- Шатен?! - удивилась Мандан. - Вот выдумал! Кто тебе сказал такую глупость? Ты - блондин, и даже очень красивого оттенка.
- Светлый шатен, не более того, - пошел я на компромисс.
- Блондин! Блондин! - закричала она, топая ногой. - Ах, довольно наконец! Я вижу с некоторым опозданием, что ошиблась. Верните мне ключ!
- Мандан, - умолял я, - я предан вам телом и душой.
- Тогда ты знаешь, что тебе надо делать. Я попробовал выиграть время.
- Я не знаю города, - объяснил я. - А чтобы проникнуть в зал собраний, надо пройти коридорами, переполненным вооруженными людьми.
- Они все пьяны теперь. Баязет тебя проводит. И посторожит у дверей, пока ты заберешь содержимое кассы.
- Ну, а когда драгоценности будут в моих руках, что мы сделаем?
- Мы бежим вместе.
- Куда?
- Ну, разумеется, мы поспешим к армии генерал Франте д'Эспрэ. Но ты прав: я забываю, что ты незнаком с географическими условиями наших мест. Так знай же, что на расстоянии ста пятидесяти километров отсюда проходит граница Мингрельской республики. Мингрелия воюет с Оссиплури. Мы перейдем границу, а там - я отвечаю за все. Через пятнадцать дней мы будем в Париже. Ты закажешь себе смокинг, и мы отправимся на концерт. Я обожаю классическую музыку. А ты? Русский балет, ты понимаешь, надоел мне выше головы.
И она грациозным жестом коснулась своей хорошенькой головки.
У меня голова начинала не на шутку кружиться.
- Мандан, - сказал я, - я обожаю вас.
Я поднялся и застегнул портупею. Я забыл упомянуть, что у меня сабли не отобрали.
Молодая женщина улыбнулась, довольная.
- Вот так! Это лучше. Не уходи пока. Что ты за ребенок! Ты даже не спрашиваешь - где и когда мы встретимся?
- Ах, я уверен, что вы все предусмотрели.
- Ты не ошибаешься. Тебе, однако, надо все знать. Ты уедешь из дворца в автомобиле с Баязетом, моим верным татарином. Баязет управляет автомобилем, как ангел. Он отвезет тебя в зал собраний и проводит туда. Ты сделаешь то, что нужно. Если все пройдет гладко, будет около пяти часов утра. В шесть я буду ждать вас у восточных ворот Мараканды, скрываясь в маленьком кабачке, хозяин которого мне предан. К десяти часам мы будем уже по ту сторону границы, а там Этьен, - нас ждет богатство, любовь, счастье.
- Трижды приятная перспектива! - воскликнул я.
- Как мне нравится в тебе твоя уверенность, мой прекрасный полковник, - сказала она, целуя меня в лоб. - Ах, теперь ты сам видишь, что ты блондин! Посмей, посмей оспаривать это!
- Мандан, - сказал я, - я не встречал до сих пор женщины, в которой такая красота соединялась бы с такой проницательностью.
Мандан была права: татары, охраняющие зал собраний, все поголовно были пьяны, как поляки. Мы с Баязетом шагали через распростертые тела, что-то неясно бормотавшие.
Мы вскоре добрались до зала собраний.
- Вот электрическая лампочка, - сказал мой спутник. - Делайте спокойно свое дело. Я спущусь вниз, чтобы присмотреть за автомобилем. Тут ведь живым манером могут стащить его. С тех пор как собственность аннулирована, в Мараканде развелась пропасть воров. Так не торопитесь же. В нашем автомобиле нет таксомотора.
Невозмутимость этого славного малого вернула и мне мое хладнокровие. А его мне требовалось не мало, потому что предприятие, надо сознаться, было дерзкое. Притом зал собрания в полутьме имел самый зловещий вид.
С ключом в одной руке и электрической лампочкой в другой я направился к кассе. Я скоро убедился, что замок - одной из самых распространенных марок. Тяжелая железная дверь открылась и с глухим стуком ударилась о стену.
Я снял с нескольких полок различные свертки. Тут было одно роскошное издание Dominique, очень известного романа Эжена Фромантена; правила игры в покер; один экземпляр Конституции Республики Оссиплури; проект закона об организации милиции и т. д. Но все это мало интересовало меня. Был момент, когда мне пришло в голову - не жертва ли я мистификации. К счастью, как вы увидите, ничего подобного.
В левом углу кассы стояла коробка, на которой я прочел надпись золотыми буквами: "Игра в лото". Я, разумеется, не стал бы и открывать этой коробки, если бы, толкнув ее, не заметил, что она неестественно тяжела. Я открыл ее и едва Удержался, чтобы не вскрикнуть от радости. В коробке лежала корона Оссиплури. Ярко переливались при свете моей электрической лампочки ее сто десять камней - настоящее чудо красоты.
Я поспешил вернуть на место коробку, экземпляр "Dominique", правила игры в покер и проч. Корона, - вернее, Диадема, - была размеров довольно солидных. Но можно ли Жаловаться на то, что невеста слишком красива? Я завернул бесценную драгоценность в старую газету, валявшуюся на столе, и крадучись вышел из зала собраний.
