Глава вторая
1
- Сказано вам, никаких Рудаковых здесь нет! Дом этот куплен машинотрестом и живут в нем только наши сотрудники!
С этими словами человек в полушубке звонко захлопывает передо мною дверь...
Я спускаюсь по лестнице медленными шагами... Все еще не верится. Нет и все! Уж слишком просто. Стоило ли приезжать, чтобы пламенное мое устремление, прочертившее тысячи километров пути, тупо расплюснулось о захлопнутую дверь!
Впереди пустота широкой и снежной улицы с одинокими пешеходами... Рассматривать город у меня нет желания...
Сегодня утром, при выходе из вагона, я думал о том, что могу не найти Рудаковых. И эта мысль ударила по нервам настоящим страхом. Именно сегодня, когда я стоял у начала! Раньше думалось об этом много проще.
Теперь для меня перестали звучать даже самые ощущения новизны Ленинграда.
И надо же, чтобы главный опорный мой пункт - рудаковский адрес - первым же лопнул, как мыльный пузырь!
Но нет! У меня остаются еще две зацепки. Я не сдамся без боя!..
Я направляюсь к первой зацепке - в адресный стол. По дороге льнут ко мне впечатления. Только дразнят сейчас и мешают. Тревога моя растет.
В людном и грязном зале адресного стола меня удивляют барабаны за барьером. Они набиты карточками бесконечных горожан. Весь город собран сюда - отвлеченный, спрессованный в пачки, статистически обработанный город.
С волнением я заполняю бланк. Жду. Барабаны кажутся колесами лотереи, а себя я начинаю чувствовать рискнувшим на большую ставку игроком... Как много могу я выиграть! Улыбнется мне фарт, и опять я счастливый путник в страну чудес!
Проходит пятнадцать минут... Я проиграл. На бланке отметка, что Рудаковы в Ленинграде не числятся.
Что же мне делать? Спорить, но с кем?..
Я смотрю на часы. Служебное время еще не вышло. Отправляюсь в последний поход, искать последнюю зацепку. Иду в трест.
По мрачной, затоптанной лестнице поднимаюсь я к освещенной площадке. Рядом с дверью висит доска, на ней - расписание комнат.
На минуту задумываюсь - куда итти? Выбираю № 16. Это плановый отдел. Там я подхожу к горбатенькому человечку, еле видному из-за зеленой конторки.
Горбатенький пишет, высовывая кончик языка. На желтом лице его недовольная гримаса.
- Нет ли у вас в архиве каких-нибудь материалов по приискам бывшего золотопромышленника Рудакова? - робко спрашиваю я.
- Я же вчера вам сказал, что нет! - раздраженно отрезает горбатый, даже не взглянув на меня.
- Это ошибка. Я приехал только сегодня утром...
Горбатый вскидывает голову и смотрит на меня подозрительно. Потом он слезает с табуретки и быстро ковыляет к двери.
- Подождите немного, я справлюсь...
Во мне опять оживает тепло надежды, и в окна начинает заглядывать Ленинград.
Горбуна мне приходится ждать очень долго. Возвращается он в сопровождении какого-то рыжего человека, который сразу задает мне вопрос:
- Как ваша фамилия, товарищ?..
Когда дело идет о документах по золотой промышленности, такой вопрос уместен, поэтому я доверчиво называю свою фамилию.
Записав ее в блок-нот, рыжий убедительно говорит:
- В архиве что-то, как будто, есть. Мы попросим вас еще подождать...
Я, конечно, соглашаюсь, и с благодарностью смотрю ему вслед. И вдруг цепенею... Когда рыжий выходит в коридор, перед дверью мелькает блик знакомого лица. Он поспешно скрывается во мгле коридора. Но глаза мои фотографируют его моментально...
Максаков!.. Я и верю и не верю себе. Но это он, он!
Я растерянно озираюсь. В голове моментально рождаются мысли о недобром. Немного помедлив, я шагаю к двери.
- Куда же вы? Куда?.. - пытается остановить меня горбатый.
Он порывается даже бежать, но застревает между конторкой и табуретом.
Все острее чувствуя опасность, я волчьим, размашистым шагом прохожу коридор и выскакиваю на улицу.
2
Несомненно одно - я бит по всем пунктам...
В тресте меня, конечно, просто собирались схватить - по указанию Максакова. Вот была бы история! Ведь, при мне был похищенный план Буринды... Однако, угроза продолжает висеть надо мной. Надо что-то предпринимать.
Я решительно захожу на городскую станцию и покупаю билет на ближайший поезд в Сибирь. Он отходит через три дня.
Должно быть, я был рассеян, потому что из очереди меня окликнули: я забыл получить из кассы сдачу.
Но что же делать эти три дня?.. Ходить с отравой в душе и радоваться городу я, право, не умею! Каким тысячекратно более близким и родным мне кажется сейчас наш рабочий прииск! Я рассеянно брожу по улицам. Захотелось есть. Свертываю в первую попавшуюся общедоступную столовую.
В дверях столовой стоит человек с букетом алюминиевых ложек. Каждого входящего он наделяет этим оригинальным пропуском.
