Роман "Подземный меридиан" уже публиковался ранее под названием "Покоренный "Атаман". Для настоящего издания автор значительно переработал его, дополнил новым материалом и дал своему произведению новое название. Роман И. Дроздова является результатом кропотливого изучения жизни горняков на Урале и в Донбассе, где автор часто бывал, работая корреспондентом газеты "Известия". В нем рассказывается о героическом труде шахтеров, о той напряженной борьбе за технический прогресс в горных работах, которая развернулась в наши дни, проводится мысль об извечной мечте добытчиков хлеба индустрии - о безлюдной выемке угля. Герои произведения действуют не только в шахтах, научно-исследовательских институтах - они активно участвуют во многих общественных процессах, которыми отмечено наше время. В романе большое место отведено и духовной жизни рабочих, ученых, деятелей культуры.
М. "Московский рабочий". 1972 г.
Дроздов Иван Владимирович
Подземный меридиан
Книга отсканирована и подготовлена для публикации в сети Интернет на сайте участниками "Русского Общественного Движения "Возрождение Золотой Век" с разрешения автора. За основу взято издание:
М. "Московский рабочий". 1972 г. 272 с.
Ответственный редактор Н. Игнатьев. Технический редактор Г. Смирнова. Корректор Т. Левченко. Издательство "Московский рабочий". Москва, ул. Куйбышева, 21. Л 111276. Подписано к печати 2/ХН‑1971 г. Формат бумаги 84х 108'/з 2. Бум. л. 4,25. Печ. л. 14,28. Уч. - изд. л. 13,53. Тираж 65 ООО. Тем. план 1971 г. Л" I7S. Цена 40 коп. Зак. 635. Ордена Ленина типография "Красный пролетарий", Москва, Краснопролетарская, 1С.
1
Широко раскинул крылья–пристройки дворец Горного института. Издали он похож на орла. Опустился царь степей на вершину холма и стоит на виду у горняцкого города Степнянска.
В левом крыле расположилась лаборатория шахтной автоматики: одиннадцать комнат, равных и квадратных, как пчелиные соты.
В крайней комнате - два стола. За одним из них сидит женщина в темном платье. Это Инга Михайловна Грива. Она старший научный сотрудник, теоретик. Когда ей поручается что–нибудь рассчитать, исчислить, то вся лаборатория знает о её "муках творчества". Отвлекает её только телефон. Гриве звонят часто, её беседы по телефону продолжительны. Обыкновенно Инга Михайловна говорит: "Что вы меня спрашиваете?.. Вы же знаете, как я загружена по работе. Прогулка?.. Какая прогулка? Да мне и обедать нет времени. Ой, не говорите, пожалуйста! Запарилась в расчетах. Вот вы мне звоните, а у меня перед глазами формулы…"
На её столе громоздятся стопы книг, главным образом математических. Блокноты, листы бумаги пестрят колонками цифр. Начальник лаборатории скажет: "Этот орган надо укрепить. Он принимает ударные нагрузки". И очертит на белом ватмане контур механизма, уйдет. А Грива будет считать и считать. Она напишет ворох формул. Потом скажет: "Вы, Борис Фомич, нашли верное решение. Ваша интуиция, как всегда, непогрешима". И в доказательство поднимет над головой листы с расчетами.
И уж, конечно, никому и в голову не придет проверить её работу. Да и нет в этом никакой нужды. Инга Михайловна дает предварительное решение. Окончательные расчеты лаборатория получает из вычислительного центра. И если выводы совпадают с заключениями Гривы, она торжествует. Инга Михайловна тогда снова идет в кабинет начальника и там, сияя от счастья, потрясает над столом все тем же ворохом формул: "Теперь скажите вы мне, пожалуйста: вам нужен вычислительный центр?.."
Грива не любит Леона Папиашвили, заместителя начальника лаборатории. Однажды он имел неосторожность сказать: "Во время войны у немцев пушка была, так её то ли Бертой, то ли Ингой звали".
Такого выпада Инга Михайловна и родному человеку бы не простила…
Кабинет заместителя находится рядом с кабинетом начальника лаборатории. Как и у начальника, здесь на полу тоже лежит ковер - не такой, разумеется, яркий, не такой чистый, но ковер. И стол здесь двухтумбовый, массивный. Вот только клавишного телефона, как у начальника лаборатории, в этой комнате нет. Заместителю не положено. А может быть, Леон Георгиевич Папиашвили - хозяин кабинета - считает неудобным обзаводиться точно таким же инвентарем, как у начальника.
Папиашвили - человек деликатный. И замечательный в своем роде. О нем с полным правом можно сказать: "Леон Георгиевич положительный человек". Недаром каждый год его выбирают в местком профсоюза. Обычно голосуют за него единогласно.
