– Короче, я одного мужика вез, он говорит, что ему другой таксист рассказывал, что ЧМа вообще нет.
– Да ладно! А когда Путин гол забил, а канцлер с французским президентом на трибуне от злости плакали?
– Говорят, настоящий Путин умер пять лет назад. В Майами усыпальница стоит на манер египетской пирамиды. Из Кубы видно. Но это, думаю, брехня. А кадры, где ихние президенты на трибунах плачут, взяты из художественного фильма. Поэтому они и выглядят так странно, и плачут на всех каналах одинаково. И никакие это не европейские президенты, а звезды немого кино, ныне забытые. Вот, смотри, – таксист протянул Иванову старинную карточку.
– Зачем тебе канцлер Германии?
– Мать твою, ты год смотри и читай, что написано!
– Актер кино… Луи де Фю-нес… Хера себе!
– А француз – Пьер Ришар, тоже актер. Мне один пассажир рассказывал. Пожарный. Он пожар в архивах одного борделя тушил и там их и увидел. Поэтому они ходят все время вместе, и не меняются вот уже 20 лет…
Иванов задумчиво вернул карточку таксисту.
– И о культуре. – Таксист прихлопнул руль ладонью и вдруг запел: "Ай вона кис ю ин зе эс, ай вона кис ю ин зе э-эс!"
– Это че?
– "Оскар" этого года за музыку. Группа ***, слыхал про такую?
Иванов завистливо помотал головой.
– Короче, я тут бухого сынка дипломата вез, он под этим делом рассказал, что Путин "Оскара" не брал ни в этом году, ни в прошлом…
– Иди ты!.. А я все думал, как они могли фильму Путина про молодые годы Путина два "Оскара" подряд дать?!
– Монтаж. Фотошоп. На, возьми, – таксист протянул Иванову мягкую пятидюймовую дискету.
Иванов бережно спрятал дискету на груди:
– У метро.
"Деу" прижалась к обочине.
– Сколько?
– Вместе с песней – сто миллиардов.
Иванов протянул таксисту два помятых вашингтона:
– Сдачи не надо.
– Телефон не забудь.
Иванов забрал из бардачка мобилу, застегнул пуховик и приложил ладонь к козырьку ушанки.
– Я до тебя мужика одного вез. С Гидрометцентра. Говорит, на самом деле сегодня плюс двадцать пять. И апрель. А про мороз и декабрь по телеку рассказывают, чтоб неурожай картошки оправдать.
– Я на госслужбе.
Таксист понимающе кивнул и отчалил.
Иванов натянул покрепче ушанку и спустился в государственный ордена Путина, ордена Боевого Красного Путина, Путинбургский Путинолитен имени Кима Чена Ира.
Часть 4
Лето
Грибники
– Какие у вас тут грибы, у вас и леса-то нет.
– Увидишь! – дед весело подмигнул мне и до самого вечера только улыбался и на расспросы не отвечал.
Зато когда стемнело, сам первый засобирался, взял фонарь, привязал к поясу мешок, сунул мне в руки багор, и мы отправились за грибами.
Большая белая луна светила на небе, трещали цикады. Рослый бурьян то обступал дорогу, то разбегался, открывая живую темную степь.
– Вокруг старой электростанции грибы водятся. Я тебе место покажу, где встать, а сам пойду пугну их.
Главное, ты не зевай. Как гриб выскочит, ты его, значит, багром к земле прижми, вот так. А я уж подбегу, ебну его…
– А не опасные они?
– Кто, грибы-то? Эх ты, грибов испугался! – дед тихонько засмеялся, махнул рукой.
С дороги свернули на узкую кривую тропинку, где штанины мои сразу вымокли от ночной росы, я плелся, отпихиваясь багром от крапивы, а дед знай себе шагал вперед.
– На полянке жди, вот здесь. Да не дрейфь, не опасные они! – усмехнулся дед, когда мы остановились перед кирпичной стеною, погасил фонарик и нырнул в бурьян.
Я огляделся.
Дед оставил меня на небольшой проплешине в океане высокой травы, обступавшей какой-то цех.
В десяти метрах впереди стеной начинались заросли, из которых должна была выскочить добыча.
Справа нависала мертвая громада энергоблока, а в небе яркая, как хирургическая лампа, светилась Луна.
Чтоб унять дрожь, я поднял багор и взмахнул им над головой.
Прошла минута, а может полчаса.
Вдруг бурьян раздвинулся, и большой, крепкий боровик спокойно вышел на поляну.
В свете луны он двигался плавно, как сказочный эльф.
"Плодовое тело гриба", – выдала застигнутая врасплох память.
Боровик подошел совсем близко – сильный, гибкий, полный животного здоровья, прекрасный своей необычной грибной статью.
С минуту мы смотрели друг на друга, я – замерев и сжав багор, он – выпрямив гладкую шею, блестя влажной шляпкой.
Потом гриб понюхал воздух, фыркнул, еще раз посмотрел на меня, одним прыжком пересек поляну и скрылся в высокой траве.
