- Понимаешь, Владимир Сергеевич, - сильно любила меня Ириша...
Анисья Петровна снова торопится вытереть слезы. Я с напряжением слежу за ее движениями. Хочется скорей знать - что же дальше? Нить рассказа где-то путается, и мысли мои беспорядочно громоздятся одна на другую.
Но вот Анисья Петровна снова продолжает рассказ.
- Когда Рудаковы взяли к себе Иришу, жила я с ними рядом. Вся жизнь их мне известна...
Жена Рудакова скучала, детей у них не было, поэтому и взяли они воспитанницу... Осталась Ириша сироткой, когда отца ее, штейгера Макарова, в штольне задавило...
Хоть и не плохо жилось Ирише у Рудаковых, никогда она меня не забывала. Все, бывало, забежит ко мне, пощебечет. С самого раннего детства она ко мне привыкла. А уж до чего привязана была - и передать трудно...
Все это я тебе, Владимир Сергеевич, рассказываю к тому, что если жива Ириша, - в нашем деле она нам очень полезной может быть... А теперь о главном. Дело-то в том, что увез с собой Рудаков материалы большой разведки по реке Буринде. Это я хорошо знаю, потому что много об этом шумелось на прииске...
Уложил он бумаги в сундук. Туда же запрятал и книгу одну, в красненьком сафьяновом переплете...
Говорит старуха и при каждой фразе значительно головой кивает. И каждый раз подтверждающе взглядывают на меня Бахтеев и Иван Григорьевич. Лучше, дескать, парень, лучше слушай!
- На книге буква золотом отпечатана: "Р"... Знаешь нас, баб? Мы секреты любим! Так вот, жена Рудакова и шепнула мне на ушко, что муж за книгу эту полжизни отдаст. И дальше, глупая, рассказала, что как только вернутся они...
- Воротиться, гады, хотели! - вырывается вдруг свирепо у Бахтеева.
- Да ну тебя, погоди! - машет рукой старуха. - Так вот, как только, мол, вернутся, сейчас же Буринду станут работать, потому что золото там богатейшее. А уж где именно то золото, так про то в этой красненькой книжечке и сказано...
Вот, голубчик, Владимир Сергеевич, какая история!
Старуха положила мне на плечо свою руку. Я гляжу на нее и жду поручений...
- А теперь я добавлю, - говорит Бахтеев. Брови он нахмурил, вид у него суровый.
- На прииске нашем для рабочего класса сейчас тревожное обстоятельство! Шепчутся по углам ребята и, думаю я, не даром!.. Отвалами старыми арендатор глаза отводит. Метит же он в другое, прохвост, - в Буринду. Не даром он планы искал!
Бахтеев вскакивает и, волнуясь, начинает ходить по комнате.
- Неужели же классовому врагу мы должны россыпь отдать?! Ведь он, гад, выхватит из нее все богатство, а потом испоганит и бросит!
- Али не было случаев? - сейчас же поддерживает Иван Григорьевич. - На хищничестве капиталы наживали!..
- И думаем мы, - спокойно говорит Бахтеев, но я прерываю его и за него доканчиваю:
- Что надо найти тетрадь в сафьяновом переплате!
- Во-во - с облегчением и восторженно заключают они оба.
Я наклонюсь к столу, придавленный увлекательной тяжестью предприятия... Что же придумать?!
- Посмотри, - обращается ко мне Анисья Петровна, - вот книги, что остались от Рудакова. Должно быть, в сундук не ушли... Может, пригодятся?
Перелистываю. Книги по горному делу. На заглавной странице у каждой, почему-то, штамп "Розенфельд". Не нужны!
И опять тихо и взволнованно начинает говорить Бахтеев:
- Мы бы по партлинии к властям давно обратились. Да ведь не с чем! Арендатор и есть арендатор. Это все знают. И сейчас ему палки в колеса совать нельзя. На данном этапе он нужен... Но вот, если он действительно рудаковские материалы имеет, а нас только за нос водит, - тогда другое! Тогда уж выйдет, что он обманом концессию получил, потому что богатую россыпь советскими силами выгоднее разрабатывать!.. Вот и надо раскопать эту штуку. Доказать нам надо... Берись-ка ты за это, Володя!
- Поезжай в Ленинград, - шепчет Анисья Петровна, - разыщи жену Рудакова и Иришу. Она уж большая теперь девушка, все понимает. У нее спроси о тетради...
- С женой помолчи, - советует Бахтеев. - Да и Ирину сначала узнай, чем она дышет, а уж потом говори. А если случится такое, что обе упрутся, тогда, понятно, к властям!
Отечески наставляет и Иван Григорьевич:
- Город ты знаешь, человек ты ученый. Отсюда тебя все равно выставляют, в чем же дело?
- Пятнадцать лет, как не был я в Ленинграде, со времени ссылки... Но - поеду, конечно!..
