* * *
На полпути между Мурманском и Большим перевалом, небольшая горная река упирается в беспорядочное нагромождение скал. Кипя от силы и нетерпения, скручиваясь воронками, река громоздится все выше и выше, пока наконец не одолевает препятствие. Тогда она сломя голову бросается с камней, дробится дождем и, одетая белой ледяной пеной, достигает каменного русла внизу.
Вскоре вода уже несется к морю, бешено крутя щепу и мочаля ее о берег.
Неподалеку от водопада есть небольшой затон; листья, упавшие в его воду с карликовых березок, лежат недвижимо часами.
Влажным июньским утром на берегу затона сидела девушка, и легкий ветер чуть шевелил ее тонкие золотистые волосы.
Было уже тепло, прошли поздние майские снегопады, и теперь все вокруг зеленело травою и деревцами, стелющимися по земле.
Девушка сидела, не двигаясь, иногда вздрагивала, будто ее кто-то ругал или она спорила с собой.
Потом медленно стала раздеваться. Резко швырнула на куст платье, туда же полетела остальная одежда.
Девушка встала и решительно пошла к воде. Но в последнее мгновение раздумала купаться и, постояв несколько секунд, села у самого берега.
Она долго рассматривала свое отражение в тихой воде, рассматривала спокойно и холодно и думала о другом.
Что она нашла в Ниле? Кто знает... В нем не было ни приметной красоты, ни мужской грубоватой ласковости, которая нередко нравится женщинам, и все-таки он день и ночь виделся ей: высокий, широкоплечий, с холодным взглядом прищуренных голубых глаз.
Еще на Урале, в университете, Нил сказал, когда она призналась ему, что любит:
- Я никого не любил, Тамара. Это, может, оттого, что - северянин. Им ведь нужны медленные и сильные костры.
Помолчав, он вздохнул:
- Ты горишь жарко, я вижу. Но это - береста. Вспыхнула - и зола. А я второй раз полюбить не сумею...
И, неловко взяв ее за руки, проворчал:
- Загсом любви не свяжешь.
Она ответила Нилу:
- Я обещаю тебе тепло на всю жизнь.
- Не хочу обижать тебя, Том, но я все сказал.
Щуря черные глаза, она спросила:
- Может быть, хочешь убедиться, что я умею любить сильно и долго?
Нил растерялся и покраснел.
- Нет, - отозвался он поспешно. - Не в этом дело...
И, смутившись, совсем замолчал.
Внезапно пожал плечами и улыбнулся. Потом свел брови к переносице и заключил тихо:
- Счастье - трудное дело, Том. Ты зря ругаешься.
Он окончил геологический факультет на год раньше ее - и получил назначение начальником партии в Заполярье.
В день отъезда она пришла проводить его на вокзал.
Было холодно. Ленинградский поезд стоял почему-то с потушенными огнями, и она почти с ненавистью смотрела на темные металлические вагоны.
- Ты когда-нибудь встречал женщин-пьяниц? - спросила она его, держа за руку.
Он думал о чем-то своем и ответил механически, не вникая в тон вопроса:
- Нет, не встречал.
- Я запью, когда ты уедешь.
- Не болтай лишнее, Том, - заметил он спокойно.
- Я ненавижу сейчас эти вагоны, и проводницу, и машиниста. Они увозят тебя за тридевять земель - и улыбаются, курят, едят, будто ничего не происходит на свете. Какое-то всеобщее и глупое равнодушие.
- Тебе не холодно? - спросил он, увидев, что Тамара распахнула пальто. - Застегнись.
Нил произнес эти слова обычным ровным голосом, и Тамара вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха, а вечерний сумрак приобрел странный желтовато-ржавый оттенок. "Он нисколько не любит, - подумала она, - ему просто жаль меня. Так можно пожалеть любого, даже первого встречного человека".
Потом Нил стал рассказывать, как ему приятно будет работать в глухом краю, где на каждом шагу - и руда, и уголь, а может быть, - даже и газ. Да, да, чем леший не шутит, - он, Нил, найдет газ, и тогда можно будет согреть и заселить все Заполярье, далекую холодную окраину страны. Ах, как это хорошо - жить вот так, засучив рукава, жить для всех, чтоб тебя не скоро забыли люди.
- Правда ведь, Том?
Она не расслышала вопроса, но послушно кивнула головой:
- Да, да...
Товарищи, пришедшие проститься с Нилом, болтали в стороне и делали вид, что все идет как следует.
Она пожала руку Нилу и, проходя мимо мужчин, сказала:
- Идите. Он, кажется, сильно замерз со мной.
И пошла медленной неестественной поступью по деревянным, обитым железом ступенькам перекидного моста.
По дороге домой купила бутылку водки и, придя в маленькую комнатку, которую снимала у старой, уже оставившей сцену оперной артистки, заперлась на ключ.
Разделась, села к столу и долго смотрела на отпотевающее стекло бутылки. Налила водки в стакан, отпила глоток.
- Экая гадость! - заметила она вслух.
