Пряхин прильнул к дальномеру - прибору, в котором четыре пуда оптики. Явственно увидел кресты на боках танков. Они выползли на пригорок, остановились и, чудилось, как тараканы, шевелили усами. Их было три.
- Сколько до них? - спросил командир, хотя дальномер был под руками и ему стоило взглянуть на шкалу.
- Три тысячи пятьсот метров! - доложил ефрейтор, командир расчёта.
Наступила минута, мучительная для Пряхина: он решительно не знал, что ему нужно делать. Ударить по танкам - спугнуть их. Правда, они и сейчас могут в любой момент развернуться и - восвояси. Может быть, повременить пока…
Касьянов стоял рядом.
- Ну! - не поворачиваясь к нему, выдавил командир.
- Будем ждать. Бить - так уж наверняка.
- Опустить стволы! Не двигаться! - скомандовал Пряхин.
Прильнули к прицелам наводчики Титаренко и Абросимова замерли у окуляров наводчики других орудий.
Танки, между тем, понюхали–понюхали, двинулись дальше, прямо на батарею. "Вот она маскировка!" - с радостью подумал Пряхин, вспомнив, как ещё вчера требовал зарыться глубже и брустверы обложить дерном, - так, чтобы и с близкого расстояния не разглядеть батарею.
- Команду подайте, - тихо проговорил Касьянов.
- Какую команду? Ах, да…
Танки изменили направление и шли как бы стороной. Однако же приближались, подставляя бока под пушки. Касьянов, верно оценив ситуацию, сам скомандовал:
- Первому и второму орудию - по головному! Третьему - по среднему! Четвёртому - по заднему…
"Вот меланхолик! - ругнул себя Пряхин, - не смог вовремя…"
И немедленно подключился:
- Приготовиться!..
И когда дальномерщик доложил: "До головного восемьсот метров…", Пряхин скомандовал:
- Бронебойными, темп две секунды, - огонь!
Рявкнула батарея, и тотчас же вслед за первым залпом сотрясли воздух второй, третий, четвёртый, пятый…
И почти одновременно все орудия прекратили стрельбу. Пряхин не мог понять почему. Он же не давал команды…
Смотрел в бинокль и ничего не видел. Над батареей повисло облако дыма, оно уплывало вперёд и закрывало танки. Их не было видно.
Подошёл к Титаренко.
- Ну что? - спросил тихо.
- Танки горят, товарищ старший лейтенант. Наш загорелся первый.
Настя смотрела вперёд на облако и делала вид, что командира не замечает.
Пряхин на мотоцикле с двумя солдатами поехал к танкам. Один из них горел, два других, накренившись на бок, замерли. Владимир издали осмотрел их в бинокль. Признаков жизни никаких.
Солдат спрыгнул с коляски.
- Разрешите, разведаю?
- Идите, но будьте осторожны.
Солдат, оставшийся в коляске, сказал:
- Мозги у них сварились. От зенитного снаряда всегда так: если уж попал, считай, - всё: мозги набекрень!
Вспомнил Владимир, как в училище преподаватель говорил: "Страшна зенитная пушка и для танка: ствол у неё длинный, начальная скорость полёта снаряда около километра в секунду. Представьте, как почти пудовая чушка с такой скоростью может садануть с маху!.."
Вернувшийся солдат подтвердил:
- Покойники. Из носа и ушей - кровь, а в первом танке весь экипаж всмятку. Снаряд броню прошил.
Старший лейтенант приказал вытащить немцев и сложить у своих машин. Из их карманов извлекли документы, отстегнули кобуры с пистолетами, собрали автоматы, гранаты. Пряхин поднялся на головной танк, осмотрел в бинокль местность: до самого горизонта не было видно движения войск. Знать, далеко забежали танки боевой разведки.
В суматохе не заметили подъехавший со стороны батареи "виллис". Вместе с начальником штаба к танку подходил командир полка - грузный, седой, но с молодым и свежим лицом, майор Соболев. Пряхин, спрыгнув с танка, доложил:
- Товарищ майор! Пятнадцатая батарея подбила три вражеских танка!
- Молодцы! Хвалю батарейцев. Лихо вы их.
Прошёл к лежавшим рядком немцам, в раздумье постоял над трупами.
Кто–то из солдат сказал:
- Молодые ребята.
Майор обернулся, посмотрел строго.
- Пожалел врага! А промешкай вы минуту–другую, и тогда бы вашим матерям плакать. Пушки–то у них вон какие! Немного и нашим уступят.
Помолчал.
- Люди, конечно. Да ведь не звали мы их.
Отвел Пряхина в сторону, спросил:
- Где командир батареи?
- Не знаю, товарищ майор. Наверное, у себя. Танки–то неожиданно появились, чуть свет забрезжил.
- Ладно. - Командир полка крепко пожал офицеру руку. - Всех, кто отличился, срочно представьте к награждению.
Всю ночь зенитная батарея пробиралась на машинах по полям и просёлочным дорогам к железнодорожной станции Кочубеевка, а к утру прибыла на место, где ей приказано было занять огневую позицию.