- Денег мы тебе собрали, - говорит Бахтеев. - Двадцать червонцев хватит?
- Денег мне, пожалуй, не надо, - отвечаю я. - У меня как-раз двухнедельный отпуск, да за трестом зарплаты много! Ведь некуда здесь тратить...
- Нельзя, - гудят в один голос мои соучастники. - Дело артельное!
Широченные, совершенно нечаянные горизонты распахиваются перед мною! Я увижу жизнь, от которой был оторван долгие годы... Огромный город, новые люди!.. Заманчиво после снежных хребтов Алатау!..
- Я письмо напишу, - говорит Анисья Петровна, - там примут тебя, как родного!
Когда мы топчемся в темных сенях, отыскивая ручку двери, Иван Григорьевич беспокойно вдруг вспоминает:
- А где план?
Я прикладываю руку к боковому карману:
- Здесь!..
Когда я пришел домой, мне показалось, что кто-то был в моей комнатке. Замок у нее простой. Отпирается любым ключом, а соседи давно заснули.
Ну, право же, был! Залезал даже в ящик стола, - готовальня заложена не туда, куда я ее обычно прячу!..
7
Итак, я уехал.
Сейчас я в нашем городе. Хлопочу, получаю деньги. Билет на ленинградский поезд лежит уже у меня в кармане.
Я в вихре действий. Бегаю, устраиваю свои дела, - целиком захвачен поездкой.
Проекты, один другого увлекательнее, воздвигаются в моем воображении блещущей пирамидой.
Отпуск свой я использую до последней возможности. Забираю даже свои этюды; может быть, при случае покажу их художникам.
Новые люди, книги, музеи, музыка, - чорт возьми, какой ошеломляющий водопад человеческих достижений ожидает меня! Но стержень всего - все же мое поручение. Оно - моя нить, вдоль которой я буду итти в сторону чудес!
Между делом забегаю домой к старичку - горному инженеру, давнишнему моему наставнику в приисковом деле.
По своему обычаю, он сидит и пишет. Увидев меня, обрадованно снимает очки. Когда-то мы много горя хватили вместе в научной экспедиции по горам Саяна.
- В отпуск отправились? Хорошо! Но за другое хвалить не могу...
- За что? - удивляюсь я.
- Что за история у вас с арендатором вышла? Он приехал и всюду кричит, что вы ему план какой-то не дали. И, знаете, даже больше! Он утверждает, что план этот вы взяли себе. Хочет возбудить дело. А может быть уже и возбудил!
У меня невольно сжимаются кулаки. Я начинаю обстоятельно все рассказывать. Но о лицах, пославших меня в Ленинград, и о самом поручении не упоминаю. Представляю все дело, как исключительно личную попытку, связанную с поездкой в отпуск.
Он слушает напряженно. Задумывается, когда я заканчиваю.
- Может быть, - осторожно соглашается старик. - От Максакова станет! Уголовщина раньше была делом обычным. Пустые площади продавали, - улыбается он. - Бывало, подсыпят золото в контрольные шурфы и продадут! Не то, что тетрадь какую-то упереть!
- А теперь, - окрыляюсь я его словами, - из ненависти к революции и подавно устроят!
- Не был ли этот Максаков в деле у Рудакова? - продолжает старик. - Как будто бы оба они из Ленинграда?.. Возможно, от Рудакова он и знал о богатстве Буринды. А о плане ему могли сообщить сотрудники вашей конторы. Ведь так?..
Я молча киваю головой.
- Положение, конечно, нелепое. У вас есть план, но нет описания, а у Максакова - какие-то сведения, но нет плана! И обе стороны бессильны...
Старик разводит руками, думает, а потом вдруг озабоченно предостерегает меня:
- Но вы рискуете. И серьезно рискуете, милый! Утайку документа Максаков представит, как попытку сорвать у него работу...
- Пусть представляет, - упорствую я.
- Срыв его работы, понимаете сами, это срыв золотой программы. Придравшись к случаю, он недодаст государству металла, а виновником выставит вас...
- Мошеннику не поверят.
- Раньше попробуйте доказать. А он, несомненно, всю эту историю объяснит как кражу, совершенную вами в собственных интересах!.. Только горячиться не стоит, - удерживает он мое порывистое движение и добро смотрит поверх очков. - У вас в Ленинграде знакомые есть?..
- Ни души!
- Тогда я дам вам письмо к приятелю моему, доктору Корневу. Он очень хороший человек и во многом вам сможет помочь. Про меня расскажете... Разве, в тамошний трест вам зайти? Попробуйте, - вдруг рудаковские материалы найдете? Тогда сообщите, мы все оформим... Кстати, этот Максаков тоже интересовался Ленинградским трестом...
На прощание этот добрый человек с серебряной головою крепко жмет мне руку. Я бегу на вокзал...