В самом деле, все шесть рядов драгоценных камней отделялись без труда.
- Чрезвычайно удобно, - продолжал я, - раз хочешь предложить верному другу скромный подарок на память.
Жерис-хан продолжал рассматривать камни. Как я гордился в эту минуту тем, что сумел справиться с этим грозным человеком!
- Если бы вы были на моем месте, - сказал я, - который из этих чудесных шести рядов каменьев вам было бы приятно предложить упомянутому мною другу в знак глубокого уважения к его искусству владеть шпагой?
- Ряд бриллиантов, - хрипло отозвался он.
- Я не совсем согласен с вами, - ответил я весьма спокойно. - Бриллианты эти очень красивы. Но, уверяю вас, в Лондоне или Париже они котировались бы вдвое дешевле, чем эти роскошные рубины.
- Вы это знаете наверное?
- Даю вам слово, - отвечал я с большим достоинством, - слово французского офицера.
Он не возражал и поспешил молча запрятать в широкий карман своего мехового пальто ряд рубинов, который я протянул ему.
- Что вы теперь предпримете? - спросил он.
Я улыбнулся.
- Эго уж мое дело. Позвольте проститься с вами. Надеюсь, что у нас обоих сохранится приятное воспоминание об этой встрече. Мы одинаково заинтересованы в том, чтобы о ней никто не узнал. Я дал вам слово. Могу ли я рассчитывать на ваше?
- Можете.
Мы распрощались, будто лучшие друзья.
Было уже светло, когда я подошел к автомобилю. Я был неприятно изумлен, найдя Баязета храпящим, как чехословацкий "волчок". Несчастный воспользовался моим отсутствием и напился. Он не мог управлять автомобилем. Я едва добился от
него указаний - по какой дороге ехать. Я сел к рулю и двинулся четвертой скоростью. Ах, что за ночь! Великий боже, что за ночь! Можно сказать, что со вчерашнего дня, с двенадцати часов, я времени даром не терял.
- Здесь, - произнес Баязет заплетающимся языком.
Я остановил автомобиль и, посмотрев на часы, с радостью убедился, что всего без десяти шесть. Мандан, вы помните, назначила мне свидание на шесть часов.
Место было в самом деле прелестное. Милое швейцарское шале у самых городских ворот… кругом роскошные деревья, в ветвях которых начинали просыпаться птицы… Я слушал, исполненный радости, веселое щебетанье этого крылатого мирка. Только одна подробность омрачала мое настроение: в шале был народ, притом народ шумный. Я отчетливо слышал пение, звон стаканов, бутылок. Я невольно подумал, что Мандан могла бы выбрать место поспокойнее.
Вдруг кровь застыла у меня в жилах. Я услыхал, что меня окликают. Меня звала женщина, и эта женщина не была Мандан.
- Этьен! Вы - здесь! Какой славный сюрприз! Я обернулся в ужасе и увидел - Лили Ториньи. Она стояла в дверях шале. Она направлялась ко мне.
- Какой славный сюрприз!
Мало-помалу у меня в душе ужас сменился восхищением. Лили Ториньи, в бальном туалете, смело декольтированная, была еще красивее, чем накануне. Утренний ветерок развевал ее белокурые кудряшки, и в них играли юные солнечные лучи. Ее влажные розовые губки приоткрывались, когда она говорила со мной. Как я мог до такой степени изменить себе, чтобы хотя на минуту предпочесть смуглую Мандан этому маленькому чуду в розовых и золотых тонах - моей милой Лили, - этого я в данный момент никак не мог понять!
- Как я счастлива! - повторяла прелестная малютка. Она схватила меня за руку.
- Знаете, я не особенно довольна вами. Вы покинули меня. Правда, вы были - как бы это сказать? - при исполнении служебных обязанностей… Я вас прощаю, потому что вам, бедняжке, наверное, было не очень-то весело. Мы же - безумствовали. Как хорошо кормят, право, в "Возрожденном Лососе"!
Гигантская золотая рыба раскачивалась над дверью шале. Я Понял все. На наше несчастье, или, вернее, на свое, Мандан назначила мне свиданье подле "Возрожденного Лосося".
Лили, не подозревая серьезности минуты, продолжала:
- К трем часам утра эти господа развеселились так, что и рассказать невозможно. Азим Электропулос ловко утаскивал ножи и ложки со стола, а потом их находили в карманах метрдотеля и лакеев. Маркиз Лашом-Аржантон декламировал нам большие отрывки из "Проповеди о провидении". Мишель Ворагин изображал Распутина. Потом я вызвала у них слезы, декламируя "Оду к Виллекье". Этьен, ты еще не слыхал, как я кончаю "Оду к Виллекье"! Хочешь, я прочту тебе?
- Нет! - сдавленным голосом отвечал я.
- Что с тобой? - спросила она, чуть отодвинувшись. - Ты сам не свой?
- Мне нужен свежий воздух! - прошептал я.
- Ах! Зачем же дело стало? - воскликнула она. - Какая прекрасная мысль! У тебя автомобиль. Я сыграю отличную штуку со своей компанией. К тому же, знаешь, они пили слишком много и уже перестают быть забавными. Мне тоже хочется на воздух. Утро в лесу - какая прелесть! Я сажусь к тебе в автомобиль, ты похищаешь меня, и мы отправляемся пить молоко в "Принципы 89-го" - туда не больше мили.
