Песня "Я вернусь" много раз говорила нам до свиданья, но так ни разу и не попрощалась с нами навсегда.
В районе Левобережной доведенные до отчаяния пассажиры пытались не пустить в поезд крупного красноголового мужчину в беретке и с гитарой в руках. Мужчина клялся, что гитара не его и играть он не умеет, но когда двери закрылись, выхватил инструмент, пожелал всем хорошего настроения и еще раз спел нам "Я вернусь".
Уже перед самым Ленинградским вокзалом в вагон пробрался грязный дед с гармошкой.
Он не желал ни счастливого пути, ни хорошего настроения.
Распустив вокруг себя запах непотребщины, дед рванул меха, и все приготовились к худшему, но вместо слов "Я мечтаю вернуться с войны, на которой родился и рос…" дед притопнул и заорал:
– Не люби-ите вы танкистов, а любите моряков, моряки ебутся стоя у скалистых берего-ов!
Лица пассажиров просветлели.
Дед пел матерные частушки, но на глазах слушателей дрожали слезы умиления и даже пейзаж за окном электропоезда смягчился.
Пассажиры глядели то на деда, то на силуэты больших домов в синем вечернем небе, и думали, что за каждым из миллиона светящихся окошек живут люди, и сейчас они накрывают на стол или смотрят телевизор, или делают еще что-то очень нехитрое, но это хорошо, и так надо, и в этом есть сила и надежность жизни, а главное, скоро конечная и "Я вернусь" больше никто не споет.
Поезд встал, двери открылись. Народ хлынул на перрон.
Деда оттерли, и денег он не собрал, но выходя из электрички, люди улыбались, и я слышал, как одна интеллигентная дама тихонько напевала себе под нос:
– Как над Ки-иевским вокзалом пролетал аеропла-ан!..
Часть 3
Весна
Был месяц март
Буря мглою кроет
магазин "Квартал",
"Где метро, ребята?
Я устал".Памятник солдату,
пьедестал.
"Извини, присяду.
Я устал.Я не пьян, не надо
морщить нос.
Кто тут неизвестней –
вот вопрос".Неизвестный воин,
бронзовый портрет,
нынче я известный –
завтра буду нет.Взвизгнет штык лопаты
о гранит,
Будда быть известным
не велит."Где метро, таджики?", –
заглушает снег
неизвестной речи
бесполезный бег.Город неизвестных,
черная Москва,
кружится снежинкой
голова,и плывет куда-то
сонный пьедестал,
и заходит полночь
в магазин "Квартал"(алкоголь в витринах
заперт на замок),
славная перина –
бронзовый сапог…Утром стихнет вьюга,
в сквере у метро
двое неизвестных
вместо одного.А менты запишут,
осмотрев гранит:
"Травка зеленеет,
солнышко блестит".
Женское кино
Итальянца ждали почти год, а он все не ехал. Филиал изнывал от муштры и слухов: Массимо (так звали президента компании) был неприлично богат, вызывающе молод и бессовестно хорош собой.
Встретившись у кулера, сотрудницы шуршали таблоидами. Таблоиды сообщали, что на этой неделе Массимо снова разбил натруженное сердце очередной топ-модели об упругие перины своей холостяцкой постели. К статье были приложены фотографии.
Рыжая Ирка вздыхала:
– Эх, я б его завернула в простынку, положила себе под сиську, как котенка, и никуда б не отпустила бы.
"Эта кого хочешь положит", – хмурилась бухгалтер Леночка, поглядывая на иркин 6-й размер.
* * *
– А какое образование у итальянца твоего? – строго спрашивала на кухне тетя Рая Леночку.
Леночка гремела посудой, одновременно подкрашивая тоненькие волосы в цвет каштанового ореха.
– Итон, наверное. А что?
– Значит, высшее. А зарабатывает он хорошо?
– Тетя Рая, он миллиардер.
– В евро или долларах?
– Да какая разница!
– А вот такая, что тебе уже тридцать семь, а мужа нету! Ты когда рожать-то собираешься? На пенсии?
