Над побережьем неприступной громадой высился горный хребет. Скалы были иссечены траншеями, в камне вырублены ямы для пушек и минометов. У подножия изредка темнели глыбы разбитых танков. Ветер сдул с металла снег, и танки поблескивали безжизненными телами, будто угрюмые древние ящеры, выброшенные на берег океаном. Свастики, нарисованные на броне, казались мертвыми пауками.
- Здесь сильно воевали, - пояснил старик. - Гренадеров и альпийских горных стрелков сбросили вниз. Им было худо. Мало немцев спаслось.
Тамара слушала и смотрела невнимательно, и он сказал:
- Зачем беспокоиться? Я услышу олешков или мотор, поняла - нет? Погуляй пока, не то поспи.
Ей не хотелось спать, но она молча забралась в мешок: там можно было думать и не отвечать на вопросы.
Нил не появился ни в этот день, ни в следующий.
Тамара молчала, и ее лицо потемнело, будто обмороженное.
- Я очень виновата, - сказала она наконец старику, - оторвала тебя от дел. Но я отдам тебе все деньги, какие есть, и если хочешь, - вот это...
Достала из пальто свою фотографию, сломанную в нескольких местах.
- Берегла для Нила.
Она смущенно взглянула каюру в глаза:
- Не сердись. Я, верно, говорю глупости. Но я не хотела тебя обидеть. Просто у меня ничего нет, кроме денег и снимка.
- Деньги оставь себе, - отозвался каюр, - а карточку отдай.
Он спрятал снимок под ма́лицу и спросил:
- Может, еще немного подождем?
- Нет, теперь не приедет.
Старик уже кончил впрягать оленей в нарты, когда далеко на востоке послышался еле приметный звук.
Каюр отошел от упряжек и, набив трубку, поджег табак.
- Это Нил, Тамара. Теперь я, однако, немного отдохну.
Она не видела уже ни каюра, ни оленей: взгляд ее был устремлен в серую даль, откуда должен был появиться человек, которого она с одинаковым правом могла и любить, и ненавидеть.
Она ожидала, что Нил удивится, узнав ее, и, конечно, обрадуется, поняв, что ее привела сюда любовь, настоящая любовь, для которой нет расстояний.
Но и здесь он оказался верным себе. Заметив почти вплотную, в полумгле вечера, две упряжки, Нил резко затормозил машину и соскочил на снег. Разглядев Тамару, спокойно подошел к ней и потряс руку.
- Ты тоже получила назначение сюда?
- Нет.
- Тогда как же?
- Ждала тебя.
Он посмотрел на нее спокойно-укоризненным взглядом и пожал плечами:
- Проще было приехать ко мне в партию.
Он говорил так, будто приехать к нему в партию было все равно, что добраться от университета до общежития.
- Я не могла явиться к тебе туда.
- Почему же?
- Там могла оказаться жена или близкая женщина. У меня мало гордости, но я не хочу выглядеть дурочкой.
- А-а, это правильно, - согласился он. - Только у меня нет женщины, Том. Еще не успел ни в кого влюбиться.
- А в меня?
- Ты же знаешь.
Потом она стала ссориться, называть его чурбаном и грозить смешными нежными словами. Отчаявшись, попросила поцеловать ее; он поцеловал, и они разъехались в разные стороны.
* * *
С тех пор прошло почти полгода. И вот теперь она снова ждет его, как ждала с того самого дня, когда впервые увидела в длинном коридоре университета.
Она специально подговорила девочек с посолочного завода поехать в воскресенье за ягодами. Здесь, у водопада, попросила остановить машину и спрыгнула на землю. Она хочет собирать ягоды одна, а на обратном пути полуторка возьмет ее на борт. Если Тамары не окажется на месте, пусть девочки не беспокоятся: значит, уехала на попутной машине.
Клаша Сгибнева подмигнула ей и рассмеялась:
- Ты не темни, русалка. Ты своего водяного тут ждешь. Я уже догадалась.
...Тамара вздохнула, поняв, что замерзла, и быстро растерла себе руки и грудь. Потом, сжав зубы, резко вошла в воду и несколько раз окунулась с головой.
Поспешно выйдя на берег, попыталась обсушиться на ветру - и услышала тяжелое подвывание мотора на севере. Со стороны Большого перевала шла автомашина.
Быстро одевшись, девушка вышла к дороге и села на траву.
После купания чувствовала себя крепче, но все равно сердце колотилось быстро, по-птичьи, и снова знобило от холодка.
На одной из автомашин сегодня должен приехать в Мурманск Нил. Она глупо ведет себя, ловя его на дорогах, но еще хуже прийти к нему в гостиницу, к этому хладнокровному, как треска, человеку, к этому ледяному дураку, без которого ей обидно и пусто жить.
Машина появилась на ближней высоте и стала, притормаживая, съезжать вниз.
Тамара встала и, щуря глаза, подняла руку.
На борту никого не было. В кабине рядом с шофером сидел молодой человек, и ей показалось, что это Нил.
Он выскочил из кабины и поспешил ей навстречу.
