- Все, все узнал! Ха-ха! Это - Буринда! Это, с правой руки, Мулук. По левую - Торбалык-Су.
Су - это по-шорски вода. Но... Торбалык?.. Я вскакиваю от осенившей меня мысли.
- Как Торбалык? Приток Буринды?!
Василий Семенович кивает утвердительно:
- Ага! Ага! Старые люди так звали, наши, шорские люди. А русские - Торбалык Теей зовут...
Так вот оно что! Значит, мой план безымянной разведки действительно план Буринды. Какое великолепное открытие!
5
Арендатор все еще здесь. Я не знаю, как решило поступить начальство. У меня очень много работы и я забываю о его присутствии. К весне мы должны организовать разведочные операции, и мне нужно учесть потребность в деньгах, инструментах и людях. Кроме того, мне поручили спроектировать план. Я беспрерывно езжу по точкам и совсем оторвался от конторы.
Сейчас я брожу по долине Теи. Берегами ее тянутся плосковерхие горы старых отвалов и бесконечные насыпи когда-то отмытых галек, перемешанных с глиной и песком.
Ребятишки роются в этих грудах и нередко приносят порядочные золотники.
Мы считаем отвальное золото пустяком, а сметливый арендатор уже подсчитывает барыши. Досадно!
Еще мало у нас заинтересованности в производстве. Подал рабочий в известное время нужный объем земли и баста, получай паек. А есть там золото или нет - дело десятое, - контора пишет, она и знает! Много сейчас на прииске ненормальностей... Мои думы обрывает чей-то оклик:
- Здорово, товарищ техник!
Вот встреча! Это, оказывается, Максаков. С группой старателей он возится у отвала. Берет, вероятно, пробу.
- Здравствуйте, - говорю я и подхожу ближе.
Мороз не шутит - вода ледяная. А Максаков в коротеньком полушубке, расставив толстые ноги, отбивает кайлой породу. С грохотом сыплется она в подставленный лоток. Натуживаясь так, что даже щеки краснеют, арендатор подымает лоток и бежит с ним к ручью.
Невольно хочется посмотреть. Уж очень уверенные у него движения. Я останавливаюсь.
Рукава у него засучены. Породу он перемешивает в воде голыми руками, потом молодецки встряхивает лоток, сбрасывает пустые камни. Полощет долго, опять встряхивает. В лотке остается один черный шлих. Тогда слегка плескает водицей, шутя наклоняет лоток - шлих разбегается. В лотке блестит золото... Ловко! Прямо, как фокусник.
Максаков знает, что здорово вышло и весело смеется, потирая остуженные пальцы.
- Ну, и моете вы! - одобряет его один старатель. Улыбаются и другие.
- Этаким вот, - поднимает Максаков над снегом ладонь, - без порток по приискам бегал. Пора научиться!
Знает он дело. Этого не отнять. И действует, разумеется, на зрителей. Его слушают, и просьбы его уже звучат приказаниями.
Меня трогают за плечо. Отзывают в сторонку. За отвалами дожидается человек. Узнаю его издали. Это тот, что беседовал с инженером, Бахтеев, язвительный спорщик.
Он идет мне навстречу. Без всяких предисловий, пытливо всматриваясь в мои глаза, Бахтеев значительно говорит:
- Вас Иван Григорьевич просил поспешить на прииск... Очень нужное дело.
В словах его слышится доброжелательство.
- Хорошо, сейчас поеду, - тихо отвечаю я.
- Поезжайте! Нужное дело, - повторяет Бахтеев и кивает головой в сторону отвала. - Видали птицу? Совсем, как хозяин! Я старый рабочий, и должен сказать - не даром все это!..
Я быстро иду к своей лошади. В голове рой мыслей... Чувствуется, что Бахтеев связан с Иваном Григорьевичем какой-то тайной. А сейчас и меня вплетают в узел. Это трогает и интригует...
Прежде, чем я успеваю дойти до лошади, меня догоняет Максаков. Он отводит меня в сторону. Рука его ложится мне на плечо. Он говорит быстро, решительно:
- Владимир Сергеевич, человек я коммерческий и прямой. Откровенно скажу: свою выгоду соблюдаю! Сколько вы получаете жалования?
От неожиданности я называю сумму.
- Так-с, - продолжает Максаков. - Мне нужен топограф и техник. Для начала даю вам вдвое. Идет?
- То есть, как? - я даже остановился. - Вы предлагаете перейти к вам на службу?..
- А как же! - Максаков раскатывается своим добродушным смехом. - Все оформление я беру на себя. Можете не бояться!
Я смотрю пристально в его наглое, здоровенное лицо. Несколько минут длится молчание. Кажется, что он начинает понимать мои чувства. Смех запинается и тухнет. Лицо Максакова багровеет:
- Ну, чего вы на меня так уставились?.. Не хотите - не надо!
Он резко поворачивается и уходит, подергивая плечами.
- Враг! - говорю я сквозь зубы.
6
На прииске что-то случилось. Это я вижу по растерянным и недоумевающим лицам. Толком никто ничего не знает, но все насторожились и чего-то ждут.
Конюх, которому я возвращаю лошадь, тихо спрашивает меня:
- Перемены, говорят, товарищ техник?
