- Это именно так, как я имею честь вам докладывать, - отвечал он.
Вместе с тем он вынул часы из кармана.
- Однако! без двадцати двенадцать. Вам скоро надо ехать. По распоряжению Жерис-хана, у подъезда театра вас ждет автомобиль. Дворец олигарха довольно далеко.
- Ах! - вздохнул я с сожалением, - мне бы так хотелось досмотреть "Златоглава".
- Я завтра расскажу вам конец, - любезно предложил Мишель Ворагин. - Оставаться - нечего и думать. Третий акт идет не меньше часа, а между третьим и четвертым на сцене будут "венчать" бюст месье Поля Клоделя. Затянется часов до двух ночи.
Он дружески ударил меня по плечу.
- Будьте же мужчиной! Я выпрямился.
- Буду! - заявил я. - Не откажите передать мои извинения мадемуазель Ториньи.
- Не премину, - обещал Ворагин - Пожалуй, лучше бы не говорить ей, куда вы отправились. Она, как это говорится, не в "добрых" отношениях с олигархом Оссиплури. Итак, до свиданья. И знаете, нельзя сказать, чтобы мне вас было особенно жалко!
Эти последние слова он проговорил с лукавым смешком.
Так, значит, олигарх Оссиплури - женщина. Можно себе представить, каково было мое изумление, когда я услыхал эту новость из уст Мишеля Ворагина. А смешок, с которым он расстался со мной, давал основания думать, что олигарх Оссиплури женщина хорошенькая. Надо ли добавлять, что эта перспектива меня отнюдь не пугала: как все французы-военные, я всегда был поклонником прекрасного пола.
Мой шофер-татарин управлял автомобилем хорошо, но с той неуклонной прямолинейностью, которая свидетельствует о недавнем и неумеренном потреблении алкоголя. Мы дважды чуть не наехали на людей: один раз на обход с факелами, другой раз - на свадебное шествие (гражданской свадьбы, разумеется)! Наконец дома расступились. Мы выехали за город. Полночь пробила на колокольне святой Айшэ, заброшенном соборе Мараканды. "Черт! - прошептал я. - Неужели я опоздаю!" Мне вспомнилось то, что говорил мне Мишель Ворагин о несговорчивости олигарха Оссиплури. Мне вовсе не хотелось лично на себе испытать ее.
Однако нет! В эту самую минуту автомобиль остановился. Я невольно сделал презрительную гримасу.
Гримасу вызвал внешний вид здания, к которому мы подъехали. Если это дворец олигарха Оссиплури - странный дворец, и угрюмый к тому же. Представьте себе огромный фасад, совсем недавней постройки, выбеленный известкой, и с тремя рядами плохоньких окон за темными решетками. Все - уродливое и до ужаса симметричное. По фасаду этот дворец можно было принять за казармы, банк, больницу или тюрьму.
Над главным входом огромными черными буквами выведен был лозунг: Свобода, Равенство, Братство.
Две митральезы, с солдатами при них, защищали вход.
Дверь раскрылась при первом звуке рожка моего шофера-татарина. Он предоставил мне одному проникнуть внутрь дворца. Дорогу мне показывал бородатый человек, вроде портье, в плаще с капюшоном, благодаря которому он напоминал рождественского дедушку Николая.
- Куда вы ведете меня? - спросил я у него, стараясь придать твердость своему голосу.
Он ответил не задумываясь:
- К принцессе Мандан.
Так я узнал имя олигарха Оссиплури.
Я стоял перед ней, пораженный как ее красотой, так и тем зрелищем, которое внезапно представилось моим взорам.
Судя по безобразному фасаду, я рассчитывал увидеть нечто вроде темницы. А меня вели по комнатам и залам самого роскошного дворца, какой мне до сих приходилось видеть: чудо искусства, оставлявшее далеко позади дворцы, которые нам показывают итальянские фильмы и символические пьесы.
Мандан лежала на диване. Кругом - дивный сад с прудом, мерцающем при свете луны, и купами деревьев, в которых распевали невидимые соловьи.
Никогда я не жалел так о том, что мне не пришлось окончить школу второй ступени или даже высшую, как в данный момент, когда мне надо попытаться изобразить красоту Мандан. Знайте только: она была настолько красива, что, хотя брюнетка (а я всегда втайне предпочитал блондинок), чуть было не вытеснила с первого же взгляда из моего сердца мою возлюбленную Лили Ториньи.
Я стоял, прямой, как свеча, вертя в руках свою фуражку. Она заметила, какое производит на меня впечатление. И, по-видимому, ничего не имела против. Она улыбнулась, потом заговорила.
- Так вы, значит, потому отказались пообедать со мной, что хотели посмотреть игру этой дурочки без всякого таланта? - спросила она.
Должен сознаться, к стыду своему: я не протестовал ни единым звуком и не произнес ни слова в защиту моей бедной Лили. Но не следует забывать, что я был впервые принят этой дамой. Было бы не совсем прилично начинать со споров.