Длинный коридор перед залом был в эту минуту ярко освещен луной. Неожиданность неприятно поразила меня. Я ускорил шаги. Коридор оканчивался у темной воронки-лестницы. Я уже подходил к ней, а там - стоит спуститься один этаж - и я в автомобиле, и - Мандан, свобода, любовь, богатство…
В этот момент я почувствовал чью-то руку на своей руке.
- Однако, господин полковник! Какой же вы плут! Это был Жерис-хан.
Он вышел на середину коридора, весь освещенный луной. Он преграждал мне путь к лестнице. Я видел, что он бледен, лицо у него осунулось. Он стоял, скрестив руки. Сабля висела у него на поясе.
Он повторил, указывая на сверток, который я держал под левой рукой:
- Вы - отъявленный негодяй! Я попробовал взять его шуткой.
- Мне казалось, - сказал я, - что параграф 2-й и следующие Конституции Оссиплури отменяют собственность. Какая же беда в том, если я воспользуюсь правом индивидуального восстановления справедливости?
- Ага! В довершение всего, он еще издевается надо мной! С этими словами он выхватил саблю из ножен.
Я отскочил в сторону. Но сделал еще попытку воззвать к его рыцарским чувствам.
- Месье, - сказал я, - вы понимаете, что дуэль между нами невозможна…
Он заревел:
- Невозможна! А почему, хотел бы я знать, собачий сын? Я прижал палец к губам.
- Не надо скандала! Не надо, чтобы дама, которую мы оба любим, была непоправимо скомпрометирована таким легкомысленным с нашей стороны поступком.
Лицо у него, только что перед этим иссеро-бледное, приняло зеленоватый оттенок.
- А! - сказал он. - Ты любишь ее. Ну, так я обещаю разделаться с тобой так, что никакого скандала не будет.
Он бросился на меня. Я едва успел отскочить в сторону, опустить на пол корону и выхватить из ножен свою саблю. Жерис-хан разразился страшными ругательствами. Клянусь честью, я думаю, он не рассчитывал, что я вооружен, и хотел просто убить меня.
Тут я должен сделать отступление и сообщить читателю, что хотя я не забияка по натуре, но могу постоять за себя,
особенно в поединке на шпагах. В 1914 году на большом турнире в Буа-Коломб я имел честь выступать против месье Жан-Жозефа Рено. Я одержал верх над ним семью касаниями против пяти. Я даже получил приз в виде бронзовой художественной вещицы, которую затем продал, чтобы приобрести себе сочинения Луи Блана, одного из тех философов, которые больше других способствовали моему интеллектуальному развитию.
Жерис-хан, я это тотчас заметил, был сам мастером по части фехтования. Но как бы то ни было - факт: он рассчитывал проколоть меня, как жаворонка вертелом, и неожиданное сопротивление вывело его из себя.
Он начал с того, что нанес мне прямой удар, который буквально рассек бы меня пополам, если бы я не уклонился. Я парировал приемом contre de sixte и ответил "двойным свободным", - тоже не шутка! Но это животное, очевидно, знало его наизусть и отбило очень хорошим septime seconde. Однако он сделал ошибку, бросившись на меня затем с азартом. Я отразил приемом quarte, чуть короче, чем следовало, и, в свою очередь, бросился на него. Проклятие, он снова парировал!
- Так вот как! - подумал я. - Ну, погоди, малыш, я тебя развлеку минуты две, я потом преподнесу тебе свой Трафальгар!
Я имел в виду классический удар, которому научил меня мой учитель Бодри. Но тут произошло нечто невероятное. Прежде чем я собрался его нанести, Жерис-хан проделал его. Я едва успел отразить его приемом того же учителя. После этого бесполезно было продолжать. Пройдя одну и ту же школу, мы могли драться всю жизнь, нанося удары и парируя их, парируя и нанося удары, - безо всякого результата.
Мы одновременно шпагами приветствовали друг друга.
В сборнике избранных стихотворений Виктора Гюго, который составил месье Штег, есть очень любопытная страница, озаглавленная: "Свадьба Роланда". Роланд и Оливье дрались два дня. Ночь спустилась в третий раз. Они вдруг замечают, что учились оба в одном и том же месте и что, следовательно, поединок их кончится ничем. Выходят они из этого положения, право, очень мило. Оливье предлагает Роланду руку своей сестры, и тот соглашается.
Я почувствовал, что надо пойти на какой-нибудь компромисс, чтобы положить конец этому нелепому недоразумению.
- Если бы, - сказал я, - право собственности не было отменено в Оссиплури, я знаю, дорогой месье и друг, что бы я имел удовольствие предложить вам.
Я видел, что глаза у него загорелись; он понял. Тем не менее он попытался сохранить благопристойность.
- Я не совсем понимаю, - начал он.
- Полноте, полноте, - остановил я его простодушным тоном, - не будьте ребенком.
- Месье.
- Поспешим. День занимается. Утро не должно застать нас здесь.
С этими словами я развернул газету, в которой была диадема. Камни засияли. У моего противника в глазах вспыхнули жадные огоньки.
- Ах, да эта диадема разбирается, - мило сказал я.