, посмотрел на мальчишку, проворчал:
- К красным шел.
- Так… Значит, играть будем. Тогда богу молись.
- Уши у тя законопачены, что ль? - вновь усмехнулся офицер. - Я те русским языком говорю, к своим иду.
- "Свои", господин доброволец, в Златоусте да в Омске. А тут мы.
Он снова постучал костяшками пальцев по столу, приказал Кучме:
- Отведи к реке - и в расход! Некогда мне возиться с их благородием.
Пленный внезапно сжал лапу так, что побелели пальцы, поднес кулак под нос комиссару.
- Я те расстреляю… молоко на губах… Сопляк!
Если бы не обстоятельства, то картинка, верно, была бы курьезная, во всяком случае, забавная, и описывать ее следовало со знаками вопросов и восклицаний.
Однако именно эта твердость пленного, владение собой произвели на комиссара сильнейшее действие. Он заколебался, покачал головой, поскреб в затылке и проделал еще добрый десяток движений, которыми русский человек в подобных случаях означает свое замешательство.
- Гм-м… да… Успею еще к стенке… Никуда не денется…
В эту минуту задребезжал зуммер полевого телефона. Васюнкин обрадовался обычному звуку: можно было отвернуться от странного офицера.
- Слушаю, - сказал комиссар, предварительно подув в трубку. - Кто? Ага. Здравствуй, комбриг… Что? Нету больных. И раненых нету. У меня в полку либо живой, либо мертвый. Как положено в революцию… Что?.. Да нет, не бахвалюсь, чего мне бахвалиться? Что?.. Сейчас? С беляком собеседую. К нам, повторяет, бег. Врет небось ихнее благородие. В расход - и все дела… А-а… Как знаешь, Николай Иванович.
Васюнкин положил трубку на телефонный ящик, встал, обтянул гимнастерку под ремнями, приказал отделенному:
- Сади этого в телегу - и в Юбанеево. К комбригу. Стреляй, коли что.
Через четверть часа Вострецова уже везли в одно из ближних сел, где стоял, как можно было понять, штаб Симбирской отдельной бригады. Кучма шел сбоку телеги, держал винтовку наготове, поучал рассудительно:
- Ты, слышь, не беги. Пуля, она резвей.
Ему поддакивал возница.
Прапорщик молчал, лишь хмуро косился на бойцов - и внезапно усмехнулся:
- Гляжу - погонялки у вас нету. Ничо. Зато языки длинны, как кнут.
Вечер был удивительно теплый и солнечный: земля, оттаявшая после первых льдинок, парила, и Вострецову даже казалось, что голуби на пригревышках воркуют, будто весной.
В штабриг приехали через час с небольшим, и Кучма привел Вострецова в избу, которую занимал командир. Навстречу вошедшим поднялся угловатый, ширококостный человек, одетый в гимнастерку, галифе и выцветшие, когда-то желтые краги.
- Свободен, - сказал он Кучме. - Можешь идти, товарищ.
- Это в каком смысле? - не сразу усвоил отделенный. - Совсем, что ль?
- Совсем. Поезжай к себе в Дюртюли, скажи Александру Ивановичу: Вахрамеев "спасибо" передавал. Ну, с богом.
Проводив разведчика, повернулся к офицеру, кивнул на скамью возле стола, заваленного картами и бумагами, сел сам.
- Ну-с, слушаю, прапорщик.
Вострецов молчал, ожидая вопросов.
- Погоны для маскировки? - спросил комбриг.
- Пожалуй.
- Справка фиктивная?
- Нет. Выдана в Уфе. Штаб по вербовке офицеров.
- Тогда по порядку. И подробней, пожалуйста.
- Подробней - долго.
- Ничего, голубчик. Ничего. На фронте затишь стоит - и самое время для бесед.
Добавил, будто сожалея:
- Однако знайте: всё проверим. Время такое… Откуда пришли?
- Из Казанцева.
- Вот как! Шестьдесят верст. И что ж там делали?
- Рожден в Казанцеве. Побывка была.
- Гм-м… совсем прелестно. Возьмем село - и сразу проверим.
Вахрамеев покопался в кармане галифе, вытащил кисет, свернул папиросу, передал кожаный мешочек офицеру.
- Одалживайтесь.