Я счел более благоразумным, - впрочем, мне не пришлось принуждать себя, - приблизиться, опуститься перед ней на колени и поцеловать ей руку.
Она снова улыбнулась.
- Право, - сказала она, - можно бы подумать, что вы всю жизнь не делали ничего иного.
Эта двусмысленная фраза мне совсем не понравилась. У меня создалось впечатление, что Мандан сомневается в моем полковничестве.
Вместо ответа я крепче поцеловал ей руку. На этот раз она открыто рассмеялась.
В это время на веранде задребезжал звонок, неприятно и необычно нарушая тишину этой ослепительной ночи востока. Мандан вздрогнула.
- Какая досада! - прошептала она. - Месье Пендер, не будете ли так добры передать мне аппарат? Там, на столике…
Окончательно сбитый с толку, я увидел телефонный аппарат из слоновой кости на крошечном столике черного дерева. Я отнес аппарат принцессе, всячески стараясь не запутаться в длинном зеленом шнурке, развертывавшемся позади меня, словно исключительно цивилизованная змея.
- Алло! Алло! Это вы, Жерис-хан? Да, это я. Почему бы мне не чувствовать себя хорошо? Прийти сейчас? В такое время? Да вы с ума сошли, мой милый! Вы, очевидно, хотите скомпрометировать меня во что бы то ни стало. Как?.. Да, он здесь… очень мил. Молчите… Вы глупы. Я не хочу больше слушать… До свиданья.
Мандан, смеясь, повесила трубку.
- Вы, может быть, не подозреваете, - обратилась она ко мне, - что мне устроили сцену из-за вас?
Я не отвечал. Я был, конечно, польщен. Но из уважения к истине должен сознаться, что вовсе не хотел наживать себе врага в лице свирепого татарина с каменьями.
Мандан поняла, должно быть, мое молчание как дань восхищения ее красоте. Она окинула меня благосклонным взглядом.
- Поболтаем, - сказала она, усаживая меня подле себя. Луна застряла в одном из кипарисов, как большое желтое гнездо. Соловьиная песнь никогда не казалась мне мелодичней.
- Дорогой друг, - сказала мне Мандан. - Что мне предложить вам?
- Только кофе с молоком, - ответил я.
Она иронически повела своими прекрасными черными бровями.
- Нельзя сказать, чтобы вы были требовательны, - шепнула она и нажала кнопку звонка.
- Баязет, - велела она большому татарину, одетому в бархат вишневого цвета, - выслушай приказания господина полковника.
Татарин исчез и вскоре вернулся с заказанным.
- Меня ни для кого нет дома, - сказала ему надменная хозяйка дома, делая знак, чтобы он удалился. - Ни для кого, понял? Убери телефон.
Баязет вышел. Тогда Мандан с улыбкой повернулась ко мне.
- Нам надо поговорить серьезно, - начала она.
- Я в вашем распоряжении, - отвечал я.
В голосе моем была тревога. Я чувствовал, что эту женщину провести труднее, чем членов Собрания.
- Сядьте ближе, - сказала она нежным голосом. Когда ты недурен собой, такое предложение не может особенно испугать.
Исполнив приказание моей прекрасной хозяйки, я немного подбодрился.
- Нет, не так близко, - улыбаясь, шепнула она.
Я чуть сконфузился. Но вскоре смущение сменилось испугом: Мандан дотронулась до нашивок ефрейтора у меня на рукаве.
- Вы в самом деле полковник? - спросила она, небрежно испуская тоненькое облачко дыма папироской, пахнущей амброй.
Я запнулся отвечая…
- Полковник, то есть…
- Полковник вы или нет? Я собрал все свое мужество:
- Да, полковник.
- В таком случае, - так же небрежно продолжала Мандан, - окажите мне услугу и достаньте в шкафу, третья полк; налево, - вон там, маленький томик в зеленом переплете, там между "Безнравственным" Андре Жида и "Под знаком тельца) Луи Гонзаг Фрика. Да, да, он…
Я с ужасом прочел название книги, которую требовала волшебница. Но что мне оставалось делать? Я повиновался.
Мандан так же непринужденно раскрыла книгу, прочла заглавие:
- "Регламент кавалерии", разумеется, французской кавалерии, милый полковник Пендер. Боже, как темно горит эта лампа! Будьте же так любезны и прочтите мне, вот тут, на стр. 35, - "Отличительные знаки различных чинов: солдат 1-го класса - одна шерстяная нашивка в виде опрокинутого V; ефрейтор - две таких же нашивки…" Дальше, пожалуй, не стоит читать.
Она смеялась, похлопывая по моим двойным шерстяным нашивкам. Что бы вы сделали на моем месте? Надо было рискнуть! Все выиграть, или все потерять. К тому же, уверяю вас, побуждала меня и атмосфера, от которой голова шла кругом. Я опустился на одно колено.
- Мандан, - сказал я, - я люблю вас.
Она взглянула на меня, тщетно стараясь изобразить на лице удивление. Я почувствовал, что она тронута. Могу вас уверить, такой метод имеет успех у восьми женщин из десяти.
- В самом деле? - уронила она.