Прозвание скажите родовое".
И царь ответил: "Перл! Моя глава
Пред Бертой Перл склоняется! Молва
Идет о Берте всюду! Есть ли чище
И краше перлы? Тут мои слова
Окажутся бессильны, блёклы, нищи…
Да! – в Кентербери, Плудт, ищи ее жилище".
XLIV
"Ба! – крикнул маг: – Она!.. Давным-давно
Покинул я дитя под чуждым кровом -
Дитя, что было в полночь рождено,
В индийских дебрях, где с тигровым ревом
Сливались вопли матери… В суровом
Родиться Берте выпало краю -
Здесь горе вдовам, и лафа коровам!
Я крошку ясноглазую сию
Похитил – и потом подкинул, признаю".
XLV
"Не знаю, – рек монарх, – гадать не стану,
Правдивый ты рассказчик, или враль.
Допей бокал, ступай сюда, к дивану!
Сочти мой пульс, восчуй мою печаль!
И, если ты ученый, а не шваль,
То госпожу в мои доставь чертоги!"
И молвил Плудт: "Я в жизни лгал едва ль!
Я вправду тать милейшей недотроги!
Я истину вещал, а вы чрезмерно строги".
XLVI
"Орудуй, Плудт! Иначе головой
Ответишь, ибо скипетром расквашу
Башку!" – "О царь, неужто булавой
Послужит скипетр? Боже, что за кашу
Я заварил!.." Но император чашу
Горчайшую испить успел до дна,
И был готов к любому ералашу.
И маг вздохнул: "Где-где живет она?..
Дозвольте ром залить стаканчиком вина!"
XLVII
И длань простер к фламандскому фужеру
(Владел им прежде адмирал де Витт),
Кларетом налил – но не всклянь, а в меру, -
И осушив, обрел довольный вид,
И, точно из пучины всплывший кит,
Вздохнул – и ровно через пол-минуты
Напитком тем же был фужер налит
И выпит. Маг хихикнул: "Фу ты-ну ты!
Вы щедры, государь, хоть речи ваши круты!
XLVIII
– Не плачьте, князь! – он крикнул, и сосуд
Наполнил вновь: – Не плачь, продолжим пьянку!
Ужасен пульс твой, но тебя спасут!"
Ответил царь: "Присядь на оттоманку!
Рассвет забрезжил – мыслю, спозаранку
Орать негоже. Ты бы чем-нибудь
Закусывал, дружок… Возьми-ка склянку
С водою розовой, и хоть чуть-чуть
Чело мне освежи, и страждущую грудь!
XLIX
– Кроханна! Тьфу!" – завыл он. "Лишь о Берте, -
Ответил маг, – раздумывай, дурак!
Поверь… Ох, государь, винюсь! Поверьте:
Удавкой вам вовек не станет брак!
Кроханна? Фи! Кривляка средь ломак!
А Берта… – И пошарил он в кармане: -
А Берта – самый цвет, и самый смак!"
И, с ловкостью, присущей обезьяне,
Расшитый плат явил, припрятанный заране.
L
"Вот! Летней ночью вышила сама
Себе обнову Берта Перл когда-то!"
И царь, лишаясь царского ума,
Вцепился в ткань расправленного плата
И плакал, точно лютая утрата
Его постигла… И являла ткань
Цветы в лучах восхода иль заката,
Луну являла, тигра, кобру, лань:
Обычен был платок – затейливая дрянь.
LI
Монарх его разглядывал, доколе
Не прояснился августейший взор:
"Как учат рукоделью нынче в школе!"
И вдруг – девиз увидел царь в упор:
Отыди прочь, Эрот, презренный вор!
Царь пошатнулся – пошатнешься, если
Такое зришь надеждам вперекор!
"Эй! – маг воскликнул: – Отдохните в кресле!
Надежды не мертвы – наоборот, воскресли!
LII
– "Отыди прочь"? Толкуй: "спеши сюда!.."
Но к делу. Ни за что на свете фею
Не наречете вы женой? О да,
Разумно. Ибо как же я посмею
Перечить вам? Свою подставить шею?
В особе царской обрести врага?
Вы мне башку снесете, как злодею -
Ведь царская расправа не долга!
А мне башка моя, поверьте, дорога!
LIII
– Да, впрочем, и противно этикету,
Когда желания смиряет князь,
К любви своей влекущийся предмету!
Лишь смерды смирны, ибо смерды – мразь!
Скажу по размышленьи, не страшась:
Я удавил бы всякого прохвоста,
Что князя упрекнет за эту связь -
Ведь невеличка Берта – фея просто:
Изящна, и худа, и крохотного роста".
LIV
"Который час, гадатель?" – "Скоро пять, -
Гадатель молвил. – Уж запела птица,
Товаркам говоря: довольно спать!
Вам на чело рассветный луч ложится.
Задуть ли свечи?" – "Да! Но где ж юница?
Лети за ней, а не витийствуй тут!"