– Те-етя Рая! Он малолетний плейбой, у него, небось, одна извилина и та в штанах!
Леночка взмахнула губкой – пена брызнула на конфорки.
– Выбирать-то особо не из кого! Женихи-то вокруг тебя не вьются!
– Знаете что! Хватит меня кому попало сватать! Я… сама… разберусь!
Старуха наморщила глаза и всхлипнула.
– Познакомься с ним, поговорите о том о сем, может, он тебе понравится!
"Как же!" – Леночка сердито тряхнула обмотанной фольгой головой и вместо ответа принялась ожесточенно тереть желтой губкой обгорелую сковородку.
* * *
За стеной бушевал корпоратив, а здесь, в подсобке для хранения швабр, было тихо и темно. Силуэт Массимо овевали полупрозрачные романтические шторы, за огромным окном грустно мигал огоньками вечерний город.
– Массимо, что с вами?
– Ах, Елена, никто не понимает меня.
Лена подошла поближе и с удивлением обнаружила, что в стакан Массимо падают крупные мужественные слезинки.
– Все думают, что я легкомысленный плейбой, а я глубокий, тонко чувствующий индивид.
– Я. Я понимаю вас, Массимо.
– Правда?
– Да.
– О!
Массимо смотрел Лене прямо в глаза. Он увидел ее сущность, увидел ее душу, и Лена поняла, что он первый из мужчин, кто видит ее сущность, ее душу, и он понял, что она поняла, и он немного наклонил голову, почти уверенный в ответе, и Лена скорее выдохнула, чем прошептала: "Да".
Тогда итальянец легко подхватил ее на руки, пряную и трепещущую, и через минуту белый шелк неведомо как очутившейся в подсобке для швабр двуспальной кровати принял их горячие тела.
* * *
– Но почему, Елена, почему?!
Лена с грустью подумала о том, как ей нравилась прежде эта наивная растерянность взрослого богатого мужчины, ударяясь в которую Массимо округлял карие глаза и начинал смешно путать русские слова.
– Я посвятить тебе всю жизнь, я все сделать, как ты хотел! Я разогнал друзей, я забросил светскую жизнь, сменил прическу, перестал пить пиво и смотреть футбол… Ты хотела остров – я купил тебе остров… Ты ведь такой хотела?..
Лена сглотнула слезу, но не выпустила чемодана из руки.
– Давай простимся, Массимо, я ухожу от тебя.
– Постой! Умоляю, Елена, постой! Я за все время ни разу не посмотрел на другую женщину, клянусь тебе! Я выгнал из дома свою маму, а потом убил ее – все как ты хотела! Почему ты бросаешь меня?! Почему?
– Ты хочешь, чтобы я объяснила тебе?
– Да, черт возьми, да!!!
– Ты так и не понял меня, Массимо. Ты так и не понял меня…
– Что я не понял, Елена?!
– Тогда, в подсобке, ты смотрел на меня так, что я думала, что ты думаешь, что я понимаю тебя, что ты понимаешь мою душу, как никто не понимает, я думала, что ты думаешь, что не надо слов, чтоб нам понимать, что мы есть и как.
– И?..
– Я ошиблась. Прости, это моя вина. Но теперь нам нужно расстаться, хоть это и очень больно, Массимо, очень больно.
– Но почему?!
Лена улыбнулась сквозь слезы.
– Ты так ничего и не понял…
Она ушла в чем была, только под сердцем своим она уносила то, о чем он никогда не узнает.
* * *
– Знаете, что я скажу вам, девки? – Рыжая Ирка тряхнула бюстом, как будто собиралась пробить им кулер, – все мужики сво!
Женщины взволновано зашелестели, а Леночка нахмурилась.
– Не надо, Ир. Массимо всегда останется для меня Единственным Мужчиной на Свете.
Она развернулась, гордая и прямая, и женщины отдела долго видели ее горестную белую блузку между гипсокартонными перегородками бухгалтерии.