- Принципы 89-го? - переспросил я, окончательно сбитый с толку.
- Чудесная маленькая ферма в сосновом лесу… Вроде нашего Пре Кателан, только лучше. Там собирается лучшее общество Мараканды. - Подвинься же, я сяду.
В эту самую минуту первый удар шести часов пробил на колокольне святой Айшэ. С минуты на минуту может появиться Мандан. Я немедленно принял решение.
- Садитесь, - сказал я.
Ах! Этого хотела судьба! Да и мог ли я противиться ей? Лили была в тысячу раз красивей Мандан, притом она моя соотечественница. Я знал, что она любит меня. А у меня, в довершение всего, были драгоценности.
- Садитесь, садитесь скорей! - лихорадочно заторопил я ее.
Она взглянула на меня с удивлением.
- Что это? Как ты говоришь? Знаешь, я не очень-то люблю такой тон! Я сяду, если захочу.
- Садитесь, Лили, возлюбленная моя, - сказал я упавшим голосом.
- Хорошо уж, хорошо, - смягчилась она. - Сажусь, видишь. Только мне нужно мое манто. Мне вовсе не улыбается схватить насморк в лесу.
Я искоса глянул на нее.
- Уже! Первое, о чем я тебя прошу, ты не хочешь исполнить? Я не прочь остаться.
- Где оно, это манто? - спросил я, близкий к обмороку.
- Внизу. Незачем так кричать. Иди скорей. И не забудь дать что-нибудь женщине у вешалки.
Я выскочил, чуть не сбил с ног эту почтенную особу, схватил проклятое манто… На все ушло не более двадцати секунд. Но этого было достаточно, чтобы совершилось непоправимое. Когда я перешагнул за порог - Мандан была уже тут!
Обе женщины рассматривали друг друга в лорнеты.
- Вы не предупредили меня, что мадам участвует в прогулке, - произнесла с достоинством Лили Ториньи.
- Я могла бы сказать то же самое, - иронически уронила Мандан.
Можно себе представить, каково было мое положение, тем более что обе женщины, над которыми я одержал победу, уже начинали обмениваться язвительными репликами.
- Мадам…
- Мадам…
- Совершенно верно, мадам… Я умоляюще сложил руки.
- Лили, Мандан, прошу вас… Они обе повернулись ко мне.
- Кто вам позволил называть меня по имени!
- Эго верх дерзости!
- Больше чем дерзости - непристойности!
Они постепенно возвышали голос. Они уже кричали. А все-таки, клянусь, обе были очень красивы.
Баязет, совсем проснувшийся, смотрел, изумленный, со своего места на эту сцену и тихонько посмеивался.
- Увезти нас таким образом…
- Да еще в чужом автомобиле…
- У этих иностранцев нет никакой порядочности.
- Довольно! - наконец крикнул я.
Я тоже крикнул чересчур громко. Я спохватился слишком поздно и содрогнулся: на балконе шале один за другим показались привлеченные шумом ссоры товарищи Лили по ужину: сначала маркиз Лашом-Аржантон, потом Николай Баранович, Мишель Ворагин и, наконец, Азим Электропулос.
- В чем дело? - спросил маркиз.
- На помощь, Медерик! - крикнула Лили. - Этот несчастный хочет нас похитить.
- Похитить Лили Ториньи! - завопил старец.
- Револьвер! - крикнули разом Мишель и Николай. Дело принимало дурной оборот… Надо было кончать, и как можно скорей.
- Довольно наконец! - завопил я в свою очередь.
Толкая их довольно грубовато, я в одну секунду усадил в автомобиль Лили и Мандан, потом, бросившись к рулю, вырвал его из рук Баязета и полным ходом пустил машину по белеющей дороге.
Только-только вовремя. Одна пуля, потом другая прожужжали мимо меня. Один из фонарей автомобиля разлетелся вдребезги.
Скоты! Они стреляют, рискуя попасть в женщин.
Первые четверть часа я не обращал ни малейшего внимания на своих спутниц. Я старался, главным образом, не налететь на скалы, окаймляющие с одной стороны эту дорогу, которая третьего дня сулила мне спасение.
Все шло более или менее удачно. Было несколько тревожных моментов. Но мы очень скоро прошли километров двадцать. Через час - граница Мингрелии, и мы спасены.
Я решил, что могу позволить себе прислушаться к речам, которыми обмениваются Лили и Мандан, речам, должно быть, весьма нелюбезным. Каково же было мое изумление и, надо сознаться, оскомина, когда, сквозь шум автомобиля, я уловил следующие отрывки разговора:
- Вечернее манто, дорогая мадам! Но весной их совершенно не носят!
- Я не совсем согласна с вами. Марокский креп, например…
- Очень тяжел… Еще, пожалуй, капор…
- Не спорю. Но не все так стройны, как вы… Притом нужен собственный экипаж.
Я попытался удачно вставленной фразой дать им понять, что и в этих деликатных вещах я кое-что смыслю.
- Мне кажется, - начал я с самым подкупающим видом, - что хорошенький жакет из астрахана и такая же муфта…