"Доррит", - вдруг подумала я. Она перешла от мелкого воровства моих сережек к крупному - сумке. И я бегом направляюсь к ее комнате. На этой неделе Доррит вела себя тихо, что само по себе подозрительно. Сейчас она лежит на кровати и разговаривает по телефону. На стене над кроватью - постер с изображением кошки, висящей на ветке дерева. "Держись изо всех сил", - гласит подпись.
Доррит прикрывает рукой микрофон телефона:
- Да?
- Ты не видела мою сумку?
Она отводит взгляд, что заставляет меня задуматься, что она действительно виновата.
- Какую сумку? Твою кожаную авоську? Я думаю, что видела ее на кухне.
- Мамину сумку.
- Эту… нет, не видела, - излишне невинно отвечает она.
- Разве ты не заперла ее в своем шкафу?
- Ее здесь нет. - Доррит пожимает плечами и пытается вернуться к телефонному разговору.
- Не возражаешь, если я обыщу твою комнату? - осторожно спрашиваю я.
- Валяй, - говорит она. Ну и хитра же она, понимает, что если откажет мне, то только усилит подозрения. Я осматриваю ее шкаф, комод, смотрю под кроватью. Ничего.
- Видишь? - триумфально говорит Доррит в таком тоне: ну-я-же-тебе-говорила. Но и в этот самый момент ее взгляд падает на гигантскую плюшевую панду, которая сидит на кресле-качалке в углу комнаты. Этот медведь - ровесник Доррит, это был подарок от меня на ее рождение.
- О нет, Доррит, - говорю я, качая головой. - Только не мистер Панда.
- Не трогай его! - кричит она, вскакивая с кровати и бросая телефон. Я хватаю мистера Панду и убегаю. Доррит следует за мной. Что-то мистер Панда стал подозрительно тяжелым, замечаю я, втаскивая его в свою комнату.
- Оставь его, - требует Доррит.
- Почему? - спрашиваю я. - Мистер Панда в чем-то провинился?
- Нет!
- А я думаю, да.
- Я обхожу медведя вокруг и вижу, что сзади он был распорот, а затем тщательно скреплен с помощью английских булавок.
- Что происходит?
К нам подбегает Мисси, с ее ног стекает пена.
- Это! - говорю я, расстегивая булавки.
- Кэрри, не надо, - плачет Доррит, когда я засовываю руку в игрушку. Первое, что я достаю, эта серебряный браслет, который я не видела уже много месяцев. За браслетом следует маленькая трубка, с помощью которой курят марихуану.
- Это не моя… Клянусь! Это моей подруги, Шэрил, - настаивает Доррит. - Она попросила меня спрятать.
- Ага, - говорю я, передавая трубку Мисси. И затем мои руки нащупывают мягкую зернистую кожу маминой сумки.
- Вот она! - восклицаю я, с размаху вытаскиваю ее на свет, кладу на кровать… и мы втроем с ужасом смотрим на то, что когда-то было дорогой французской сумкой.
Она испорчена. Вся передняя часть с маленьким накладным кармашком, где мама хранила чековую книжку и кредитные карточки, заляпана розовыми пятнами, цвет которых точь-в-точь совпадает с тоном лака на ногтях Доррит. Я слишком потрясена, чтобы что-то сказать.
- Доррит, как ты могла? - ругается Мисси. - Это была мамина сумка. Как ты могла ее испортить? Ты не могла, например, что-нибудь сделать со своей сумкой?
- Почему Кэрри должны были достаться все мамины вещи? - спрашивает Доррит.
- Не должны, - говорю я, удивляясь тому, насколько спокойно и разумно звучит мой голос.
- Мама оставила эту сумку Кэрри, потому что она старшая, - говорит Мисси.
- Нет, не поэтому, - причитает Доррит. - Она оставила ее Кэрри, потому что любила ее больше.
- Доррит, это неправда…
- Нет, правда. Мама хотела, чтобы Кэрри - во всем была похожа на нее. Кроме того, что мама умерла, а Кэрри до сих пор жива.
От этих слов Доррит внутри меня все сжимается. Она выбегает из комнаты, а я начинаю рыдать. Я не умею красиво плакать, как, например, героиня "Унесенных ветрам", хотя так, наверное, бывает только в кино. Мое лицо опухает, из носа течет, и я не могу дышать.
- Что сейчас сказала бы мама? - спрашиваю я Мисси между всхлипами.
- Ну, я думаю, сейчас она бы точно ничего не сказала, - отвечает Мисси.
И вот оно: черный юмор - что бы мы без него делали.
- Я имею в виду, - улыбаюсь я между иканием. - Это же просто сумка, так? Это не человек.
- Я думаю, что нам стоит раскрасить мистера Панду в розовый цвет, - говорит Мисси. - Давай проучим Доррит. Она оставила розовый лак открытым под раковиной, я чуть не перевернула его, когда искала "Нэр".
Я бегу в ванную.
- Что ты делаешь? - протестует Мисси, когда вместо мистера Панды я беру сумку и начинаю раскрашивать ее лаком. Когда процесс завершен, я поднимаю сумку наверх, чтобы получше рассмотреть, что получилось.
- Вот это круто, - говорит Мисси, одобрительно качая головой.