В его научной биографии есть много такого, к чему можно присовокупить слово "чудо". Человек, кончивший механический институт по курсу "Торговое оборудование", становится электроником - разве это не чудо? Говорят, Леон Георгиевич пришел к директору института с запиской от академика Терпиморева - учёного с мировым именем. Утверждают, впрочем, и другое: Папиашвили изобрел что–то невероятное и получил приглашение в институт. Толком же никто ничего не знает.
Иные считают, что глубина ума определяется способностью человека слушать. Чем умнее человек, тем он больше слушает других и меньше рассказывает сам. Конечно же в этой зависимости нет ничего от истины. Ведь если пойти дальше, то вынужден будешь признать, что самый мудрый человек тот, который совсем не говорит.
Леона Папиашвили отличает середина: он умеет слушать, но умеет и рассказывать. Среди институтских руководителей Леон Георгиевич вообще слывет за человека внимательного, душевного. Для него нет начальников и подчиненных, старших научных сотрудников и младших, для него существует человек. И кто бы ни шел по коридору, Леон Георгиевич приветливо смотрит человеку в глаза, слегка улыбается. Иногда остановится, побеседует с вами. А то и пригласит в кабинет, попросит рассказать новости. Конечно, новости производственные, деловые. Если на ваших ресницах или бровях Папиашвили заметит чернь от въевшейся недавно угольной пыли, то фамильярно подмигнет и скажет: "В шахту спускались?.." - "Да, Леон Георгиевич, три дня работал на "Комсомольской - Глубокой", снимал схему транспортных коммуникаций". - "А ну–ка, ну–ка… - оживляется Папиашвили, - заходите, расскажите поподробней". Леон Георгиевич даже листок чистой бумаги к себе придвинет, карандаш возьмет. И слушает внимательно, все задает вопросы, велит чертить, показывать.
Другой сообщит ему о поездке за границу или, например, в Кузбасс. Леон Георгиевич и этого попросит чертить, показывать. Между делом, к слову, заметит о развитии подземного транспорта на наших шахтах, расскажет о новейших схемах транспортных коммуникаций. Шахту "Комсомольскую - Глубокую" не упомянет, но скажет: "На шахтах угольного бассейна…"
Время от времени, не часто, Папиашвили обходит кабинеты начальников лабораторий. Завернув к директору института, сообщит новости, сделает ненароком, по ходу беседы, обзор работы некоторых своих подчиненных, квалифицированный обзор, глубокий! Не преминет назвать специальные журналы, имена зарубежных теоретиков. И каждую беседу закончит жалобой: "Все время поглощает администраторская работа. Некогда заниматься своей темой".
Если в лаборатории шахтной автоматики кто–то ему не нравится, Леон Георгиевич упомянет имя этого человека. Когда же начальник спросит: "А как он?" - Папиашвили не торопится чернить сотрудника, но вид сделает многозначительный: склонит набок голову, закатит глаза - мину изобразит самую невеселую… Влиятельное лицо понимающе закивает головой. Заметит: "М–да–а…"
Может быть, потому кое–кто считает Папиашвили опасным. Но это уж откровенные завистники. Люди, не умеющие устроить свою судьбу, всегда завидуют другим.
Как и подобает заместителю, Леон Георгиевич питает неподдельное уважение к своему начальнику. Больше того, Папиашвили души не чает в Каирове. Он готов ему поклоняться не только в служебных, но и во всех остальных делах, не исключая глубоко личных. Вот и сейчас он хоть и зашел к начальнику по служебному делу, но разговор у них вскоре перешел на личные темы.
Леон вынул из кармана ярко раскрашенную книжицу с экслибрисом, дарит Каирову. Борис Фомич говорит:
- Экслибрис… Помните, как у Горького: "Люблю непонятные слова…" Нет, нет, славно придумано. А?.. Экслибрис!..
Каиров вертит в руках подарок и с детской радостью разглядывает картинки. Папиашвили стоит у кресла, почтительно наклонив голову. Он только что вернулся из туристской поездки во Францию, откуда и привез любопытную книжицу. Турист привез и ещё кое–что из Франции, но это "кое–что" он приберег для заместителя директора института и для самого директора. Мелочи, конечно! Альбомчик с пикантными картинками. Самый что ни на есть пустяк!..
- Эмблема, - поясняет Леон. - Нечто вроде семейного герба. Одним словом, книжный знак.
Борис Фомич листает страницы, покачивает головой и, по привычке, напевает:
Где копченки ноги мыли,
Там шахтеры воду пили…
В юности Борис Фомич трудился на шахте крепильщиком. Старые горняки называли "копченками" женщин, работающих на откате, сортировке или отвале горной породы, - закопченных, запорошенных угольной пылью.
Каиров работал под землей только два года, но шахтерские песни, прибаутки, побасенки крепко запали ему в душу, и он сыпал ими, дивя своих коллег знанием шахтерского быта.
Все гудочки прогудели,
Парамона черти съели.