Вылила водку в ведро, снова села у стола и, прищурив глаза, стала рассматривать пустую стену.
В дверь постучали. Вошла хозяйка - худая старая женщина, много раз выходившая замуж и ни разу не знавшая счастья. Г
В молодости она была, вероятно, красива той обычной красотой возраста, которая дается почти всем. Как все молодые люди без таланта, она полагала, что похвалы ее игре и голосу - это похвалы ее игре и голосу, а не комплимент ее румянцу. Потом пришел зрелый возраст, и ей перестали дарить букеты, а затем и вовсе замечать. И, плача по ночам, она заново придумывала себе извечные, как мир, доводы: все в жизни непостоянно, и судьба играет людьми, как мячиком.
Войдя в комнату Тамары, старуха понюхала воздух и заметила, покачивая тощими и смешными в ее годы косичками:
- Сердце - только орган кровообращения, девочка. У нас, к сожалению, он еще выполняет функции мозга. От этого все несчастья женщин.
Она похлопала девушку по плечу, сообщила со старческой откровенностью:
- У меня было три мужа, Тамара. Когда второй и третий объяснялись в любви, мне казалось, что все слова те же самые, что уже были. Будто исполняли одно и то же ариозо. Никто ни на йоту не отступил от текста.
- У вас были неудачные мужья, Мариша, - возразила Тамара, - и они просто не любили. Настоящая любовь никогда ни на что не похожа.
Мариша грустно улыбнулась и покачала головой:
- Не стоит сердиться на тебя за невинное себялюбие юности. Ты забываешь, что старость тоже когда-то сияла белыми зубами и румянцем.
Помолчав, она добавила:
- Я не хочу разочаровывать тебя. Пусть каждое юное сердце верит, что ему предстоит неслыханная любовь.
Мариша вздохнула и погладила девушку по волосам:
- Я говорю, кажется, немного выспренне, но все-таки - правду.
- Он не любит меня, - сообщила Тамара, и Мариша с удивлением увидела, что в ее глазах нет и намека на слезы. - Но даже и не любит по-своему, не знаю как. И я не могу заставить себя забыть его. Правда, глупо?
Не отвечая на вопрос, Мариша спросила:
- А у тебя есть надежды, что он когда-нибудь полюбит, этот флегматик?
Девушка покачала головой:
- Не знаю. Мне кажется, он любит другую или не может любить совсем.
Последний учебный год достался ей тяжело, хотя она получила диплом и свидетельство, в котором не было ни одной тройки.
Окончив университет, потребовала назначение в Заполярье. Ей сначала отказали, но к ректору и декану ходили ее подруги, и ей все-таки удалось получить направление в Мурманск. В бумажке было сказано, что она едет для подыскания работы на месте.
Работы по специальности не нашлось, и Тамару решили направить в Москву.
Девушка твердила, что должна остаться в Заполярье, ссорилась, убеждала. Наконец в управлении согласились подождать: может, что-нибудь и найдется, откроется случайная вакансия.
Выяснив у секретарши, что Нил сейчас работает со своей партией в устье Иоканги или у мыса Святой нос и через два месяца один пойдет на Вайда-губу на северо-западной оконечности Рыбачьего, она усмехнулась и ушла из управления.
В тот же день появилась в кабинете директора посолочного завода и попросила его написать приказ о ее зачислении в цех.
Директор удивленно пожимал плечами, осторожно говорил, что ей будет трудно на незнакомой и нелегкой работе.
- Ничего, - перебила она, сузив черные блестящие глаза, - у меня высшее образование - как-нибудь научусь солить рыбу.
Девушки и женщины на посолочном заводе были веселый и простодушный народ - они умели петь песни, пить вино в праздники и одеваться с таким безыскусным великолепием, что иностранные моряки, особенно негры, в изумлении открывали рот.
Работницы знали, что Тамара только что приехала в Заполярье, и наперебой лукаво хвалили свой край.
Маленькая Клаша Сгибнева, совсем молоденькая и разбитная девчонка, дышала ей в ухо:
- Места ж у нас, Томка! Три недели - ночь. Сколько положено - работа, тут уж ничего не сделаешь. А все остальное время - любовь. Темно же!
Потом облизывала толстые влажные губы:
- И недостаточки у нас тоже есть. Петухи у нас сумасшедшие. Орут круглосуточно,
Тамара работала упрямо, не разгибаясь. Кожа на пальцах у нее заметно покраснела и потрескалась. Старые женщины, посмеиваясь, говорили Клаше:
- Сдернет она тебя с Доски почета, Клашка. Это уж непременно.
- Пусть сдернет, - смеялась Клаша, - государству одна сплошная польза.
Через восемь недель Тамара внезапно пришла в отдел кадров и попросила ее отпустить. Она сказала, что, возможно, вернется. Потянулась было канитель, но девушка погрозила, что если ее не отпустят добром, уйдет так.
Ее отпустили.
На мосту находился контрольно-пропускной пункт, и она уговорила начальника КПП посадить ее на попутную машину.