Мне тоже кажется, что получилось действительно очень здорово.
- Если это сделано преднамеренно, - говорю я, неожиданно кое-что понимая, - то это модно.
- О боже мой! Я обожаю твою сумку. - Старшая официантка в восторге от моей работы. На ней надеты полосатые леггинсы, а волосы скручены в маленькие пучки, напоминающие безе. - Я никогда: не видела ничего подобного. На ней твое имя? Кэрри?
Я киваю.
- Меня зовут Айлин, - говорит она. - Я бы хотела иметь такую же сумку с моим именем.
Она берет два меню и провожает нас к столику на двоих рядом с камином.
- Самое романтичное место в ресторане, - шепчет она, подавая нам меню. - Веселитесь, ребята.
- Постараемся, - говорит Себастьян, быстро разворачивая свою салфетку.
Я не выпускаю сумку из рук.
- Она тебе нравится?
- Это же просто ридикюль, Кэрри, - говорит он.
- Это, Себастьян, не просто ридикюль. И потом, ты не должен называть сумку ридикюлем. Ридикюли существовали в семнадцатом веке. В то время люди использовали для взаиморасчета не бумажные деньги, а монеты, они их складывали в ридикюли, а те прятали среди одежды, чтобы их не украли. Сумка же предназначена не только для того, чтобы носить в ней деньги или другие вещи, это еще и модный аксессуар, и его должны все видеть. И потом, это не просто какая-то старая сумка. Она принадлежала моей маме…
Тут я умолкаю, его совершенно не интересует происхождение моей сумки. Эх, мужчины, думаю я, открывая меню.
- Мне все-таки больше нравится обладательница сумки, чем сама сумка, - говорит он.
- Спасибо.
Я все равно немного обижена на него.
- Что ты будешь?
Я думаю, что мы должны вести себя, как взрослые, раз уже пришли в такой модный ресторан, поэтому решаю подумать, прежде чем сделать выбор.
- Я еще не решила.
- Официант? - говорит он. - Будьте добры, два "Мартини". С оливками вместо украшения из цедры апельсина.
Затем, он обращается ко мне:
- У них лучший "Мартини" в городе.
- Я бы хотела "Сингапурский слинг".
- Кэрри, - говорит он, - ты не можешь заказать "Сингапурский слинг".
- Почему?
- Потому что здесь принято пить "Мартини". К тому же "Сингапурский слинг" - это ребячество. - Он бросает на меня взгляд поверх меню. - И кстати, о ребячестве. Что с тобой сегодня происходит?
- Ничего.
- Хорошо. Тогда попробуй вести себя нормально.
Я открываю меню и начинаю его изучать.
- Здесь очень хорошо готовят отбивные из барашка, а французский луковый суп просто великолепен. Когда я жил во Франции, это было мое любимое блюдо. - Он смотрит на меня и улыбается: - Просто пытаюсь быть услужливым.
- Спасибо, - говорю я с легким сарказмом. И сразу же извиняюсь: - Прости меня.
Что со мной происходит? Почему у меня такое отвратительное настроение. Я никогда не вела себя так ужасно с Себастьяном.
- Итак, - говорит он, беря меня за руку. - Как прошла неделя?
- Ужасно, - отвечаю я, когда подходит официант с нашим "Мартини".
- Тост, - провозглашает Себастьян. - За ужасные недели.
Я делаю маленький глоток и осторожно ставлю бокал.
- Честно, Себастьян. Эта неделя была очень плохой.
- Из-за меня?
- Нет, не из-за тебя. Я имею в виду, не совсем из-за тебя. Просто Донна ЛаДонна ненавидит меня…
- Кэрри, - говорит он. - Если ты так воспринимаешь все, что происходит вокруг нас, то тебе не нужно со мной встречаться.
- Да нет же…
- В таком случае, хорошо.
- А что, когда ты с кем-то встречаешься, вокруг вас всегда разгораются скандалы?
Он откидывается назад и выглядит самодовольно:
- Как правило.
Ага, Себастьян любит драмы, я их тоже обожаю. Возможно, мы идеально подходим друг другу - нужно будет обсудить это с Мышью.
- Так как насчет французского лукового супа и отбивных из барашка? - спрашивает он и передает наш заказ официанту.
- Замечательно, - говорю я и улыбаюсь. Но все не так хорошо, как я пытаюсь изобразить: я не хочу французский луковый суп. Я ем лук и сыр всю свою жизнь, поэтому мне хотелось бы попробовать что-нибудь экзотическое, утонченное, например улиток, но уже поздно. Почему я всегда делаю то, что хочет Себастьян?
Я ставлю бокал, и в этот момент на наш столик чуть ли не падает пьяная женщина в красном платье с ярко-красными накрученными полосами. Она толкает меня и разливает половину моего напитка.
- Простите меня, любезная, - говорит она заплетающимся языком. Она делает шаг назад и осматривает нас с Себастьяном. - Романтики, - усмехается она и, шатаясь, отходит, пока я салфеткой промакиваю разлитый вермут.
- Что это было?
- Пьяная немолодая женщина, - пожимает плечами Себастьян. - Нет ничего хуже, чем слишком много выпившая женщина.
- Почему это?
- Да ладно, Кэрри. Все знают, что женщины не умеют пить.