- Ничего я не знаю...
В конторе праздное настроение. Сидят на столах, болтают. Один бухгалтер угрюмо перелистывает свои отчеты. Всегда приветливый, сейчас он едва отвечает на мой поклон.
В коридоре мы сталкиваемся с инженером.
- Вы приехали? Хорошо. Идемте-ка в кабинет...
Подогретое общим смущением, мое беспокойство возрастает уже в тревогу.
В кабинете обычная обстановка. Натоптано и накурено. Здесь целый день толкутся посетители. Сюда идут за каждой мелочью - и из-за пары ботинок, и из-за вороха сена.
Инженер запирает за собою дверь, словно подчеркивает необыкновенность событий.
- Итак, хотите знать новость? - многозначительно говорит он, когда мы усаживаемся друг против друга.
- Ну?..
- Контора расформировывается, а наш прииск сдается в концессию целиком!
- Кому?..
- Максакову!..
Из моих рук на пол с грохотом падает кусок кварца, который я машинально взял со стола.
- Директива треста. Так, видимо, нужно!
Инженер разводит руками. Очевидно он и сам не подготовлен к такому внезапному обороту дела.
- Впрочем, - продолжает он, - удивляться особенно не приходится. Можем мы дать в год столько золота, сколько запроектировал трест? Разумеется, нет!.. А Максаков берется... В чем тут дело - понять трудно... Может быть, на отвалы надеется?.. Но плохо ему будет, если он не выполнит договор - опишут его до ниточки...
- А чорт с ним совсем! - срывается у меня невольное ругательство. - Противная у него морда!.. И думать о нем не хочется.
- Он - историческая необходимость, - криво усмехается инженер. - А мы с вами откомандировываемся в трест!
- Здорово! - думаю я, выходя из кабинета. - Не успел приехать и уже откомандировываюсь. Ну и арендатор! Втихомолку обстряпал какое дело!..
Во мне закипает буря. Взорванный острой досадой, я быстро иду в чертежную комнату. Отпираю шкафы с планами. Нахожу папку с надписью "Неизвестные" и решительно завертываю ее в газету.
В это время в комнату входят Максаков и управляющий. Арендатор уже осматривает помещения.
Я спешу уйти. Готов об заклад побиться, что Максаков подозрительно покосился на сверток, который я уносил.
Или, может быть, это мне так только показалось?..
Вечером в замороженное окно моей горницы осторожно скребутся. Я знаю, что это Иван Григорьевич, одеваюсь и выхожу.
На улице - мороз. Кругом безлюдие, тишина. Редко взлаивает собака. Домики потемнели, стали как будто ниже, словно вдавились в снег. Скудным огнем светятся пятна окон... Редкие тусклые дыры в завесе ночи.
Что делают сейчас люди, спят или тоскуют?.. А, может быть, под какой-нибудь крышей, как и мы, затевают необычайное? Кто их знает!.. Прячет думы свои ночной поселок...
Со двора мы идем в школу. Я ничего не спрашиваю. Во всем я положился на Ивана Григорьевича.
- Сюда!..
Мы заходим к Анисье Петровне. Она встречает нас у порога. В очках, в кружевной наколке на седых волосах, в руках клубок и спицы. Шаркая валеными туфлями, она проводит нас в теплую свою комнатку с самоваром, с зеленой лампой, с полками книг.
Анисья Петровна - приисковая старожилка. Ей уже много лет, но она неустанно заведует школой. Седая ее голова всегда серебрится на женских собраниях.
Значит, и она в сговоре! - думаю я. - Однако, не ошиблись они, избрав меня поверенным общей их тайны! Мне, конечно, предназначена роль, и если она направлена непосредственно против Максакова, я постараюсь сыграть ее со всей нелюбовью к этому человеку, и с достоинством...
Едва мы усаживаемся за стол, как снова стучат. Я настораживаюсь. Обстановка конспирации действует.
Входит Бахтеев, потирая озябшие руки. Он почему-то конфузливо улыбается. Ну, совсем он сейчас не похож на занозистого "агитатора" с речки Теи!
Час от часу становится интереснее... У этих людей все уже, как видно, сговорено заранее. Дело только за мной!
Заправилой, как видно, выступает Иван Григорьевич. Спаял нас этот немудрый старичонка!
- Голубчик, Владимир Сергеевич, - говорит мне просто старушка. - Помоложе вы нас да и порезвее. И должны помочь... При мне в семнадцатом году бежал отсюда золотопромышленник Рудаков. До станции он не доехал: умер от сыпного тифа. Была с ним жена и приемная дочь Ириша, девчурка двенадцати лет.
Возчики, что Рудаковых на станцию отвозили, после рассказывали, как все дело было... Одним словом, похоронила Рудакова мужа, собрала все вещи и уехала вместе с Иришей в Ленинград... От Ириши я вскоре открыточку получила. Писала она мне, что доехали они хорошо, и адрес мне свой сообщила.
Семь лет прошло с тех пор. Больше за это время я от Ириши весточек не получала. Жива ли она, моя девочка, или нет - не знаю...
Анисья Петровна стала быстро вытирать набежавшие слезы.