Тамара что-то пробормотала и попятилась от него.
Молодой человек удивленно пожал плечами:
- Что вы сказали?
Тамара глупо растерялась:
- У вас есть часы?
Офицер отогнул рукав кителя, сообщил время и, еще раз пожав плечами, вернулся в кабину.
Шофер круто взял с места, и машина покатилась вниз.
Тамара снова сидела у дороги и боялась только одного: чтобы девочки не решили возвращаться в город.
И вот сидела и думала - за что любит Нила? Потом махнула рукой и созналась: просто не может жить без него, а копаться в чувствах будет через двадцать лет, когда немного остынет.
Но машины все не было, и Тамара снова стала думать о любви, вспоминала все, о чем они говорили с Нилом.
В самом начале знакомства там, на Урале, Нил убеждал ее, что в молодости все хотят любви, и часто эта жажда любви принимается за любовь. Нет, он не возражает - полюбить можно и с первого взгляда, но потом надо много раз проверить себя. А не то будут разочарования, обиды, вражда. Еще утверждал, что семья должна быть большим счастьем, иначе она почти всегда - большая беда.
- Ну, вот, - злилась она, - ты говоришь так, будто отвечаешь урок.
- Я привык полагаться на волю и разум, Том.
- Господи! - вздыхала она и узила глаза. - Может, ты когда-нибудь слышал, что любовь называют чувством?
- Глупенькая, - отвечал он, пренебрегая ее иронией, - я все понимаю. Но нельзя же строить семью на одной любви. Мужу и жене надо похоже смотреть на жизнь. Ты полагаешь, можно жить иначе?
- А я? Разве я смотрю на жизнь не так, как ты?
- Не знаю. Мне кажется, нет.
Ему, наверное, показалось, что слова получились резкие, и он попытался смягчить их:
- Мы будем писать друг другу, Том. Можно писать всю жизнь.
Она зябко повела плечами:
- Бумажные поцелуи хороши только одним: они не передают инфекции.
...Тамара вздрогнула: показалась машина, еще одна. Девушка остановила обе, спросила, куда едут, и покачала головой: "Нет, мне не туда". И опять заметила удивленные взгляды. Догадалась: "Ах, да - эта дорога ведет только в Мурманск".
Нил сам сидел за рулем маленького вездехода. Увидев ее, круто выжал тормоз и выключил мотор. Подойдя, покачал головой, накинул ей на плечи свое кожаное пальто и потащил в кабину.
- Иди скорей, совсем замерзла.
Она сидела рядом с ним, блаженно щуря глаза, и готовила ответы на его вопросы. Но он ни о чем не спрашивал, а все говорил о том, что удалось сделать его партии, и как хорошо жить в глуши, где всегда можно открыть что-нибудь новое.
- Ты же знаешь, - убеждал он, - как много надо всего такой стране, как наша. Ведь громадные планы! И то, что я делаю, тоже учтено в них. Ты согласна?
Тамара кивала головой:
- Да, конечно, милый.
Увлеченный своими мыслями, он даже не заметил нежного слова, случайно оброненного ею.
Внезапно Тамара нахмурилась, и глаза ее покраснели:
- Ты получил новое назначение?
- Да.
- Мог бы сообщить мне об этом.
- Я не был убежден, что ты здесь.
- Не ври. Я писала из Мурманска.
Он испытующе посмотрел на нее:
- Я помню. Но я думал, что, может, тебе надоело все.
Она отодвинулась от Нила, чтобы лучше видеть его лицо, и ничего не прочла в нем, кроме спокойствия.
- Если б могла заплакать - я бы заплакала, - пробормотала она. - Но у меня нет слезных желез.
Он опять внимательно посмотрел на нее и ничего не сказал.
- Куда ты получил назначение?
- В Казахстан. На Моинты - Чу.
- Думала, опять соврешь. Но ты сказал правду.
- Откуда знаешь?
- Я была в управлении.
Он еле заметно вздохнул и сказал:
- Я буду ехать много дней. Степь и степь... Потом - станция Арысь, и поезд от нее пойдет не прямо на Ташкент, а влево - на Джамбул и Алма-Ату. За степями - сады и арыки. Но затем - снова степь и пустыня.
- Что там строят? - спросила она.
- Железную дорогу. Трассу планируют через соленую пустыню. Ни капли воды, ни куста, ни птицы. Все мертво. Вот, надо, чтоб была жизнь. И там очень трудно.
Она посмотрела на него прищуренными глазами и поинтересовалась с вежливой яростью:
- Но ведь ты едешь туда с удовольствием? Сам просил.
Нил согласился:
- Я люблю это дело, и люблю бродяжить. Чем больше ям на пути, тем шире надо делать шаги. Мне нравится широко шагать, Том.
- А я?
- Что "я"?
- Что же я буду делать?
- Поедешь в Москву и получишь назначение. Может, тебя оставят в главке...
- Мне всегда казалось, что ты немножко глуп, - сказала она, заглядывая ему в глаза и пытаясь увидеть там, что он шутит. Нет, не похоже.