– Там де-ева с чорными-и бровя-а-ми, – две девушки-кореянки (или вьетнамки?) тянули с мягким акцентом, и обе были с черными бровями.
– Она-а растёть не для меня-а (вниз), – спел я; – меня-а (вниз), – спели менты; – меня-а-и, – ухнул мужик с шарфом; – меня-а-а (вверх), – неожиданно сильным и чистым голосом спела тетка с брошкой поверх желтой шубы); – меня-а-а (вверх), – старушка с вязаньем; а-а-а! – спели все остальные.
– Не для-а меня-а…
За дверью в торце бился и стонал соседний вагон, и там тоже ехали мужчины и женщины и все пели мощно и хорошо, как на старой пластинке:
– Придё-оть пас-ха-а!..
Я зажал кнопку связи с машинистом:
– За стол родня-а вся со-бе-рё-оть-ся-а-а! – пел машинист.
– Вино-у-о по рюмочкам польо-оть-ся! – пели одни,
– Христо-ос воскре-ес" из уст польо-оть-ся! – пели эту же строчку другие,
– Пас-ха-(высоко и безнадежно вывел парень в наушниках) – а-ль-ный день (рухнул вниз) не-е для-а меня-а/а-а/а-а/а-а! – сошлись и выстроились все, единогласно принимая судьбу героя песни.
Стоп! Стоп! У меня зазвонил телефон.
– Але? Ты сейчас где? Ты скоро будешь?
То ли от коньяку, то ли от долгой ходьбы по черным ледяным улицам я сразу представил худшее:
– Что случилось?! У вас все в порядке? Все в порядке? У вас все в порядке?!
– Да. Чего ты? Все в порядке. Я просто так звоню.
– Уф! Все живы-здоровы?
– Да.
Я облегченно кивнул старушке – на поверхности земли все в порядке!
– Ну и слава Богу! – сказала она.
– Ну и слава Богу! – повторил я в трубку.
– Мы тебя ждем.
– Я скоро буду!
Я убрал телефон и завел следующий куплет – про цветы.
– Распустит ро-за цвет души-а-стай! – подхватили пассажиры.
За окном шипели электрические кабели. Голоса людей тонули в свисте, сипении и визге, но песня летела вперед над тесными рельсами, освещая подземному составу долгую дорогу домой.
Шопинг
– Мама отпустила нас на час, – задыхаясь от бега, жена клеит на грудь бумажные купюры.
Час. 60 минут. 3600 секунд. Уже меньше.
Я наматываю на шею проволоку, чтоб подцеплять дверные ручки. Тоже на бегу. Телефон скотчем к лицу так, чтоб языком можно было разлочить.
– Хоп-хоп-хоп!
По мос-ков-ским тро-ту-а-рам, по мос-ков-ским тро-ту-а-рам.
Часы надо приклеить на грудь. Обратный отсчет пошел – уже 3352 секунды.
Рынок.
Первые 50 килограммов мы закупаем играючи. Еще можно достать бумажник. Еще можно переложить сумки из одной руки в другую. Еще есть свободные пальцы.
Но настоящий бокс, как говорил Холлифилд, начинается, когда боксеры устали.
– Девушка, я не знаю, куда повесить. У вашего мужа все пальцы заняты.
– Мы-мы-ны! – говорит жена, во рту у нее сумки.
– Мизинчик… Мизинчик не могу найти… оторвался, по ходу.
– Как оторвался!? На мизинчике же арбузы мороженные и тушенка?!
– А нет… Вот он… Просто так посинел, что я его за фасоль приняла…
Жена глазами показывает товар, продавцы отлепляют с ее груди купюры (кошелек уже не достать), ссыпают сдачу мне в карман, туда, где орехи, курага и клюква.
– Девушка, ну все! Ну совсем некуда!
– Вы-вы? Ва-ва-ва? Вы-вы-вы-вы-вы! (Что там осталось? Ананас? Суйте мужу в жопу!)
