Пряхин спустился к нему в окоп и жестом велел продолжать. Оглядывая орудийные расчёты, на сиденье первого наводчика увидел Настю. "Она уж тут!" - подумал он с досадой или на её самовольство, или на то, что дело сделано без него.
Спросил у Касьянова:
- На первом орудии новый наводчик?
- Да, девушка–сержант. Комбат приказал.
- А фамилию её - знаете?
- Сержант Абросимова.
- Вы ей показали, что и как делать?
- Она пушку назубок знает и наводит лихо. Отлично справляется. Где–то уж научилась, и даже по самолётам боевыми палила. Будто бы подбила одного.
- Во как!.. Ну, ладно. У нас на первом орудии первым наводчиком ефрейтор Панасенко был. Его куда?
- Вывели в резерв. Командиром отделения будет.
- Если так - хорошо. Ну, сержант, дай–ка я задам пушкарям задачу.
"Стреляли" по танкам долго. Пообедали и опять "стреляли". Пряхин задачи предлагал сложные: танки то фронтом идут, и тогда орудия бьют по лобовой броне, то флангом обходят, - тогда их по гусеницам ловчее. Подаст командир команду, а сам к одному орудию подойдёт, другому. Нового наводчика словно не замечает, а когда и подошёл к орудию, то не к ней, а к наводчику второму - младшему сержанту Ивану Титаренко. Смотрел, как он совмещает стрелки по углу места, а сам глаз косил на стрелки наводчика первого. Малую оплошность заметил, строго сказал:
- Сержант Абросимова! Ствол придержали. В нашем деле всё решают секунды.
Не возразила и даже не глянула на командира, лишь румянцем на щеках показала волнение. И по азимуту вела ствол ровно и быстро, стрелки совмещала точно.
Командир орудия, низенький, юркий сержант Скоробогач, - сам отличный наводчик, - стоял возле Абросимовой, тихо ей подсказывал. А Пряхин подавал для орудия новые команды, одну сложнее другой, и требовал быстроты, ровного хода ствола. Голос его, нарочито строгий и не в меру громкий, смущал в первую очередь его самого. За показной строгостью прятал Пряхин свою робость, свою неловкость и растерянность перед необычным наводчиком.
Настя и в самом деле держалась уверенно, так, будто пушкарём была много лет.
Объявив перерыв, старший лейтенант подошёл к ней, заговорил так, словно и не знал её никогда.
- А вы, товарищ сержант, неплохо наводите. Ствол у вас без рывков идёт.
- Но вы же мне сделали замечание.
Пряхин смешался на минуту.
- А это так… для порядку. Но вообще–то… вы, верно, не впервые маховичок в руках держите?
- Да, ходила к пушкарям. Они мне позволяли.
- Это меняет дело. Важно в бою не растеряться… А вам нужна моя помощь? - вдруг выстрелил он, как пароль, на чистейшем немецком языке.
Она повернулась к нему и взгляды их встретились. Её серые с прозеленью глаза расширились, сделались круглыми, как у совы.
- Откуда вы знаете немецкий язык? - спросила Настя по–русски.
- Я рано потерял отца, - продолжил он по–немецки, - и вырос в немецкой семье. Невдалеке от Камышина и Сталинграда.
- Да, там колония ольденбуржцев. При Петре Первом приехали.
Сержант кинула взгляд по сторонам, - близко никого не было.
- О том, что вы владеете немецким, кто–нибудь знает?
- Нет, никто.
- Хорошо. Я вам советую, нет, я вас очень прошу, я даже требую: храните это в тайне.
- Я так и делаю. Помните там, в ночном полку, - разве кто знал об этом?
- А там почему вы скрывали?
- Стоило мне проболтаться, как меня тотчас забрали бы в разведку.
- Вы боитесь?
- Нет, не боюсь. В авиации любил летать, а тут… полюбил артиллерию. Вы же вот хотите стрелять из пушки, я - тоже.
Девушка задумалась. Глаза её сузились, потеплели. Страх за него прошёл. Она не хотела, чтобы Пряхин ходил в разведку.
- Разведку я люблю больше, - там риск, схватка характеров. Но там я боюсь другого, до дрожи, до боли в сердце. Меня пугает плен.
- Да, конечно, я понимаю. Но вам и отец запретил.
- Экспедиция готовится помимо отца. Он о ней ничего не знает и не должен знать.
- Вам нужен шофёр!
- Да, нужен. Я об этом подумаю. А сейчас идите. Мы не должны подолгу оставаться вместе.
Владимир пошёл к своему окопу. Занятия продолжались.
Старший лейтенант после многочасовых занятий на плацу приходил домой, ужинал молоком с белым хлебом и уходил в хлев на сеновал. Спал он крепко, без сновидений и до тех пор, пока не разбудит ординарец Куприн.
Сном младенца спал он и на этот раз. И, внезапно проснувшись, не знал, сколько он проспал и который был час, но чётко и громко раздавшаяся немецкая речь точно молотом ударила его по голове.
- Я напишу Сталину, и вы оба с отцом загремите в Сибирь. Не забывай, что ты родилась в Германии, жила там шестнадцать лет, с двадцать четвёртого по сороковой год, - и по духу, и по воспитанию ты немка.