После обеда, двигаясь к выходу, я несу перед собою свой пропуск - ложку, как свечку. В дверях - заминка. Выйти хотят обязательно все сразу. Меня тискают, давят и на улицу я еле выбираюсь.
Дома я обнаруживаю, что пуст мой карман, бумажник исчез. Там были деньги и, главное, удостоверение и справка!.. Счастье мое, что билет на поезд лежал в записной книжке. Там же оказался забытый червонец.
Сначала я негодую, но потом мне становится даже весело! Вот славное положение! Как говорится, кругом шестнадцать!..
3
...В Питере так же мерзнут руки, как и в моей Сибири. Особенно, когда они в худых перчатках...
Я спешу на толкучку, боюсь пропустить самый выгодный час. Давно уже новый день. Давно один за одним обгоняют меня трамваи, и поет под ними железо.
Иду вслед трамваям упрямо. По дороге рассчитываю: два этюда... Если каждый по полтора рубля, то как-раз хватит ровно до того момента, когда наступит срок моего билета, то есть, на два дня... Денег у меня нет. Червонец не в счет. Он неприкосновенен, - удостоверения тоже нет. Есть только база, ненадежная, как сыпучий песок, - моя квартирная хозяйка.
Плачу я ей рубль в сутки за угол в душной лампадной каморке.
Сегодня я совсем другой человек. Немножечко голодный и поэтому очень изобретательный и энергичный. Главное же - прожит мерзкий вчерашний день!
Близок Обводный канал, скоро и рынок. Уже встречаются его "передовые".
Краснощекая молодуха тащит граммофонную трубу и лукаво обещает своему спутнику:
- Я как заиграю... как заиграю!
Сейчас самый важный момент. Я подтягиваюсь, обдергиваюсь, точно кулачный боец. Крепче обхватываю свои этюды и впираюсь в движущуюся людскую гусеницу.
Меня сжимает, подталкивает и тащит вперед. Пробираюсь к краю потока. Там - кисельные берега. От коробов с горячими пирожками валит густой пар. Оборванец звенит протоптанной пяткой в медный зеленый чайник.
- Эй, налетай!
Над плотной толпой повисли многокликие разговоры. Кого же мне выбрать для первого раза?
Вон дамочка в яркой шляпе, в каракуле, роется в золоченой посуде. Посуда на скатерти, скатерть на снегу.
- Простите, - говорю я мягко и с достоинством. - Не купите ли два этюда сибирского художника?
- Нет, - не глядя отмахивается она. - Разве из этого крана течет?
Далека она от искусства!
Я толкаюсь дальше, тру коченеющие уши и мечтательно думаю о теплой пивной.
- Английский галстук! Английский! - потрясает разноцветной тряпкой худой и высокий, как жердь, дядя.
- Нет, брат, - говорю я себе, - со скромностью далеко не уедешь...
Нацеливаюсь на жирного гражданина с хорошенькой девочкой. Он любуется портретом Толстого. Решительно подхожу.
- Не возьмете ли этюд Айвазовского? - нагло выговаривает мой язык.
- Ну... Какой же это Айвазовский! - добродушно улыбается толстяк.
- Это? Нет! - быстро лавирую я. - Это натура - Ангара во время ледохода и вид Байкала. А... Айвазовский - дома!
- Красиво, папа? - говорит девочка.
- Сколько же вы за это хотите? - спрашивает толстяк.
- Четыре рубля... - лепечу я с замиранием сердца.
Веселый, чудный толстый гражданин молча достает бумажник. Ура! Теперь мне чорт не брат!
Я победно пробираюсь через толпу. У меня не мерзнут больше уши. Я уже не продавец, а покупатель.
На снегу, как лужи, - всякая дребедень. На платках, на скатертях.
Среди фарфора, подсвечников и кружев я замечаю груду технических книг. Подымаю одну - как-раз по моей специальности. Я перелистываю страницы и с последней синим оком глядит на меня печать.
Дыбом взвивается для меня весь базар!
В середине печати фамилия "Розенфельд".
Я глухо спрашиваю:
- Сколько?
- Рупь, - отвечает мне девушка с подведенными глазами. Я сую ей бумажку и выскакиваю из толкотни.
Я еще и еще раз прочитываю фамилию и в памяти моей оживает последний вечер на прииске, у Анисьи Петровны.
На рудаковских книгах, которые она мне показывала, был такой же штемпель!
Я быстро возвращаюсь назад.
- Не помните ли, милая гражданочка, откуда у вас эта книга?
Она удивленно и холодно настораживается.
- Дело в том, - как можно веселее объясняю я, - что эту книжечку я подарил когда-то одной барышне...
Я плету дикую чепуху!
Девушка успокаивается, поводит чернеными бровями и слушает, прищурясь.
- Понимаете, мне хотелось бы разыскать мою знакомую...
- А может и знаю? - игриво подзадоривает она и откровенно меня разглядывает.
- Красавица вы моя, ну, скажите!
Она хохочет.
- А вы сами откуда же будете?
- Я художник из Сибири.