Солдаты разбились по расчётам, вооружились лопатами. Особая команда была выделена в помощь девушкам–зенитчицам, которых на батарее тридцать - прибористки, разведчицы, связистки. У них масса приборов и аппаратуры, - всё это надо поглубже укрыть в траншеях, - а сверх того девушкам нужны просторные землянки, - без помощи ребят им не обойтись. И вот когда все солдаты, сняв гимнастёрки, принялись рыть окопы, из местного посёлка заявился паренёк и спросил "самого старшего командира":
- А почему ты хочешь говорить с командиром? - обступили его солдаты. - У тебя есть от нас секреты? Может, это военная тайна, какую нам знать не положено?
Солдаты с любопытством оглядывали паренька. На нём были лохмотья, он был бледен и худ.
- Тебя как зовут? - спросил Касьянов. Он сам воспитывался в детском доме, и затрапезный вид мальчонки тронул его.
- Федька Ус, - ответил мальчик.
- Ус! - удивились солдаты.
- Ус, а безусый! Ты, верно, украинец, только у них такие странные фамилии. Вон у нас на батарее… ефрейтор Рябокляч, рядовой Серобаба…
- Фамилия как фамилия, - обиделся Федя. - И никакая она не странная!
- Ладно, - сказал Касьянов. - Хорошая у тебя фамилия. И нечего над ней смеяться.
Старший сержант строго оглядел солдат.
- Я тоже командир, - обратился он к парню, - видишь - у меня на погонах красные полосы. Рассказывай спою тайну.
- Не буду я тебе рассказывать, - замотал головой Фёдор. - Ты мне самого главного позови. У меня дело важное, - Федька Ус сурово сдвинул брови, напрягся. - Очень важное.
И тогда Касьянов послал наводчика орудия ефрейтора Канарейкина доложить командиру взвода.
Старший лейтенант явился тотчас же и очень рассердился, увидев возле орудия оборванного паренька. Назначенный недавно командиром, он хотел казаться строгим и говорил басом.
- Кто таков? Как попал в расположение огневой позиции?
Старший сержант, вскинув к козырьку руку, доложил:
- Федька Ус, товарищ командир! Имеет сообщить важные секретные сведения.
- Докладывай! - разрешил старший лейтенант и тронул рукой край пилотки, желая удостовериться, строго ли расположена звёздочка надо лбом.
Но Федька и не думал бояться грозного офицера: взяв его за рукав гимнастерки, потянул в сторону. И когда они были уже на порядочном расстоянии, горячо зашептал:
- Знаю, где летает немецкий самолёт! Он заявляется вечером, когда начинает смеркаться. Идёт низко, над самыми путями - вон там, где копна стоит. Не верите?
- Хорошо! - сказал командир. - Пусть только появится. Мы ему покажем, где раки зимуют!
Пряхин не видел тут никакой тайны и потому говорил громко. К тому же он и сам предполагал, что именно оттуда могут налететь вражеские самолёты: ведь там запад, и над путями им легче ориентироваться. "Где же тут секрет?" - говорил его насмешливый взгляд.
Федю это обидело. Он украдкой взглянул на солдат - не слышат ли они разговора? - и вновь зашептал:
- Вы ничего не знаете, а я знаю, потому как видел. Самолёт летает низко, и пушка его не берет. У ваших пушек ствол к земле не опускается.
- Вот те на! - взмахнул рукой Пряхин. - Он мне будет рассказывать, как стреляют пушки! Да ты откуда знаешь, как они стреляют?
- Тут до вас зенитка стояла. Лупит по самолёту, а снаряды верхом идут мимо цели. Фашист и летит себе спокойно, а как со станцией поравняется, - бомбы бросает. Эшелоны–то и горят.
Федя замолчал. На глазах показались слёзы. Всхлипнув, он добавил: Мамка моя на путях работала. Осколком её в спину ударило…
Помрачнел командир, брови насупил. Фёдора за плечо тронул и глухим, дрогнувшим голосом проговорил:
- Ладно, брат Фёдор, держись. Мы же с тобой мужики.
Захотелось помочь парню. "Вот вечером прикажу старшине подобрать ему… что–нибудь из обмундирования. Да консервы пусть ему даст. Ведь поди голодает".
- А папка твой где? Воюет, небось?..
- Папка тоже погиб. Похоронка ещё в прошлом году пришла.
И опять всхлипнул парень, плечи его стали вздрагивать. Он сжал кулаки и погрозил ими в сторону копны:
- Я бы их, гадов - вот как угостил!..
- Ну, будет тебе, будет, Фёдор. Родителей не вернёшь, а жить надо. Теперь уж ты сам… как–нибудь. Ты, правда, ещё маловат, трудно тебе будет, да свет не без добрых людей, пропасть не дадут.
Командир обнял Фёдора за плечи, и так они вдвоём, как два закадычных друга, вернулись к батарейцам. И уже тут, в присутствии всех солдат, старший лейтенант сказал:
- Спасибо тебе, Фёдор! Ты действительно принес нам важные сведения. Мы вот здесь поближе к путям и поставим первое орудие. Наши ребята встретят фашистский самолёт, не дадут ему прорваться к станции. А ты, Фёдор, иди теперь на кухню, - повар покормит.
- Товарищ командир! Я ещё не сказал самого главного. Пушку–то - вон в ту копну поставить. Самолёт не заметит и - напорется.