- Я русская, в отличие от вас.
- Ты немка, и никуда от этого не уйдешь. Это ведь как представить. Скажу, что сам видел, как ты фонариком подавала сигналы вражеским самолётам.
И после паузы:
- Вот настрочу доносик… Можешь представить, что будет тогда с твоим любимым папенькой, а заодно и с маменькой.
- Вы не посмеете.
- Я посмею, а ты лучше не сопротивляйся. Командованию язык нужен. И не кто–нибудь, а офицер, да ещё штабной.
Пряхин проснулся и жадно прислушивался к разговору. Подобрался к стене, где под самой крышей была оторвана доска и сияла звёздами полоска неба. Заглянул вниз и увидел стоявших один против другого мужчину и сержанта Абросимову. Мужчина вновь заговорил по–немецки.
Пряхин тихо сполз с сеновала, вышел на улицу с другой стороны и долго осматривался. Безлунная ночь плотно пеленала дома, деревья, постройки, за дальней околицей, на пруду, кричали лягушки. По улице шли два человека, видимо, разводящий с караульным. Он сел на завалинку своего дома. Тьма постепенно начинала редеть, дома и деревья явственно проступали в темноте. Начинался рассвет.
События разворачивались стремительно. Из штаба армии в полк прибыл офицер разведки и торопил Абросимову отправиться во вражеский тыл. Командир полка выделял ей в помощь любое количество солдат, но никто из них не знал немецкий язык. Абросимова протестовала: нужен шофёр со знанием языка. И тогда из штаба полка во все батареи поступил запрос: кто владеет немецким языком? Пряхин сказал комбату:
- Я знаю немецкий.
- Откуда? - удивился капитан Бородин.
- И довольно хорошо. Я несколько лет жил в семье немцев Поволжья.
Пряхина послали в полк. В штабе он увидел офицера разведки, сержанта Абросимову и низкорослого капитана с мелкими кудряшками волос на забинтованной голове, с глазами недобрыми, всё время куда–то уплывавшими.
Капитан где–то ушиб голову. Он въедливо и настороженно разглядывал Пряхина. Треснувшим голосом задавал вопросы:
- По–ихнему смекаешь?
- Рад с вами побеседовать, - ответил Пряхин по–немецки.
- Водить машину умеешь?
- Да, конечно, - продолжал Пряхин.
- У вас отличный выговор, - вступила в беседу сержант, - вы сойдёте за немецкого офицера. С вами я поеду, - и, пожалуй, вдвоём. Провожатых не надо.
Капитан не сводил с него ошалелых тёмных глаз. По–русски спросил:
- Вы живёте у тёти Поли?
- Да, верно. Мою хозяйку зовут тётей Полей.
- И постель устроили себе на сеновале? - продолжат капитан.
- Да, на сеновале.
- И слышали наш разговор с сержантом Абросимовой?
- Ночью я имею обыкновение спать, а в том, что вы облюбовали для беседы место у сарая тёти Поли, моей вины нет.
- Да, да… А теперь расскажите, откуда вы так хорошо знаете немецкий.
На словах "так хорошо" капитан сделал акцент, и это не понравилось Пряхину. "Плохо тебя стукнул кто–то", - подумал он в сердцах, предчувствуя неприятности от знакомства с этим субъектом.
- Извините, - заговорил Пряхин, и нотки недовольства зазвучали в его голосе, - но кто вы такой? С кем я имею дело?
- Я - начальник особого отдела полка капитан Мишин - Винт, - жёстко отчеканил капитан.
"Особист!" - с явной враждебностью подумал Пряхин.
Он не знал полкового прозвища капитана "Миша Винт". Зато много слышал о злокознях особистов. Большую власть имели они над людьми в военное время. Боялись их солдаты и офицеры, обходили стороной. Если уж они к кому прицепятся, - быть тому в штрафной роте. Доносов их наверху никто не проверял, какую напраслину ни взвалят, всему верили, - "органы никогда не ошибаются".
- Вы, Пряхин, пока выйдите, а мы тут посоветуемся, - сверкнув чёрными глазами, сказал капитан.
Пряхин слышал, как тревожно и гулко бьётся его сердце. Перспектива отправиться с Настей в тыл к немцам его не радовала. И не страх тревожил, а то, что он попадал под начало этого чёртова особиста.
Но вот Пряхина позвали. Капитан, глядя куда–то вниз, на ремень собеседника, проговорил:
- Отправляйтесь на батарею, ждите нашего решения.
Возвращались на мотоцикле.
- Держитесь за меня крепче, - сказал Пряхин Насте. - Прокатимся с ветерком!
Армейская разведка доносила: крупные соединения танков сосредоточиваются в районе Курска и Белгорода.
Командир батареи объявил огневому взводу боевую готовность номер один.
Спали в землянках и в окопах возле орудий. На рассвете артиллеристов поднял сигнал боевой тревоги. Дальномерщик показывал рукой на черневший вдали пригорок:
- Танки, товарищ старший лейтенант!
- Какие танки? Может, наши?
- Кресты на боках. Немцы!