Тамару втянули за руки на борт полуторки, постелили шинель между двумя бочками с бензином. Всю дорогу солдаты и она пели про священное море, про степь, где умирает ямщик, и еще почему-то - песенку о валенках.
Ехать было неудобно и холодно. Бочки то и дело накатывались на ноги, солдаты отпихивали их покрасневшими кулаками. Но удержать на месте тяжелые железные посудины не было никакой возможности: шофер отчаянно гнал полуторку по узкой скалистой дороге, со свистом влетал на высотки, стремглав мчался вниз и даже, казалось, выгибал машину на поворотах.
Ему стучали в кабину и говорили:
- Потише ты, черт! Пассажир у нас тут.
Шофер улыбался, охотно кивал головой и гнал машину еще быстрее.
Была середина февраля, полярная ночь уже кончилась; солнце все дольше задерживалось на небе. И девушке было хорошо видно, где они едут.
Скалистые горы клубились тучами. Тамара отметила, что горы сложены из кристаллических пород, представленных гранитами.
Дорога извивалась тонкой нитью с внезапными петлями и поворотами. Тамара почему-то старалась запомнить, что здесь большое количество кривых и что чередуются они с тяжелыми подъемами и спусками. Подъемы местами доходили до двадцати градусов.
"Зачем мне помнить об этом? - подумала Тамара и тут же усмехнулась: - Я ведь геолог. Как же иначе?".
Она внезапно вспомнила подругу детства, хилую безвольную девочку, которой внушали, что физический труд - удел неудачников.
Подруга пыталась поступить в медицинский институт - и провалилась. Тем же окончились попытки устроиться в индустриальный техникум и педагогическое училище. Наконец после долгих хлопот родителей ее зачислили в институт мясо-молочной промышленности.
"Ну, нет, - весело подумала Тамара и тряхнула головой, - меня не устраивает такая всеядность. Геология, кажется, придумана специально мне".
От этой мысли стало легче, и на минуту забылась горькая неудача в ее жизни.
Машина остановилась в небольшом поселке, и старший команды побежал доложить дежурному офицеру, что с ними приехала девушка.
Солдаты, проведав об этом, высыпали из казармы. Они рассматривали приезжую, и в глазах их можно было читать и тайный восторг, и явную тоску, и, может быть, надежды на счастье.
Если не считать двух жен офицеров, поехавших за мужьями, женщин в этом углу побережья совсем не было, и молодость безмолвно скучала и томилась.
Красота девушки казалась здесь ослепительной. Солдаты смотрели нежно и молча, славные стриженые ребята, еще не умевшие скрывать своих чувств.
Узнав, что Тамаре надо за Большой перевал, дежурный огорченно развел руки, и девушка успела заметить, что кожа у него на кистях тоже обветренная и потрескавшаяся.
Оказалось, что зимой через горы не идет ни одна машина. Зима здесь тянется долгие месяцы, бураны и метели достигают двенадцати баллов, и перебраться через перевал можно только пешком. Команды переходят хребет, обвязавшись общей веревкой, утопая в снегу и задыхаясь от ветра.
Только очень опытные каюры иногда одолевают Большой перевал на оленях. Упряжка из четырех животных, впряженная в легкие нарты, может взять одного человека, если не считать каюра.
Сейчас, правда, в поселке есть каюр, и он держит путь мимо залива Большая Мотка. Но он едва ли пойдет в такую погоду. У него две упряжки, это верно, однако снег сильно занес дорогу, и можно сорваться в ущелье.
- Я поговорю сама, - сказала Тамара. - Покажите, где он.
И повторила, будто лишний раз хотела убедить себя:
- Я все объясню сама.
...Они выехали утром, как только невысоко над скалами показалось солнце. Олени бежали медленно, низко неся головы, и девушке казалось, что животным ни за что не подняться на перевал.
"Слабенькие, - думала она и незаметно для каюра дула на прихваченные морозом пальцы. - Куда им по такому снегу?"
Вдали показался Большой перевал.
Каюр остановил упряжку, - вторая, пустая, была привязана к задку нарт, - и полез в мешок.
Копаясь в нем, старик что-то бормотал про себя, и казалось, что он ругается.
Наконец выпрямился и протянул девушке оленью ма́лицу, то́борки и липты́.
- Надень, - проворчал он, любуясь ее лицом и гибкой фигурой, которую не портили теплое пальто и надетый под него меховой жилет. - С Севером нельзя шутить. Даже если кровь как кипяток.
Она усмехнулась, надела все, что дал каюр, и стала похожа на бесформенный мешок, такой, в каких привозят белье в механические прачечные.
- А теперь погреемся, однако, - решил он и что-то сказал оленям. Животные легко потянули пустые нарты на перевал.
- Он любит тебя? - спросил каюр, запалив трубку,
- Нет.
- Зачем тогда идти?
- Я люблю.
- Понимаю.