Спустя минуту раздался топот, треск.
– Ну, что? – дед задыхаясь выкатился из кустов.
– Поганка.
– Тьфу ты!..
Изо всех сил дыша, дед свернул самокрутку, закурил, пуская дым большим черным ртом.
– Вроде я белого гнал?
Я покачал головой, не в силах оторвать глаз от того места, где только что стоял боровик.
Когда мы шли назад, стайка молодых опят прыснула нам под ноги и с визгом разбежалась по траве.
Я бросился за ними в бурьян и накрыл пару штук, но дед все равно остался недоволен:
– Что за грибы опята? Дрянь грибы. Вот белый – это да!
Он косился на меня, укоризненно вздыхал и до самого дома мы шли молча.
Рассказ гуманитария
Я родился в семье технарей, все друзья семьи были технари и во всем нашем городе жили одни технари.
К гуманитариям, в целом, относились терпимо, потому что легко терпеть того, кого никогда не видел, но гуманитарные наклонности, проявившиеся у собственного сына, пожалуй, вряд ли бы вызвали восторг моих родителей.
Я понимал это, и таился до тех пор, пока шаблон не помогла разорвать моя наследственная буква "эГ".
– Это пГекрасный специалист! – закатив глаза, объясняла моей маме моя тетка, а я подслушивал у приоткрытой двери. – У него оГигинальная методика! ПГавда, он защищался, кажется, по полимеГам, но, в конце концов, это не важно… Я увеГяю тебя, в гоГоде он лучше всех учит детей с техническим складом ума пГавильно пГоизносить букву эГ!
На следующее утро мне вымыли уши и надели новую рубаху.
Наша встреча была предрешена.
Логопед отложил паяльник и достал даже не книгу – толстую замусоленную тетрадку с жирной синей буквой "Р" на клеенчатой обложке.
– Я показываю картинку, ты говоришь мне, что ты видишь. Понятно? Начнем.
Я согласно кивнул и доверчиво заглянул в тетрадку.
Однако при всей кажущейся простоте метода первая же картинка ввела меня в серьезный ступор.
На рисунке змеились тоненькие линии, соединяющие коробочку со стрелкой, баночку со льдом и приплюснутый утиным клювом серебристый датчик. Рядом с датчиком стояли иностранные буквы.
От напряга у меня вспотели уши. Единственное, что я понял, во всем этом хаосе должна была быть буква "Р".
– ПГоводки, – бросил я пробный шар.
Логопед поморщился.
– То есть пГибоГчик. ПГибоГчик со стГелочкой.
– Это хРом-иРРидиевая теРмопаРа, – повисла нехорошая пауза, которую логопед использовал для того, чтоб пРосвеРлить меня взглядом.
– ХГом-иГГидиевая теГмопаГа, – чуть слышно пролепетал я.
– Ладно. А вот это?
Не переставая на меня пялиться, логопед перемахнул страницу. Я снова заглянул в его чудовищный талмуд. Как говорят поляки, о Матка Боска! На новой картинке была изображена не только уже знакомая мне теРмопаРа, но еще половинка кастрюли с водой, красная спираль, непонятные значки и буйно ветвящиеся провода.
– ВаГится что-то…
– Что?!
– Что-то ваГится! – промямлил я погромче, всем телом ощущая безнадежность моей догадки. – ТеГмопаГа в кастГюльке…
– Это не термопара в кастрюльке! Это теРмоРегулятоР! – плохо скрывая пРезРение, проговорил логопед. – Язык у неба: ТеР-мо-Ре-гу-ля-тоР!
– ТеГмоГегулятоГ…
С таким же успехом я опознал тиРистоР, кРиогенеРатоР и синхРофазатРон.
Логопед яростно листал альбом, всем видом демонстрируя, что "обычно" пациенты не доставляют ему таких страданий.
– Видимо, яРмо тРансфоРматоРа тебе бесполезно показывать? Так же, как и интеРфеРометР Майкельсона-МоРли? Конечно! Откуда нам знать, как выглядит интерферометр! Хорошо, вот это последнее. Ну? Кто здесь изобРажен?
Я приоткрыл один глаз. Вместо очередного прибора со страницы ужасной книги куда-то мимо меня смотрел испуганный усатый мужчина.
Я обратно покрепче зажмурил глаза и, скорее спрашивая, чем утверждая, прошептал:
– Жан Поль СаГтГ?
Логопед захлопнул книгу и в муке зажмурился, сдвинув очки на лоб и массируя переносицу.
– Это ЭРнест РезеРфоРд. ЭР-нест Ре-зеР-фоРд.
– Ге-зе-фоГд, – прошептал я чуть слышно. Ответа мне не было.
Минуты три я смотрел на упивающегося своей болью логопеда, а потом сполз со стула и взялся за дверную ручку.
– Ну, я пойду?
Он не ответил.
Я наскоро попрощался и выскользнул в коридор.
– Ну, сынок, как? Каков Гезультат?
Я сделал максимально скомканное лицо: