Джон вспомнил эти слова в тот день, когда графа Страффорда бросили в Тауэр, в тюрьму для изменников, чтобы казнить после того, как король подписал Билль об опале - смертный приговор графу.
Король поклялся Страффорду, что никогда не предаст его. Он написал ему записку, в которой давал слово короля, что за его службу никогда не пострадают "ни его жизнь, ни честь, ни состояние". Это были точные слова.
Самые осторожные и хитрые члены Тайного совета бежали из страны, когда поняли, что парламент атаковал главным образом не короля, а Тайный совет. Большинство из них очень быстро поняли, что, несмотря на все обещания, король и пальцем не пошевелит, чтобы спасти доверенного слугу от смерти за своего короля. Но епископ Или и архиепископ Уильям Лауд были слишком медлительными или слишком доверчивыми. Их тоже бросили в Тауэр, вместе с их союзником Страффордом за заговор против безопасности королевства.
Все эти долгие весенние месяцы парламент заседал по делу Страффорда и выяснил, что тот рекомендовал призвать армию ирландских католиков покорить "это королевство". Если бы король прервал процесс и настоял на том, что Страффорд имел в виду королевство Шотландии, он мог бы спасти его от палача. Но он не сделал этого.
Король молчал в маленькой комнатушке, где сидел и слушал, как шел процесс. Он ни на чем не настаивал. Он предложил, довольно неуверенно, что, если они пощадят жизнь старика, то он никогда больше не послушается его советов. Члены парламента заявили, что не могут даровать ему жизнь. В течение короткого времени король мучительно боролся с собственной совестью. Но борьба длилась недолго. Очень скоро он подписал Страффорду смертный приговор.
- Представляешь, он послал принца Генри просить о помиловании! - Изумленная Эстер вернулась в мае из Ламбета с телегой, полной покупок, и головой, полной новостей. - Бедного маленького мальчика, десяти лет от роду! Король посылает его в Вестминстер, чтобы он выступил перед всем парламентом и попросил о том, чтобы графу сохранили жизнь. И они ему отказали! Разве можно так поступать с ребенком?! Он теперь всю жизнь будет думать, что графа казнили только из-за него!
- Тогда как виноват в этом только король, - поддержал ее Джон. - Он мог отрицать, что Страффорд вообще ему что-то советовал. Он мог выступить в его защиту. Он мог взять на себя ответственность за решения. Но он позволил Страффорду взять всю вину на себя. А теперь он позволит Страффорду умереть за него.
- Его казнят во вторник, - сказала Эстер. - Все рыночные торговки закрывают лавки на весь день и собираются идти в Тауэр, смотреть, как ему отрубят голову. И подмастерья тоже берут выходной, второй праздничный день в мае.
Джон тряхнул головой.
- Вот тебе и королевская благосклонность. Тяжелые настали времена для его слуг. А что слышно об архиепископе Лауде?
- Все еще в Тауэре, - сказала Эстер.
Она поднялась на ноги и ухватилась за борт телеги, чтобы слезть вниз, но Джон вытянул руки, подхватил ее и поставил на землю. Она даже замерла, ощущая непривычность его прикосновения. Это было почти объятие, его рука покоилась на ее талии, а головы почти соприкасались. Потом он отпустил ее и пошел к задку телеги.
- Ты накупила столько всего, будто готовишься к осаде! - воскликнул он.
Тут до него дошел смысл собственных слов, и Джон повернулся к жене:
- Зачем ты накупила столько?
- Не хочу на этой неделе, а может, и дольше, снова ехать на рынок, - сказала она. - И горничных тоже посылать не хочу.
- Почему?
Она ответила коротким беспомощным жестом. Ему вдруг пришло в голову, что до сих пор он видел в ее движениях только уверенность и определенность.
- В городе происходит что-то не то, - начала она. - Я не могу даже объяснить, что именно не так. Неспокойно. Как небо перед грозой. Люди обсуждают что-то, собираясь на углах улиц, и замолкают, когда я прохожу мимо. Все смотрят друг на друга так, как будто хотят заглянуть другому в самое сердце. Никто не знает, кто друг, а кто враг. Король и парламент разорвали страну надвое, как лопнувший стручок гороха. И теперь мы, как горошины, рассыпались и раскатились во все стороны, и никто не знает, что делать.
Джон посмотрел на жену, стараясь впервые за их семейную жизнь понять, что она может чувствовать. Внезапно он понял, в чем дело.
- Ты выглядишь испуганной.
Она отвернулась к борту телеги, как будто этого чувства следовало стыдиться.
- Кто-то бросил в меня камень, - очень тихо сказала Эстер.
- Что?
- Кто-то бросил камень, когда я уходила с рынка. Он попал мне в спину.
Джон был ошеломлен.
- Тебя забросали камнями? В Ламбете?
Она тряхнула головой.
- Да так, только задело. Камень бросили не для того, чтобы сделать мне больно. Я думаю, это скорее было оскорбление, предупреждение.
- Но с какой стати кто-то на рынке Ламбета хочет тебя оскорбить? Или о чем предупредить?
Она пожала плечами:
- Все прекрасно знают, что ты - королевский садовник, слуга короля, и твой отец тоже служил королю. И всем этим людям совершенно не хочется знать, что у тебя на душе, о чем ты думаешь как человек. Они думают о нас как о королевских слугах, а короля не очень-то почитают в Ламбете и в Сити.
Мысли в голове у Джона закружились водоворотом.
- Тебе больно? Ты ушиблась?
Она хотела ответить отрицательно, но споткнулась на первом же слове. И тут Джон, не раздумывая, обнял ее, дал выплакаться на его груди и выговориться.
Она боялась, она очень боялась. И боялась каждый рыночный день с того самого дня, когда вновь был созван парламент, а король вернулся домой после поражения от шотландцев.
Торговки отказывались обслуживать ее, они заламывали цены, они обвешивали ее, когда она покупала муку. А мальчишки-подмастерья бежали за ней и выкрикивали разные слова. И когда ей в спину ударил камень, она решила, что это был всего лишь первый из града камней и что за ним последуют другие, собьют ее с облучка, сбросят на землю, и она так и останется лежать на улице.
- Эстер! Эстер!
Джон крепко держал жену, ее охватила буря рыданий.
- Моя дорогая, моя дорогая, моя маленькая женушка!
Она мгновенно перестала плакать.
- Как ты назвал меня?
Он сам не понимал, что говорит.
- Ты назвал меня своей маленькой женушкой и дорогой… - повторила она.
Она вытерла глаза, но другой рукой крепко держала его за воротник.
- Ты назвал меня дорогой, ты никогда еще так меня не называл.
На его лице появилось знакомое замкнутое выражение.
- Я испугался за тебя, - сказал он, как будто это был грех - назвать жену ласковым именем. - На секунду я забылся.
- Ты забыл, что уже был женат. Ты обращался со мной так, как будто я - твоя жена, жена, которую ты… любишь, - сказала она.
Он кивнул.
- Я рада, - мягко сказала она. - Я бы так хотела, чтобы ты любил меня.
Он очень нежно высвободился из объятий.
- Мне не следует забывать, что я уже был женат, - твердо сказал он и пошел к дому.
Эстер осталась рядом с повозкой, глядя на то, как за ним закрылась кухонная дверь. И поняла, что у нее не осталось больше слез, чтобы плакать. Осталось лишь одиночество, разочарование и сухие глаза.
Лето 1641 года
За все лето Эстер больше ни разу не появилась на рынке. Она была права, опасаясь настроений, царивших в деревне Ламбет.
Как-то ночью мальчишки-подмастерья точно с цепи сорвались, эту лихорадку подхватили рыночные торговки и даже серьезные прихожане местной церкви. Они собрались в решительную толпу и прошли по улицам, выкрикивая: "Долой папистов! Долой епископов!" Самые громкие и отчаянные крикуны осмелились даже повторить пару раз "Долой короля!".
Они перебросили несколько горящих веток через высокие стены пустующего дворца архиепископа и попытались прорваться через запертые ворота, правда, без особого энтузиазма. Потом они прошли по Хай-стрит Ламбета и выбили все окна, в которых не горел свет в поддержку парламента. Они промаршировали вниз по дороге, но так и не добрались до Ковчега.
И Джон возблагодарил Господа за удачу Традескантов, вновь поместившую их на самой грани великих событий и опасностей и в то же время пощадившую семью, находившуюся на волосок от крупных неприятностей.
После той ночи Джон посылал на рынок помощников садовника и конюха. И хотя они часто путались в заказах и останавливались в тавернах, чтобы пропустить по кружечке эля, по крайней мере, это означало, что любое ворчание по поводу королевского садовника направлено не на Эстер.
Джону пришлось уехать в Отлендс. Но перед отъездом он заказал деревянные ставни на все окна в доме, особенно на большие окна венецианского стекла в зале редкостей. Он нанял еще одного работника, чтобы тот не спал по ночам, а наблюдал за Саус-роуд на случай, если по ней пойдет толпа. И как-то глубокой ночью они с Эстер с затененными фонарями вышли из дома вычистить старый ледник и поставить тяжелый засов на толстые деревянные двери, чтобы получилось надежное хранилище для самых ценных экспонатов.
- Если они пойдут против нас, бери детей и уходи из дома, - распорядился Джон.
Она покачала головой, и он не смог не восхититься ее хладнокровием.
- У нас есть пара мушкетов, - возразила она. - И я не позволю банде бездельников-подмастерьев разорить наш дом.