"Нет, – маг изрек, – любовницей разжиться
Отправитесь вы сами – ведь не чтут
К любимой деве путь за непосильный труд!"
LV
"Я сам?" – "О да! Ведь числитесь героем!
А чтобы деву не объяла жуть,
Поскольку в поднебесье взмыть обоим
Придется вам, и долгий править путь,
Заставим Берту славно прикорнуть -
И визг не повредит монаршей прыти.
Но действуйте немедля – в этом суть".
"Немедля?" – "Да. Достигнуть, извините,
Вам Кента след, пока светило не в зените".
LVI
И прояснилось царское чело!
И молвил маг: "Моя награда – чарка!..
Двадцать четвертое у нас число,
Апрель… Грядет канун Святого Марка…
И коль такого алчете подарка -
Сию минуту прогоните лень!
Барашек мой, вас ожидает ярка!
Поверьте, сей глагол – не дребедень:
Похитить Берту вы лишь в этот властны день!"
LVII
И брови снежно-белые насупил
Великий маг, всеведущий старик,
И очи воспылали, точно жупел,
И посуровел добродушный лик;
Десница вознеслась – и через миг,
Нырнувши в плащ, нашарила меж складок
Волшебнейшую из волшебных книг -
Влияла книга на миропорядок,
И были в ней ключи ко множеству загадок.
LVIII
"Возьмите книгу… Царь, да вы же трус!
Не бойтесь, прикоснитесь к переплету!
Сей пухлый том – весьма изрядный груз,
Но не помеха вашему полету;
А Берту в безмятежную дремоту
Повергнет он: сей том, сей амулет
Навеет спячку даже бегемоту!
Закутайте девицу в теплый плед -
И умыкайте. Вам преграды в небе нет!
LIX
"А заклинать придется?" – "Нет, не надо.
Лишь положите книгу на постель,
В которой спит подкинутое чадо -
И все тут". – "О, заветнейшая цель! -
Воскликнул царь: – За тридевять земель
Спешу, и возвращусь без проволочки!
Ты станешь пить, как не пивал досель:
Не из бутылки жалкой, но из бочки!
А хочешь мужем быть Кроханны, ханской дочки?"
LX
И молвил маг: "Благодарю за честь…
Ах, да! Начнутся пересуды, споры:
"Где государь?" И разнесется весть:
У царства – ни надёжи, ни опоры!
Но я скажу, что вы изрядно хворы:
К царю нельзя, владыку бьет озноб!
А коль жрецы – проныры да притворы -
Елеем ваш решат помазать лоб,
Отвечу: торопить царя негоже в гроб".
LXI
"Пора! Пора! Открой окно, гадатель!"
"Ого! – воскликнул маг, открыв окно:
Стадами нынче бродит обыватель
В такую рань!" – "Увы, немудрено, -
Заметил царь: – Ты падок на вино,
А чучела сии весьма охочи
До зрелищ: недоспали, смерды – но
Кроханну ждут, горē возводят очи…
Найдется им, о чем судачить ближе к ночи!"
LXII
И хмыкнул Плудт: "Ого! Они орут!
Ага! Послы вернулись! Прилетели!
Сколь утро ясно, сколь несметен люд!
Сколь облачные блещут цитадели!..
К лесной опушке, где чернеют ели,
Снижается бесчисленный кортеж,
Кружась и вихрясь… Эдакой метели
В апреле мы не видывали прежь!
Сколь нынче воздух чист и несказанно свеж!"
LXIII
"Отлично, Плудт! Кортеж подобен вьюге…
А эти "сколь"! Ну, право, ты поэт!"
"О государь, прочтите на досуге
Мои безделки! С юношеских лет
Служил я Фебу, Музам дал обет!
Не смейтесь! Труд нелегок и долгонек!
Подите, сочините хоть куплет!"
Царь отмахнулся, взлез на подоконник:
Стихов не сочинял, – но зрелищ был поклонник.
LXIV
Народ ликует. И наперебой
Все колокольни город полнят звоном;
Гремят оркестры, с пушечной пальбой,
Что горожанам не грозит уроном,
Соперничая; флагам и знаменам
Привольно полоскаться на ветру.
Близ Эльфинана сядет в зале тронном
Кроханна! – и в столице ввечеру
Вина получит всяк по целому ведру!
LXV
Кортеж кружился над жемчужной башней,
Сверкая в свете ласковой зари.
Наипервейшим, с важностью всегдашней,
Летел Хиндей, за ним летели три
Пажа, вослед пажам – секретари,
Затем – не забывать о протоколе! -
Затем рабы, верзилы-дикари,
Несли усердно – хоть и поневоле -
Герб гималлойский: мышь на серебристом поле.
LXVI
Затем летела знать; за знатью – рать,
Крылатые бойцы в надежных латах;
За ратью – рой рабов, тащивших кладь
(О, сколько силы в неграх и мулатах!);
Затем двенадцать лекарей в халатах
Парчовых… И блистая, как звезда,
Витала в сонме спутников крылатых
Царевна – и уж как была горда,