Через несколько шагов каюр проворчал:
- Женщина стыдлива, и это, может, лучше красоты - женская стыдливость. Ты очень любишь?
- Да.
- Я задал пустой вопрос. Везде много хороших мужчин, и далеко не едут зря. Далеко ищут одного, не такого, как все. Это так.
Лицо старика изрезали морщины. Жидкие светлые брови и такие же усы были самые обычные, но в глубоких и немного раскосых глазах жила умная мысль, осторожная и немногословная.
- Я все же не поехал бы, - вздохнул старик, и девушка почувствовала, что речь его стала отрывистей - идти становилось труднее. - Он не заслужил того.
- Почему?
- Ты очень красива, и у тебя прямая душа. Если он не любит, разве стоит твоей любви?
Раскурив потухшую трубку, каюр добавил:
- Я встречал его один раз у горы Большой Кариквайвишь. Зачем тебе любить Нила?
- Я не красива, - запоздало ответила она, тоже начиная задыхаться. - Вы редко здесь видите женщин.
Внезапно она остановилась, и лицо ее побелело. Казалось, только сейчас до нее дошел скрытый смысл его слов.
- Почему мне не любить Нила? У него уже есть кто-нибудь?
Она спросила спокойно, так спокойно, как только ей позволяло дыхание на этом проклятом пути через перевал, и вся съежилась, готовая к безжалостному ответу, как к пощечине.
Старик ничего не ответил. Он остановил оленей и приказал ей сесть на нарты.
Она стояла молча возле узких саней, смотрела на каюра почти с ненавистью и ждала ответа.
- Садись, - распорядился он. - У Нила нет женщины.
Она не поверила старику, и в ее глазах мелькнуло бешенство, жалкое бешенство обманутой женщины.
- Ты врешь мне! - задохнулась она от ветра. - Скажи все, как есть, и мы повернем на юг.
- В партии есть женщина, но они - только товарищи. Я говорю правду, и мне незачем врать.
Тамара села на нарты, прижалась к каюру и закрыла глаза.
- Прости меня. Я глупая, и у меня плохой характер. Но ты тоже виноват. С дурочками надо говорить, как с детьми.
Она спала, может быть, несколько минут.
Открыла глаза и увидела: олени стоят без движения, их бока потемнели от пота.
- Да, надо пойти или сесть на вторую упряжку, - ответил он на ее безмолвный вопрос.
- Мы пойдем, - сказала Тамара. - Это пустяки.
- Погоди. Надо обвязаться.
Он крепко стянул ее в талии веревкой, второй конец веревки привязал к своему ремню.
Короткий день кончился - и они двигались в редкой мгле. Девушке мерещилось, что они бредут по чужой планете, которая даже не вертится оттого, что ее сковало морозом.
Каюр шел в легких оленьих липта́х, он был мужчина, и в его крови жил опыт многих поколений. Тамара тяжело вырывала валенки из глубокого снега, на плечи давил непомерный груз, шея и грудь покрылись потом, и ей казалось, что сердце висит на тонкой нитке, готовой вот-вот оборваться. Хотелось, чтобы каюр назначил остановку, но старик молчал и медленно шел вперед.
За два часа одолели километр пути. Девушка шла, закусив губу, почти в забытье, и ее шатало из стороны в сторону.
Каюр, не оборачиваясь, пояснил:
- Можно бы отдохнуть. Но тогда - простудишься. Надо идти.
И она снова, задевая ногой за ногу, двинулась в путь.
Наверно, она заснула на несколько секунд - и только механически продолжала переставлять ноги. Проснулась оттого, что внезапно поняла: летит вниз. В то же мгновение ощутила сильный, но мягкий толчок в живот и повисла над ущельем.
Каюр выбрал веревку на себя, усмехнулся:
- Это - ладно. Сразу проходит сон.
Она даже не успела испугаться и поэтому весело попросила:
- Не говорите Нилу.
Старик рассмеялся:
- Женщин трудно понять. Почему не говорить?
Она обозлилась:
- Этот чурбан может окончательно загордиться.
- Хорошо, не скажу.
На вершине перевала подвывал ветер, и снежные веники били по лицу.
Старик и девушка немного постояли на гребне.
- Садись, - распорядился каюр. - Я пойду вперед, буду держать оленей.
- Ладно. Когда ты устанешь - скажи. Мы поменяемся местами.
- Добро.
Она проспала весь путь. Проснувшись, увидела, что рядом с нартами разбита маленькая палатка из брезента, и под ее покровом бесшумно горит керосинка.
Они попили горячего кофе и залезли в спальные мешки.
- Тебе тепло?
Она не ответила: спала.
Утром каюр осведомился:
- Нил должен проехать здесь? Ты крепко знаешь?
- Другой же дороги нет.
- Конечно, нет. Но ты хорошо узнала, куда он держит путь?
- Да. Должен идти здесь сегодня. Самое позднее - завтра. Мне сказали в управлении.
- Ну, походи. Посмотри на Тунтури. Всегда хорошо узнать новое.