– Бы-бы-бы!? Бы-бы-бы-бы-бы!? (Куда в жопу?! Там же кабачки?), – у меня в зубах тоже сумки-сумки-сумки.
– Нет. Для детей витамины важнее. Значит так, девушка, вытаскивайте у него из жопы кабачки и суйте на их место ананас.
Телефонный звонок! (– Вы готовы к конференс-колу? – Уфу! – Немного плохо слышно, какой-то фон. – Уфу! – Отлично! Мы перезвоним минут через десять! – Уфу! – Да, до скорого…) Да что там такое?!
– Оп! Влез! – довольная продавщица вытирает пот со лба – И ничего вытаскивать не пришлось! Просто пихать надо было хвостиком назад – хвостик на улице остался, ничего? Донесете?
Мы уже бежим, как газели, по мос-ков-ским тро-ту-а-рам, по мос-коу-ским тро-…
Привязывать телефон к лицу надо так, чтоб текущие по экрану слезы и пот не отправили кому-нибудь дурную смс-ку.
– Вы-вы-вы! (Подожди!)
Жена хочет забежать в книжный. Щелкнув суставами, я выпячиваю грудь с приклеенными часами: осталось менее 850 секунд!
– (Успеем!)
В книжном мы берем журнальчики и раскраску. И деревянный конструктор для Ванечки, потому что следующий раз теща отпустит нас за покупками только весной, после его дня рождения.
417 секунд. Я теряю ботинок. Жена пытается пинать его перед собой в сторону дома, но жизненные силы истощены. Снег кажется сплошным красным месивом, черные пятна домов расплываются, растекаются в бесформенные кучи, бросаются под ноги, куда падает бесконечная нитка стынущей слюны. Я не уверен, что мы бежим в правильную сторону.
– Бу-бы-пы! – снова телефон! Я сгибаюсь вдвое и ставлю те сумки, что в зубах, в просоленную таджикскими слезами дорожную кашу. Теперь аккуратно, как в биатлоне, языком по мокрому стеклу.
– Але? Але, все здесь? Але? Максим? Франческа? Продакшен? Але? Слышно? А так? Хорошо, попробуем еще раз… – Пу-бы-бы! Связь прервалась! – механический голос произносит это так радостно, будто прервалась связь, удерживающая чью-то душу в тюрьме плоти.
Я снова беру сумки в зубы. Жена смотрит мне на грудь, и в ее глазах прибавляется еще немного ужаса. Вперед!
– Бу-бы-пы! – а я уже зацепил проволочным крюком, намотанным на шею, ручку подъездной двери и тяну ее на себя, в то время как жена носом отогревает застывший домофон.
– Бу-бы-пы! Але? Але? Так лучше? Отлично! Все здесь? Иван? Фердинанд? Оноре? Продакшен нас слышит? Отлично! Артем, такой вопрос… Але? Ты здесь?
Я снова сгибаюсь вдвое и ставлю те сумки, что нес в зубах, на бетонную лестницу. Туда же падает правый глаз. В трубке очень долго кто-то говорит (я не чувствую нижнюю половину тела) потом повисает пауза. Я понимаю, что началась моя партия, и говорю "да". В трубке снова говорят, но уже меньше, и, дождавшись паузы, я снова говорю "да". Оказывается, что я уже в лифте, жена пытается подбородком дотянуться до кнопки 17. На всякий случай, я снова говорю "да".
Изможденная часовым сидением теща, уже надев шубу, все маячит в коридоре. Не может так сразу нас покинуть. Стокгольмский синдром.
Дети жуют ананас.
– Мне кажется, мы забыли купить кабачки. – Жена еще раз шевелит руками черное море пакетов-маечек и растерянно качает головой.
– Ну и хер с ними. Зато мы дружная семейка!
– Это да! – улыбается жена и рывком отдирает с моего лица заплаканный мобильный телефон.